С. Ковалевич

I.

Почему театр, который мы делаем, приобретает черты духовной практики? Может быть, точный ответ: потому, что… мы скучаем о человеке. Театр стал колодцем, в котором нет воды, он больше не делает попыток предоставить недоступный зрению образ совершенного бытия. Парафраз этого евангельского мотива о колодце был движущим началом работы Е. Гротовского, основанием его пути и судьбы: вдаль от театра как представления — к театру как проводнику — «покажи мне твоего человека…»

Отсутствием человека уже никого не напугаешь, не удивишь. Проказа воинствующего плебейства, лишенное разума сопротивление театра человеку — только следствие событий истории, когда театр связал себя с социальными энергиями и превратился в драму. Вместе с историческим христианством в драму пришло понятие вины, театр обрел цель, вошел в жизнь и признался в социальной зависимости. Но в истоке театра лежит другой, не связанный с человеческими коммуникациями, ритуал.

Театральная практика возможности человека, лежащая за пределами обыденного сознания, — это всегда, строго говоря, следующая ступень, или духовная практика. Как и у любой практики –прилагаемого длительного личного усилия во времени, у такого театра есть условия и ограничения. Метафизический театр посвящен освобождению взгляда, призванию человека в мире. Само научение взгляду — пути человека, обозрению дали — прозрение далекого в ближнем. Не психологические разборки персонажей, как обычно мы понимаем театр, не визуальный дизайн и фантазии плоти, а открытие и осознание человеческого ресурса — образовательная перспектива театра-обсерватории.

Существенно — где лежит это поле творчества? Мне кажется, что мы можем пройти мимо собственного шанса только из–за того, что он не соответствует нашим представлениям о себе и о мире. Так, конечно, мы хотели бы видеть вольных духом людей, но в результате по-прежнему доверяем тому, что «осязаемо на ощупь». В состоянии ли мы в таком случае извлечь опыт из слепоты? В состоянии ли мы узнать наши истинные желания, достаточно ли мы невинны, чтобы их принять? — «ужас ситуации», как говорил Г.И. Гюрджиев. Кто в нас должен ответить на вызов судьбы, что кружит над нами? Ведь то, что каждый раз случается, когда мы сегодня смотрим в мир, уже не вмещается в так называемый культурный опыт человека, потому что… превосходит его!

Главная проблема здесь — все та же главная проблема обмирщенной культуры — вчерашнее, то есть отсутствие воли. Чувство усталости от культурных форм, от банальности известного или пройденного в поиске разнообразия. Исцеление воли — присутствие смысла телобытия. Проявление смысла всегда опрокидывает представления о себе, культура же удерживает эти представления, тормозит. Мы это знаем, но не вполне осознаем именно потому, что недостает понимания принципов, на которых основана воля. Так они были заучены. Поэтому необходимо научение на другом, более высоком, уровне.

Что может управить волю? Когда мы не в состоянии, в невозможности, мы обращаемся к силам выше человеческих, уповая на милость. Но когда мы получаем эту желаемую милость, то часто осознаем ее как принадлежащее нам. Конечно, это называется неблагодарностью и хамством… и нам это понятно. Удивительная вещь! Театр просто выбросил собственный тысячелетний опыт божественного присутствия из своей памяти! Еще раз, вспоминая позднего Канта: опыт для знания или знание для опыта? Неадекватность веры, знания, опыта… и понимания.

Условия метафизического театра нельзя понять без категории пути, без чувства памяти, большой и малой. Ты — это то, что ты теряешь, теряешь и обнаруживаешь. Выбор — жестокая вещь, так, театр — это не интерес, не романтические разговоры «в пользу бедных», а в первую очередь взаимодействие с энергией, умение управлять энергетическим потоком. Но ведь театр — это действие, вера, правда? Где лежит территория акта? Энергия другого качества часто там, где нам совсем не комфортно. И чувство дискомфорта — только верхушка айсберга, под водой скрывается та часть, которая и требует работы.

Сама постановка проблемы творческой активности в современном мире — это прежде всего комплекс «немогущества» деятельности, стереотип мыследеятельности и отсутствие, буквально тупик, целеполагания. Вот, к примеру, как определял этот умозренческий тупик один из последних классических философов Н.Г. Алексеев: «Здесь у вас будут возникать не теоретические вещи внутри теорий, а теоретические вещи в связи с тем, что вы должны продвинуться. Они будут иметь совершенно другой аспект, они будут теоретически над некой практикой, которую вы не сможете сделать в силу естественных ограничений своих способностей и возможностей, но у вас будут какие-то индикаторы того, что у вас не получается. Почему не получается? Наверное потому, что не умеете мыслить так, как должно получаться».

Любой практике предшествует точка зрения (слав. — ведание, санскр. — даршана). Принцип ложного цивилизационного образования предполагает ее только через достижение общей конвенции, «общее мнение» и фактически гадательно. Люди социокультурных институций, отмечая сегодня «объективную несостоятельность фундаментального научного обеспечения “психологического» взгляда-парадигмы на образование”, нехватку качественной энергии поля как «старого культурного поля» образовательной культуры, делают вывод о необходимости нового взгляда на образование человека. Этот новый взгляд определяется с точки зрения практики, понимаемой через понятия прагматизма и полезности, пригодности. Но сам такой взгляд уже предполагает определенные аксиологические основания, тот или другой морализм, а не умозрение. И вот уже несколько столетий, а уж с К. Маркса точно, практика полагается достаточным обоснованием взгляда, в том числе взгляда на образование.

Но есть и другая точка зрения, правда, менее популярная и менее «современная», что сама по себе прагматичность (от греч. prágma, prágmatos — дело, действие) и есть тот самый «культурный взгляд», который и сформулировал существующее положение вещей в современном мире. С моей точки зрения, основанием практики по-прежнему, согласно традиции, является видение, следствие которого и есть практика. Но при этом сам взгляд — это свидетельство, он не является порождением определенной онтологической картины мира. В таком случае это совсем не предполагает поспешности или принятия на веру чего-либо.

Прежде всего, мы должны пересмотреть «наши взгляды» на «нашу свободу». Я глубоко убежден, что при существующем положении вещей у театра нет шанса компетентно говорить о человеке. Очевидная причина — ангажированность мировоззрения: можно увидеть, что наша выставленность не выходит за рамки модели «вырваться на свободу». Другими словами, мы стремимся перейти из зоны персональной обусловленности обстоятельствами в зону свободы выражения, преодолеть обусловленность, или, проще сказать, «от культуры — к вере». Я думаю, что ошибочна сама модель перехода. Движение с территории веры в зону активной культуры предполагает поступок не обусловленного культурными форматами человека — «человека начала». Сегодня это качество определяет художника: ты должен взять ответственность за то, что еще не познано опытным путем. Вспомним ситуацию Парсифаля: ты не спросил… и поэтому мир не случился. Территория художественного — там, где ясно стоит радикальный вопрос. Выбор в сторону не-прагматичного сразу говорит о качестве и прозрачности связи нашего «я» с миром. Именно здесь выявляется действительное образование, или культура живого: кого пропустят по этой дороге потери иллюзий? Именно отсюда возникают предстоящее — предстоит сделать — и надлежащий порядок следования, образ, который ты вынашиваешь и выносишь вовне. Как это может быть практически? Лично я верю, что уникальная художественная форма может менять порядок событий.

Взгляд вольного человека — взгляд человека, положившего свою свободу не в мире. «Аз есмь» — это вызов Границы, и, как всякий вызов, он только возможность. Кто ты есть? Что ты должен делать в этом мире? В чем твое призвание здесь, на Земле? Зачем тебе это знание? Зачем тебе? — вопрос Границы. Работа на Краю не значит нонконформизм, который, в сущности, глубоко рационален. Край — это предложение намерению и той эмоции, которую каждый из нас требует, — требование другого уровня. Не вход куда-то, а выход за пределы собственного понимания — путь перехода через себя, через собственные представления. Метафизический театр возможен, если наши усилия точны и профессиональны, а наше намерение лишено самолюбования.

Удивительно, что телесная природа, наша плоть, понимает (и принимает!) присутствие этого дара и… как далеко человек отошел от присущего ему пространства родного дома, где остался вкус этого «Аз есмь». Часто этот разрыв нестерпим…

Край связан с чувством мира и традиционными идеями, например, «человек как вихрь, воронка сознания» — старая ведийская идея. Мы есть поры в коже Земли, важно вспомнить и глубоко уяснить, что человек согласно традиционным учениям — один из фокусов в многофокусном поле сознания — тот, от которого зависит, от действий которого зависит состояние мира. Принятие себя как данности и удержание пути — шаг, поступь и поступок — необходимая жертва, дающая возможность заниматься творчеством, ответ на вопрос об избранности и предназначении: что ты умеешь делать, что ты можешь дать, счастливчик? Духовная выставленность — определенный навык «слушать» энергию — зависит от личного усилия сборки, наличия энергии более высокого уровня — разрешающей благодати, и практического знания главного закона человеческой топологии: путь существует прежде человека, который по нему идет: «Без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15.5) — сказал Тот, Кто провозвестил и вынес человеческий опыт до конца.

Сам дух дела говорит о том, в соответствие с каким законом мы приводим себя. Разговор о духовной практике в театре возможен только как полнота реализации этого закона. Мы уходим все дальше от понимания театра как представления, разыгрываемого одними для других.

II.

В диком поле пространства живет рассеянное прошлое

Знание поля — знание пространства-времени –

удел воина Стража Границ

Реальность же как потеря иллюзии остается за полем

Намерение соотношения, масштаб взгляда —

предустановленная карта

Мы видим то, что хотели бы видеть

в соответствии с выставленностью

перед Небом перед Землей

перед другим перед собой

перед стеной перед бездной

пред Ликом Господним — мы смотрим –

в дальнее близкое или неопределенное,

свершая движение-выбор

«Путь очей» — связь — петля

вертикальный как круг

или горизонтальный как направление

причинный, что причиняет,

глаз иглы, где игла само движение —

око движения видимого —

ось взгляда в бесконечность

Человек есть то, куда устремлен его взгляд –

относительность наблюдения

Взгляд — указующий жест,

который связывает нас с реальностью

пространство для постановки вопроса

дления жеста «я смотрю»

III.

Границы того, что познаваемо, определены: то, что мы не можем пере-несть. Конечно, мы должны знать зону нашей компетентной ответственности. Фундаментальные вопросы где? кто здесь? — вызов бытия — звучат только на границе энергетического поля. И буквально «на выходе из поля» открывается видение — возникают чувство смирения, достоверный диалог с миром, и достоверный ответ звучит там же — «во поле незнаемом», «в чистом поле». Кто ты есть на самом деле, можно узнать только на территории сердца (Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше (Мф.6.21).

Необходимо вернуться к тому, что лежит в основании бытия человека. Прежде всего — это школа, азы, «ничего нет» — условие взгляда. Личная, приватная, зависимость порождает возможность проявления процессов сознания, ситуацию их обнаружения, по сути — театральную ситуацию видения, если говорить о театре в первичном понимании этого слова, театре как месте, в котором возможен иной взгляд — это смотрит тебя, или объективную драму человека.

Работа актера — труд обнаружения самой воли к представлению — обнаружение сущностной причины того, что ткется: это не интеллектуальная энергия, не мыследеятельность, а укол в сердце. Качество труда обнаружения позволяет другому стать Зрителем, состояться в своем человеческом — прозревать. Священная жертва личности, жертва «Я» — линза мира, через которую осуществляется связь человека с миром во всем его объеме, позволяя увидеть этот объем, выйти за его пределы и вступить в театре в объятия бытия.

Я не думаю, что очевидная важность такой работы многим по вкусу, важно же, что есть те, для кого духовная практика театра — не предмет «культурного трепа», а предмет дела, которым они занимаются. На это поле приходят те, кто может и хочет, — независимые от мнений времени. С точки зрения целого — это новая аристократия театра, его новое поколение. Вкусите и увидите — Человек — это еще некто зеленый, новое образование. Его качество роста — проходит, идет собой, исцеляя пространство.

Претерпевшего шаг ждет

Ангел Опыта вольный ветер

обозрение окрестностей

2010