Широко известно образное высказывание Гегеля о том, что философия как сова Минервы вылетает в сумерках и красит серым по серому (1, С. 56). Интрига содержания темы, хоть и выраженная сходной тавтологией, окрашена иным цветом. С одной стороны, розовый — это цвет моды, must have, сезона 2004 года. С другой стороны, розовый же — это отображение эмоциональной тональности восприятия нами проблемного поля коммуникаций, которое отнюдь еще не постарело и не посерело, но, напротив, продолжает будоражить людские умы ожиданиями будущего, наивно-розовыми как и все обещания. Как видно, цветовая аллюзия есть знак для поиска философских смыслов во взаимосвязи феноменов коммуникации и моды.

Что стоит за расширением ареала феноменов моды и проникновением их в практику социальных коммуникаций? В чем проявляется неслучайность связи коммуникации и моды в жизни современного общества? Достаточна ли в характеристике моды и коммуникации «мозаика» экспертных суждений и научно-дисциплинарных позиций или на их основе возможны обобщающие концептуальные характеристики актуальной динамики общественных связей и отношений? Эти и подобные вопросы образуют проблемную канву осмысления ситуации, когда для моды оказываются востребованными коммуникации, а коммуникации становятся модными.

Прежде всего, необходимо подчеркнуть масштабность и социальную значимость взаимосвязи сопоставляемых феноменов. Коммуникация и мода — отнюдь не искусственная логическая конъюнкция, а естественный жизненный альянс. Значимость коммуникаций в современном обществе трудно переоценить. Во второй половине 20 века, по сути дела, произошла «коммуникативная революция» (Э.Гидденс, 2). Коммуникации стали неотъемлемой частью общественного производства, беспрецедентными темпами развиваются предприятия коммуникационной и медийной отраслей, все большие объемы занятости работников и специалистов приходятся на различные, в том числе профессиональные, виды коммуникативной деятельности. Наконец, широкое распространение получают коммуникативные науки и, в целом, коммуникативная парадигма осмысления явлений и процессов действительности.

Коммуникации формируют ткань повседневности современной эпохи. Мода во многом делает повседневность заметной. Показной, презентационный характер начал проявляться в казалось бы рутинных рабочих процессах. Производство, бизнес становятся, по выражению Э.Тоффлера, «популярной формой театра» (3). В свою очередь, «общество спектакля» (Ги Дебор, 4) востребует все новые костюмы и декорации для постановок социальной сцены. Наблюдаются дифференциация моды, возникновение феномена массовой моды. Проекции моды, ее квалификации и определения распространяются на широкий спектр явлений общественной жизни («модный политик», «модная идея», «модная профессия», «модная книга» и пр.). Разработка и продвижение модных образцов, стилей и направлений превратилось в разветвленную индустрию (5), тесно переплетаясь с реализацией долгосрочных коммуникационных стратегий и проектов в области маркетинга, рекламы, PR и шоу-бизнеса.

Во взаимосвязи коммуникации и моды проявляется не только масштаб, но и органичность. Оба эти феномена в различных, но дополняющих друг друга аспектах, в конечном счете, выражают общую качественную специфику формирующихся в современном мире отношений социальных и индивидуальных субъектов между собой и, в целом, к социально-культурной реальности.

Указанная специфика может быть пояснена характеристикой особенностей коммуникации как общественного явления. В этом плане привлекают внимание его социально-философские и социологические трактовки, в рамках которых коммуникация рассматривается не только как механизм передачи информации или общение, но как особый тип взаимодействия — в том числе, надличностного и, возможно, сверхчеловеческого между социокультурными и социоприродными системами. Выход на онтологический уровень осмысления коммуникации позволяет сформулировать тезис о том, что коммуникация есть информационно-смысловое взаимодействие. На наш взгляд, его существенными признаками являются:

— сложность, системность;

— информационное качество взаимодействия как (само)обнаружение си-стемной упорядоченности и ее трансляция;

— наличие субъектов коммуникации, то есть имеющих устойчивую инаковость на общем «фоне» реальности онтологических областей (в привычном, но в перспективе не единственно возможном, понимании индивидов, социальных групп), способных к рефлексии и самосознанию, отличающихся множественностью степеней свободы проявления;

— вариативность и селективность действия субъектов коммуникации как основа ее социального смыслового характера (Луман, 6). Преемственность селекций и мотивации в «цепочке» взаимодействий;

— пространственно-временная и социальная ситуативная релевантность взаимодействия.

Иными словами, коммуникация — это информационно-смысловое взаимодействие в сложных социальных системах, обеспечивающее их устойчивость и воспроизводство. Коммуникация реализуется развитыми социокультурными субъектами, имеющими свободу осознания получаемого сообщения в выбора на этой основе своего поведения. Коммуникация как особое качество устроения социальной системы, проявляется на индивидуальном, на межгрупповом и на массовидном уровнях. Воспроизводство коммуникации обеспечивается согласованностью средств коммуникации, преемственностью, взаимной «привязкой» сделанного выбора поведения и последующей мотивацией к взаимодействию участников коммуникации.

Обращение к особого рода взаимодействиям сложных систем позволяет в целом ряде современных философско-социологических концепций трактовать коммуникацию как атрибут общественных отношений, универсальное средство построения, конституирования и воспроизводства социальной реальности (Э.Гидденс, Н.Луман, Р.Рорти, Ю.Хабермас). Значимость коммуникации емко выразил своей знаменитой фразой немецкий поэт И.X.Ф. Гельдерлин: «Мы — разговор». По сути дела здесь обнаруживается еще одна, если не вообще контекстно приоритетная идея, манифестирующая проблематизацию нововременного мировоззрения и его социокультурных следствий. На смену Человеку Действующему постепенно приходит Человек Вопрошающий, геометрическая векторность антропоцентизма раскрывается в ризоме антропных измерений обнаруживающегося мироединства. Появля-ется возможность для «осмотрительного» (М.Хайдеггер) (7) отношения человека к Другому и к своему присутствию в мире, возможность для установления коммуникации с миром («Не то, что мните вы природа…»).

Коммуникация как взаимодействие на основе сообщений (со-общения) неразрывно связана с использованием образов, символов, знаков, языка и текстов. В современном обществе по мере распространения коммуникации повышается роль различных семиотических систем, которые все в большей мере начинают выполнять не только репрезентативные, но и регулятивные функции. Преобразование пространства социума и жизненного мира человека приводит к формированию социетального «знака коммуникации» (У.Эко), связующего горизонты практики и многообразие знаково-символических средств самоописания реальности. (8).

В трудах исследователей представлены различные концепции повышения роли семиотических систем в современном обществе, например: символическое насилие и борьба (П.Бурдье), мифологемы и культурные коды, семантическая гегемония (У.Бек), код «стэндинга» системы вещей (Ж.Бодрийар), сценарирование и драматургия коммуникаций (Ги Дебор, И.Гофман). Важным регулятивным фактором жизни современного общества, очевидным проявлением процесса «семантизации реальности» (Р.Барт) является мода.

Также как и феномен коммуникации, мода трудно «схватывается» понятиями, а существующие ее определения в значительной мере зависят от научно-дисциплинарных контекстов. Обобщение содержания ряда известных концепций моды позволяет, на наш взгляд, выделить ее две ключевые особенности. Во-первых, несмотря на свое пышное разнообразие мода достаточно традиционна и инерционна, то есть чаще выступает продолжением (или даже возобновлением) уже известного. И это имеет объективную основу, ибо мода является своего рода идеологией систематизации вещей, резюмированием их формальной коннотации (9). С указанной особенностью моды связан и характер ее изменчивости, которая преимущественно отличается рутинной комбинаторикой. На это обращал внимание Ж.Бодрийар: (10). Эту же черту выразил Р.Барт в концепции вестиментарной матрицы моды (11). Во-вторых, векторы моды непосредственно связаны с потребительской сферой, поэтому в них присутствует не только порядок форм и структур, но также хаос жела-ний и предпочтений. Из многих регулятивных знаково-символических систем социума мода, пожалуй, наиболее близка к человеку, его самоощущению и интуициям. Великий гений моды Коко Шанель однажды сказала: «Мода — это то, что быстро выходит из моды» (12)

Консерватизм и изменчивость моды парадоксальным образом объединяются в едином пространстве «движения моды» (Г.Блумер), которое задействовано в процессах социокультурной инноватики, как одно из средств внедрения новых социальных форм и адаптации к ним в изменяющемся ми-ре. Анализируя социальные функции моды, Блумер подчеркивает, что она создает определенную меру единообразия, необходимую для нормального функционирования общества; обеспечивает возможность разрыва с ближайшим прошлым и подготовку к ближайшему будущему, упорядочивая этот процесс; формирует общность восприятия и вкуса (13).

Итак, общее повышение роли в современном обществе знаково-символической сферы способствует усилению взаимосвязи коммуникации и моды. На этом фоне определенный интерес должны представлять комплексные исследования моды как интертекстуального феномена, в том числе, изучение места и роли моды в системе маркетинговых коммуникаций, взаимосвязи моды с рекламой PR, c политическими и организационными коммуникациями.

Однако, могут быть выделены некоторые аспекты и прямого воздействия друг на друга этих областей общественных практик. С одной стороны, мода стереотипизирует коммуникацию, формирует специфическими средствами (жанры, стили, образцы, брэнды) ее направления и каналы. Знаки, «узлы», модного могут образовывать «сеть» областей, где даже «слабые» коммуникативные действия приводят к значимым результатам. В качестве примера синергии коммуникации и моды может быть назван феномен «знаменитости», «звезды». Само понятие «знаменитость» является порождением новых коммуникационных технологий, в которых лидеры общественного мнения создаются сложным синтезом информирования, оформления (в том числе костюмирования) и представления аудиториям, которые воспринимают и активно одобряют сообщение или персону как нечто модное. Это явление нередко наблюдается не только в индустрии развлечений, но и в политике, и даже в науке (см., например, работы П.Бурдье) (14). Мода, многократно увеличивая эффективность коммуникации, образует зону информационно-смыслового резонанса, в которой оценки узнаваемости, приемлемости и эмоциональной близости могут дополнять и даже переопределять рациональные параметры обработки информации. При таком положении дела мировоззренческая максима Тертуллиана странным образом переходит в бодрый девиз «Верю, потому что … модно».

В свою очередь, коммуникация воздействует на моду. Прежде всего, коммуникационные средства и каналы коммуникации обеспечивают про-движение к целевым аудиториям различного рода сообщений о моде. Для функционирования индустрии моды важно, что коммуникациями поддерживаются сообщения нескольких уровней: предметная информация о новых моделях и разработках моды; тексты, поясняющие и интерпретирующие модные идеи и тенденции; контекстные материалы, которые формируют представления об образе жизни, об эстетических и моральных ценностях и, в конечном итоге создают основу для навыков и, в целом, культуры «участия» людей в движении моды.

Коммуникации, формируя и изменяя социальную реальность, влияют на человеческий фактор моды, на специфику ее личностного компонента. Очевидное изменение обстоятельств жизни современного человека, сказывается на его самоощущении, на особенностях самовыражения в повседневной жизни. Повышение роли самостоятельности человека, создание потенциала для вариативного социального поведения, увеличение числа контактов и формальных возможностей для использования языка и предметов моды как средства взаимного узнавания людей — все это актуализирует моду в качестве од-ной из систем семиотической регуляции общественной жизни. Вместе с тем коммуникации технологизируют социум, «привинчивают» человека к разного рода алгоритмам, стереотипам и проектам. Поэтому современная мода из-меняется. Не случайно появляются суждения о том, что прежняя мода — мода поступка, самоутверждения сошла на нет, умерла. В современной массовой моде нередко проявляется эффект зависимости («замороженной самостоятельности», по выражению Э.Гидденса, 15) от моды, в котором обнаруживается возрастающее влияние на жизнь людей системы потребительского общества и усиливающуюся диффузию традиционных правил и обычаев моды.

Воздействие коммуникации именно на личностный компонент моды является определяющим для определения характера изменчивости моды как социокультурного феномена современного общества. Мода — это стремление быть одновременно и непохожим, и принятым в обществе. В любом случае это акт самовыражения человека, шаг осознающего себя «Я» навстречу социуму. Глубинный, онтологический, смысл моды состоит в порождении и продлении существования определенного человеческого качества. Именно поэтому мода как социальный институт формируется в европейское новое время и является одним из отличительных знаков модерна.

На основе анализа трудов ряда европейских мыслителей подробно разработанную концепцию взаимосвязи социальности, времени и способов актуализации социальных субъектов представил Ю.Хабермас. Он, в частности, обосновывает существенность самоотнесенности и самообоснования модерна как исторической эпохи, которая, в принципе, зиждется на антитезе, на непрерывном обновлении разрыва нового времени с прошлым. (16, С. 12, 13). Исторический опыт модерности сливается, по мысли Бодлера, с опытом эстетическим, в образцах которого происходит пересечение осей актуальности и вечности. В этой связи Хабермас фиксирует очень важный тезис: «В первичном опыте эстетического модерна заострена проблема самообоснования, по-тому что здесь горизонт опыта времени сокращается до центрированной субъективности, выходящей за рамки условностей повседневной жизни» (16, С. 14). Такое понимание времени и, как следствие, социальности, обосновывает родство модерна с модой. Продолжая линию рассуждений, Хабермас обращается также к тексту Беньямина, где обнажается личностный нерв моды как характерного для модерна самоощущения: «Характером принадлежности к настоящему времени обосновывается и родство искусства с модой, с новизной, с оптикой бездельника, гения, равно как и ребенка, у которых отсутствует защита от внешних раздражителей, обеспечиваемая доведенным до автоматизмом конвенциональным способом восприятия, и которые поэтому открыты атакам прекрасного, трансцендентным раздражителям (выделено С.К.), скрытым даже в самом повседневном» (16, С. 15). Подобная позиция выражена и Ф.Шлегелем, который писал о превратностях децентрирования Я, когда «экспрессивное самоосуществление становится принципом искусства, выступающего как образ жизни» (16, С. 18). И наконец, мода как антропологический феномен модерна резюмируется в тезисе о трансцендентальной рефлексии (И.Кант), в которой, словно бы сбросив все покровы, обнаруживает себя принцип субъективности (16, С. 19)

Феномен моды начинается с факта, «энергетического пункта», выхода наличного человеческого в горизонт социального. «Человек есть и он есть человек, поскольку он экзистирует», писал М.Хадейггер (17). Продолжим эту мысль и подчеркнем «экстатичность» моды. Изначально в поступке моды присутствуют нестабильность, бегство от статики наличного существования, экстаз как произвол восхищенности из обыденного (extasis) и «ис-ступление» личностного. Коммуникация раскрывает субъектно ориентированный потенциал моды, но одновременно структурирует, способствует его алгоритмизации. Поэтому траектория модификация изменчивости моды в неопреде-ленную эпоху «пост» (постмодернизм, постиндустриализм, постсовремен-ность и пр.) проходит от экстатичности к проективности. Или иными словами, к действию просчитанному и нагруженным будущим временем. Социально-культурные и производственно-технологические последствия такого перехода не замедлят проявиться, дело за подбором примеров.

В заключение еще раз подчеркнем, что взаимосвязь моды и коммуникации выражает неотъемлемое свойство реальности современного общества. В соединении феноменов моды и коммуникации просматриваются важные перспективы осмысления общественной жизни, построения и реализации социально значимых, эффективных профессиональных практик.

1. «Когда философия начинает рисовать своей серой краской по серому, это показывает, что некоторая форма жизни постарела, и своим серым по серому философия может не омолодить, а лишь понять ее; сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерек» (Гегель Г. Философия права. М., 1990. С. 56)

2. Гидденс Э. Ускользающий мир. М., 2004. С. 87

3. Тоффлер Э. Метаморфозы власти: знание, богатство и сила на пороге 21-го века. М., 2002. С. 44.

4. Дебор Ги Общество спектакля. М., 2000.

5. Например, в сферу деятельности компании одного из крупнейших деятелей современной моды Джиорджио Армани входят около десятка самостоятельных марок одежды, пармюмерии, аксессуаров, мебели, посуды, предметов для дома. Продажи идут через 235 бутиков по всему миру. Интересно, что по признанию самого Дж.Армани исключительную роль в его творческом и деловом успехе сыграло деловое сотрудничество с Голливудом. (См.: Известия. 2004. 12 июля. С. 12)

6. «Коммуникация артикулирует социальный смысловой характер. Коммуникация реализуется только в том случае, если в ней сознается селективность сообщения. Это означает, что оно может быть использовано для селекции состояния собственной системы» (Луман Н. Власть. М., 2001. С. 12)

7. «В статье "Время и бытие» Хайдеггер писал: «Как нам, не изменяя делу, войти в положение дел?… Ответ: путем осмотрительного осмысления вещей, с которыми мы имеем здесь дело. Осмотрительного — это значит прежде всего: не набрасываясь поспешно на обстоятельства дела с непроверенными концепциями, предпочесть этому тщательное обдумывание…Заглядывая вперед, мы будем еще и в каком-то другом смысле предосмотрительны».

(Хайдеггер М. Время и бытие // Время и бытие. М., 1992. С. 393).

8. Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. СПб., 1998. С. 411.

9. Бодрийар Ж. Система вещей. М., 1999. С. 120

10. Бодрийар Ж. «мода, беспорядочно приумножая вторичные системы (то есть си-стемы вещей, которые просто улучшались, не подвергаясь структурным и функциональным изменениям –С.К.), является царством случая и вместе с тем бесконечного повторения форм, где, следовательно, и концентрируется максимум коммерческих поисков» (С. 138)

11. Как показывает Барт в фундаментальной работе «Система моды», минимальная структура означающего в модной одежде-описании складывается всего из трех членов: объекта (вещи в целом), суппорта (выделенной части или детали) и варианта (качеств этой части или детали, варьирование которых как раз и образует процесс смены Моды). Такие структуры — матрицы — представляют собой минимальные кирпичики, из которых складывается описание любой модной одежды.

12. Цит. по: Лорен С. Женщина и красота. М.: Вагриус, 1994. С. 87.

13. См.: Блумер Г. Коллективное поведение // Американская социологическая мысль. М., 1994. С. 168-215.

14. Бурдье П. О телевидении и журналистике. М.:Прагматика культуры, 2002. С. 15-18, С. 89-104.

15. Гидденс пишет: «… темной стороной самостоятельных решений становится уси-ление непреодолимой зависимости…. В основном этот феномен характерен для развитых стран, но наблюдается и среди зажиточных слоев населения по всему миру. Я имею в виду распространение непреодолимой зависимости как идеи и реального явления. …Зависимость вступает в действие, когда выбор, который должен определяться самостоя-тельностью, подрывается беспокойством. В рамках традиции прошлое определяет насто-ящее через приверженность коллективным убеждениям и ощущениям. Но человек, по-павший в зависимость — тоже раб прошлого, однако по другой причине: он не может по-рвать с привычками и образом жизни, которые некогда выбрал по доброй воле». (Гидденс Э. Ускользающий мир. М., 2004. С. 62-63)

16. Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. М., 2003.

17. Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Время и бытие. М., 1992. С. 212.