Клягин С.В., Зеленина В.Е.

Размещаем статью, в которой предлагается по-новому взглянуть на свет и тени университетской жизни. Авторы статьи — преподаватель и студент, причем, эти роли могут ситуативно меняться, принадлежат к разным поколениям, что ситуативно уже не изменится… Есть надежда, что на этой основе возможно «объемное» видение вопросов, которые затрагиваются в статье.

В настоящее время в обсуждении тем университетской жизни преобладают идеи из экономики и менеджмента, управления организацией, социального маркетинга. На этой концептуальной основе строятся представления об университете как о некой социальной машине, своего рода ¬ фабрике, где на первое место ставится организация специфического производства образовательной деятельности. И отнюдь не в первую очередь рассматривается именно человек в университете собственно, то, ради чего образовательное учреждение создается и работает. Как иронично отметил М.Твен: «Образование состоит в основном из того, что мы забыли…»

Действительно, университет — это нечто большее, чем организация в общей производственной системе общества. Университет это динамичное сообщество людей с уникальными судьбами, характерами. Поэтому для рассмотрения университета могут быть использованы не только сугубо рациональные схемы и модели, но и такие описания, которые бы тематически и стилистически более полно бы соответствовали именно человеческой составляющей университетской жизни. Весьма упрощенным является представление, что территория университета это пространство, где используются только четкие алгоритмы, процедуры и правила деятельности, которыми, как по лекалам, безошибочно оперируют безупречно компетентные управленцы, сотрудники, преподаватели и студенты.

В жизни университета встречается, однако, много странных явлений, которые остаются непроницаемыми для рассудочного рационализма. Одним из радикальных вариантов таких странностей является распространенность в жизни университета различных дериватов — отклонений, связанных с социальными и психическими патологиями. К ним относятся различные проявления девиантного поведения, невротические состояния, различного рода фобии и мании — да и много чего, явного и неявного, называемого и умалчиваемого.

Нельзя сказать, что эта сторона жизни университета полностью замалчивается, но трактуется она, главным образом, негативно, как нечто неприличное. Конечно, речь не идет о конструктивном значении человеческих патологий в устроении порядка университетской жизни. Но кто знает, возможно, в тени декларируемых и утверждаемых норм «правильного сознания» преподавателей, студентов и университетских сотрудников скрывается значимая для всей университетской вселенной «темная материя», о существовании и действенной роли, которой мы пока можем только предполагать. Поэтому в статье рассматриваются некоторые психосоциальные феномены, которые, с одной стороны, являются аномальными, патологическими, а с другой стороны, они настолько распространены, что нередко именно через них и строится реальное, «жизненное», взаимодействие университетского люда. И вот еще что важно: упомянутые дериваты странным образом проявляются как области надежды, ибо через различные отклонения, через переживание людьми своего несовершенства происходит искреннее, неформальное и глубокое становление добродетелей и ценностей, без которых университет как феномен культуры невозможен.

Исследования в области социальных и психологических патологий университетской жизни проводятся достаточно активно [1].

Другое дело, что эти явления рассматриваются преимущественно в психиатрическом плане или как нежелательные, маргинальные и, в принципе, противоречащие устроению университета как «царства рациональности». Поэтому, в принципе, для осмысления динамической, потенциально конструктивной природы обозначенных дериватов необходимы новые идеи, новые концептуальные подходы и новые онтологии [2].

Возможно, в перспективе может быть представлена подробная классификация патологий университетской жизни. Изначально же, в общем плане предположим, что основные их виды связаны: а) с искажениями представлений людей о себе, б) об окружающей среде, а также с переживаниями обеих названных деформаций. Отметим, что деформации в данном случае — это не просто отклонение от нормы, а возможность проявления глубинной инаковости в онтологической структуре университетского бытия. «Проблема жизни поднимается на сцену мысли как аберрация природы. Если жизнь можно охарактеризовать в биологических терминах как слепое стремление к изменению и росту, то другой стороной такого стремления будет чувство деформации космоса, который вглядывается в себя в отвращении перед небытием. Нигде осознание этой фундаментальной странности жизни не проявляет себя с такой силой, как в материальности человеческого тела» [3].

Рассмотрим далее несколько наиболее отчетливо, на наш взгляд, проявляющихся видов социальных и психических патологий университетской жизни, основанных на «широте» (Ф.М. Достоевский) и зачастую непредсказуемости человеческой природы.

Поскольку написание предлагаемого текста, тоже является своего рода отклонением претензией на оригинальность, и соответственно, некоей «выставочностью» новизны, то отметим, что все выделяемые по указанным общим основаниям патологии начинаются на букву «С»: страхи, страсти, стеснения, симуляции.

Страхи. Много было сказано и написано о целеустремленности и бесстрашии, которые необходимы в образовательной деятельности, да и в целом, в познании мира. Тем не менее, в реальности важным, хотя и неназываемом фактором, формирующим контуры тех или иных событий, являются именно страхи.

В их смутном хаосе переплетаются опасения преподавателя показаться несведущим перед аудиторией, боязнь студентов получить плохую оценку на занятии или из–за неловкого высказывания показаться интеллектуальным аутсайдером перед своими ровесниками. Страх оценки, порицающей реплики, низких баллов в зачетной ведомости, может сковывать студента. Но нередко эти страхи становятся плохо контролируемыми импульсами реального поведения в аудитории и в университетском пространстве в целом. Существуют страхи очевидные, как например, боязнь не сдать экзамен или зачет. Но бывают и скрытые страхи, которые могут преодолеваться годами и становиться существенной чертой академического поведения. К таким страхам относится, например, опасение начинать какое-либо дело, так сказать боязнь «чистого листа», печально известные многим практики прокрастинации, изначально неверие в результат своих усилий и в то, что прилагаемые для достижения усилия достаточны и адекватны.

«Насколько человек побеждает страх, настолько он человек» (Т. Карлейль), поэтому и в патологии страха, весьма обширной и многоликой скрывается возможность для человека быть лучше, научиться смиряться перед обстоятельствами, преодолевать недопустимое в академической жизни самомнение. Как здесь не вспомнить М.И. Цветаеву: «Есть некий час — как сброшенная клажа: когда в себе гордыню укротим. час ученичества, он в жизни каждой торжественно-неотвратим».

Страсти. Будучи по природе страстным, человек переживает свое несовершенство, свои желания и устремления, неудовлетворённость собой по сравнению с другими людьми. «Страсть есть чрезмерно сильное движение души» (Цицерон). Страсть есть самовольная и самозванная, бунтарская попытка устранить свое мнимое несовершенство, причем, средства удовлетворения и преодоления страсти сами по себе становятся пристрастиями. Может ли быть бесстрастной университетская жизнь? Конечно, нет. В многолетнем опыте наблюдения за университетской средой изнутри накоплен достаточный материал, чтобы предположить, что движущими силами многих процессов в университете являются страсти власти и подчинения, (само)утверждения и (само)уничижения.

В крайних случаях в разной степени осознанное «исполнителями» переживание этих страстей вытесняет само содержание образования. Встреча преподавателя со студентами, руководителя подразделения с сотрудниками может превращаться в острую конкуренцию, где формальный лидер стремится утвердить свою власть, пользуясь для этого казалось бы легитимными средствами университетской деятельности: оценки, регламенты, расписания, рабочие и учебные задания. Привыкая к такому режиму, зависимые люди (студенты, преподаватели, подчиненные, младшие) начинают даже получать удовольствие от собственной подвластности, зависимости от человеческого произвола, который умело прикрывается как бы академическим авторитетом. Конкуренция власти и зависимости, в свою очередь, порождает страсть соперничества, индивидуального и группового самоутверждения. Трудно также отрицать, насколько распространена в университетской жизни страсть зависти. Возможно, отдельной темой для рассмотрения может быть тема интеллектуального блуда, неразборчивого перебирания и примеривания на себя случайных, разрозненных, вредных своей разбросанностью идей и понятий. Потеря ориентации в избыточной пустоте этого «страстного знания» может приводить, в конечном счете к потере человеком собственного «Я». Но опять таки в бушующем море университетских страстей не всё так безнадежно. Проходя через испытания и искушения, человек получает возможность лучше узнать себя, приобретает способность к самоукорению, утверждается в желании стать хоть немного лучше и чище, учить по-настоящему, нелицемерно, глубинно любить других людей как своих ближних.

Стеснения. Еще одной разновидностью университетских патологий являются переживания людьми университета различных стеснений. Наиболее простые стеснения связаны с ограничениями университетским распорядком, расписанием, режимом питания. Выпадая из установленных распорядков, человек начинает испытывать дискомфорт, демонстрирует аномию, явный и скрытый протест. Замечено, что под «давлением» обстоятельств некоторые представители университетского сообщества становятся своего рода организационными клептоманами, когда опаздывая на занятия, не выполняя в срок учебные задания, списывая, забывая всё и вся, они целенаправленно и сознательно тратят в искаженной форме свое и чужое рабочее и личное время, а также связанные с ним ресурсы. К определенным патологиям приводят и более скрытые опосредованные формы стеснения. В качестве примера можно привести синдромы, с одной стороны, студента-«отличника», а с другой стороны, преподавателя — «училки». Чрезмерная погруженность в учебные тексты, их повторяемость, рутина учебных занятий и своего рода удовольствие от простоты повторения автоматизма всего этого, могут приводить к уплощению, выхолащиванию сознания человека. Превращение его в сухой книжный придаток, когда человек, по выражению поэта, становится «унылым наборщиком готового смысла». (О. Мандельштам).

Еще одним патологическим проявлением стеснения может быть эмоциональное выгорание от образовательной и учебной деятельности, что свойственно и преподавателям, и студентам. Результатом того, что человек может не справляться с ограничивающим воздействием повседневной университетской жизни является острое переживание своей неуместности в той или иной образовательной программе и связанной с ней профессиональной области деятельности.

«Всё приходит вовремя для того, кто умеет ждать» (Л.Н. Толстой). Парадоксальным образом, в стеснении, в его переживании, в сохранении себя на фоне препятствий, ограничений и недоразумений университетской повседневности можно учиться терпению, умению «держать форму» культуры.

Симуляции. Пожалуй, наиболее сложной разновидностью патологий университетской жизни являются симуляции, «изобразительное» поведение. Сталкиваясь со сложностью, разноплановостью образовательной деятельности, постоянно работая с текстами и участвуя в различных коммуникативных ситуациях, человек может переживать как бы расслоение себя. «Иногда мне кажется, что меня нет, а других, не тех, кто я — им числа несть…» (С. Комлев). Причем, теряется представление о связи того или иного слоя сознания с реальностью, а также представление о соотношении между собой различных слоев реальности. На этой основе может возникать известная преподавательская увлеченность самозабвенным говорением, своего рода "цветение речи ". Большое распространение получает феномен «принтерного» сознания. У студентов это может быть связанно с подготовкой большого количества компилятивных текстов на основе формально заимствованных материалов из интернета. А у преподавателей могут возникать деформация сознания избыточным письмом, как в процессе подготовки учебно-методических материалов, так и в силу необходимости постоянного написания отчетных публикаций по научно-исследовательской работе. Человек в этих ситуациях превращается как бы в «органчик» (М.Е. Салтыков-Щедрин), в перелистываемую книжку, теряя представление о живых смыслах, которые лишь отчасти могут быть выражены готовыми и формализованными текстами и индексами Хирша.

Испытание множественностью, неподлинностью тоже небезнадежно. Растягивая себя, входя в лабиринты своего мышления, человек приобретает опыт выбора, причем выбора не случайного, ориентированного на сущностные, смысложизненные ценности, на высоту. Пусть даже и в повседневности.

Литература.

1. См. например: Матчин Г.А. Суздалева А.М. Токарева О.Н. Анализ заболеваемости студентов Оренбургского государственного педагогического университета за пять // Успехи современного естествознания. 2011. № 9 С. 34-39.

2. К этим подходам при дальнейшей детальной разработке заявленной темы могут быть отнесены работы И.Гоффмана о положении в обществе психических больных и лиц, лишенных свободы (См. подробнее: Власова О.А. Антипсихиатрия: социальная теория и социальная практика (монография). Москва: Изд. дом Высшей школы экономики, 2014. 432 с.); идеи французской социологической школы о роли аномалий в зарождении и развитии общественных отношении (См. подробнее: Петровская Е. Безымянные сообщества. М.: Фаланстер, 2012); новейшие философские идеи о неклассических и множественных онтологий, в которых необычным образом проявляется понимание человека и общества (См., например: Жеребкин С. Нестабильные онтологии в современной философии. СПб: Алетейа, 2013; Тригг Д. Нечто: Феноменологии ужаса. Пермь, 2017. 248 с.), содержания антропологического поворота в современном высшем образовании (Новое литературное обозрение. №122 (2013). С. 12-15, 56-59).

3. Тригг Д. Нечто: Феноменологии ужаса. Пермь, 2017. С. 48.