Наступило 24 февраля и это противное похмельное состояние, обволакивающее весь организм и особенно оседающее во рту. Феодосий находился в своем купе № 5. Жильцы в это время спали: Хромой, Штык и Матвеич. Следовало срочно и уверенно опохмелиться, а заодно и приободриться. Не выпил с утра — день в поезде не перенесешь. Феодосий приподнял свою полку, обшитую коричневым кожзамом, который от времени покрылся паутиной белых трещинок. Заначки не было. По ходу на Новый Год был выпит запасной вариант. «Не помню.» Неприкасаемая, но только до поры до времени поллитровка «Твердого стандарта». «Может быть, все выпил этот чертов Хромой? Он никогда не отличался благонадежностью. Часто посматривал на заначку, паскуда такая.» Но принцип «Не пойман — не вор» действовал стабильно в поезде «Москва — Владивосток», находившемся вторую неделю в пути. Хотя на всякий случай встряхнуть Хромого стоило.

— Хромой, где водка? — Феодосий потрепал соседа на верхней полке над ним за плечо.

— Выпили, — ответил сквозь сон Хромой.

— А заначка моя где? — спросил раздраженно Феодосий.

— Какая заначка?

— Хромой, сейчас наверну тебя вниз. Морду об стол разобью. Не дури! Где моя заначка?

— Да не брал я твою заначку. Пристал, ей-богу.

— Ладно. У тебя есть что? Надо срочно. Боль бытия, по крайней мере, убрать.

— Ничего у меня нет. Отвали, — Хромой повернулся к стене и заснул.

Феодосий наклонился и достал из–под своей полки спортивную сумку Хромого. Расстегнул, бегло осмотрел личные вещи, но алкоголя не нашел. Оставалась надежда одолжить немного водки у соседей по купе, а потом вернуть. Все мы люди, не так ли?

Феодосий наклонился и заглянул под полку Штыка. Надо действовать тихо. Феодосий нащупал клетчатую синюю сумку, стал шевелить в её нутре руками — колбаса, спортивные штаны, трусы, носки, футболки, какая-то дрянь. Ничего стоящего. Желания копаться в вещах Матвеича не было. Это был классический нищеброд, который просил все — от стирального порошка до молока.

Было решено сходить к проводнику. Феодосий вышел в коридор. Идти было трудно. Линия горизонта наклонялась то влево, то вправо. Приходилось держаться за стены, чтобы не упасть. В коридорах пахло добротной праздничной гулянкой. Вот они металлические двери необходимого купе. Три раза разносится по вагону стук. Протяжный кашель Олега, проводника, а заодно и мэра 5-го вагона поезда №17-07.

— Чё надо? — приговаривает хриплым голосом Олег. В его купе хорошенько натоплено, на столе остатки посиделки — банка c недоеденными шпротами, пустые банки из–под самогонки, половинка черного хлеба, маслины. На полке, свесив толстую белую руку, лежала проводница 6-го вагона Наталия. Её массивное пухлое голое тело не помещалось на небольшом пространстве полки. Олег закурил сигарету, облокотился на дверную раму купе и начал сверлить глазами Феодосия.

— Надо опохмелиться, — сказал Феодосий и сглотнул слюну.

— Чем я тебе могу помочь, алкашня?

— А у тебя нету?

— Ни капли. Как видишь, все запасы самогона были истреблены.

— Что делать?

— Откуда я знаю?

— Ну, где живительной влаги хоть каплю достать?

— Отправляйся в вагон-ресторан.

— Да ну, пошутил, ты же сам знаешь, что никто мне ничего не продаст. Вагон-ресторан — это место, где заседают обитатели 2-го вагона.

— Расспроси на барной стойке о Кузьмиче. Скажи ему, что Олег передает привет. Он сможет тебе продать грамм 100, я думаю. Но для этого будь готов выгрести все, что запрятано ценного, — оглянулся и сказал шепотом Олег.

— Эх, кольцо свадебное подойдет?

— Покажи.

Феодосий достал носовой платок, в который было завернуто грязное золотое кольцо. Олег поднял кольцо, прищурил глаз и начал рассматривать в свете лампы купе.

— Ну, не знаю. Попробовать можно. Ты же знаешь, что дорога будет непростая?

— Ясень дуб.

— Оружие есть? — снова заговорил тихо Олег.

— Нету.

— Держи, — Олег опустился и достал из–под полки топор. — Боевой топор, сбалансированный, легкий, будешь им крушить врагов. Самое главное, — Олег схватил за ворот Феодосия и притянул к себе, — не смей заходить в главный вагон.

— Хорошо.

— Будь осторожен. С нами Бог, — Олег перекрестил Феодосия и закрыл двери купе.

Феодосий направился в сторону тамбура, ведущего в вагон №4, где обитали так называемые «РЛО», что расшифровывалось как «русских людей обижают». Это было пристанище всех идеологов, публицистов и журналистов, а также активистов разных мастей, поддерживающих существование «русского мира» исключительно благодаря созданию жертвенного образа русского человека. В тамбуре стоял старик Стоян. Сгорбленный, заросший густой седой бородой, усеянной хлебными крошками, одетый в излюбленную серую мешковатую рубаху, черные костюмные брюки и изношенные сандалии. Стоян распространял вокруг себя отвратный смрад.

— Куды путь держишь? — спросил Стоян, схватив Феодосия за рукав и посмотрев в его глаза своими, блеклыми и безжизненными.

— В вагон-ресторан.

— Дитя, ты что? Ты не вернешься оттуда живым.

— Стоян, в жизни каждого мужчины случается великое, самое главное путешествие. И если не пойти по ведущему тебя свету приключений, то жизнь свою ты прожил зря.

Стоян отпустил его. В его правом глазу выступила слеза. Он уже знал, за чем и куда отправляется Феодосий.

— Да пускай прибудут с тобой силы. Принеси и мне, если останется.

— Договорились, — Феодосий поцеловал руки Стояна, старческий лоб, открыл дверь и ступил внутрь терзаемого в разные стороны движением и ветром суфле. На полу лежали окурки, были видны белые пятна плевков.

Еще одна дверь — и он попадает в вагон №4.

При входе в коридор вагона стоит мальчик лет 12-ти, одетый в красную косоворотку и армейские штаны с берцами на ногах. К груди он прижимает АК-74.

— Стой, кто идет? — спрашивает мальчик.

— Я направляюсь в вагон-ресторан. Прошу пропустить меня. На вашей территории не задержусь.

За спиной мальчугана слышится «Гоп-оп-гоп-оп». Присев, скрестив руки на груди и вытанцовывая «Казачок», к мальчику приближался казак, одетый в красную черкеску и черные, хорошо начищенные, сапоги.

— Гоп-оп. Кем будешь, барин? — заговорил басистым голосом казак.

— Направляюсь в вагон-ресторан.

— Документы, пожалуйста.

Феодосий закатал рукав свитера и показал наколку в виде штрих-кода, по середине которого красовалась цифра "5".

— Хорошо, гоп-оп, проходи, — не останавливал свой танец казак.

Мальчик отошел в сторону, пропуская Феодосия, а казак отправился в конец вагона и скрылся в последнем купе.

Первое купе было закрыто. Во втором купе заседали философы и идеологи русского национализма. Внутреннее убранство купе невозможно было разглядеть, поскольку все пространство небольшого помещения представляло собой огромный ком волос. В народе говаривали, что это были бороды великих мыслителей, настолько длинные и пышные, что в них мог спрятаться человек. Вдруг из кома волос появились желтые гепатитные глазки, нос и обветренные губы.

— Кто здесь? — спросили губы. После чего из вороха волос появилась заросшая рука, которая пыталась схватить Феодосия кривыми пальцами.

Феодосий попятился назад, стал прижиматься к окну, аккуратно передвигаясь боком. А из волосяного массива стало появляться все больше и больше ртов, носов и глаз, нависавших друг над другом.

«Как они все там помещаются?» — подумал Феодосий.

В третьем купе заседали так называемые красно-коричневые идеологи. Это были в основном ребята лет 20-ти, которые послушно сидели на местах и с остервенением старались удержать в воздухе вскинутые в нацистком приветствии руки. Все они были гладко выбриты, одеты в рубашки, на рукавах которых были красные повязки с изображением серпа и молота посередине, камуфляжные брюки с подтяжками и начищенные берцы.

— Держать, держать, не опускать, — говорил сквозь зубы их старшой.

В четвертом купе были так называемые «приверженцы Ельцина и Алкозельцера». На их столе стоял портрет улыбающегося Ельцина. На карнизах вместо штор висел вымпел с надписью: «Было лучше». Все четверо обитателей купе были одеты так же, как и Феодосий. При входе в купе была расстелена простыня, на которой красовались выставленные на продажу фарфор, кассеты, старые пластинки, смесители, зеркала и серебряные ложки.

В пятом купе обитали православные сталинисты. Это были деды и бабки, плачущие над хрустальными ложками. Собрав слезы, они наполняли ими лампады, стоящие около портрета вождя. Их слезы обладали уникальным свойством гореть словно масло на протяжении многих дней, а то и недель.

В шестом купе находились бывшие дворяне, наследники традиций царской России. В целом, во времена СССР их предки были рядовыми гражданами, ничем не отличавшимися от люмпенов, разве что являлись раскулаченными, отбывшими лагеря и загнобленными советской властью. Но с независимостью, как говорится, французский снова вошел в моду. Щеголи-балаболы кичились статусом своих предков, считали, что везде царит крепостная безграмотность, и мечтали о возвращении времен Николая ІІ. Две женщины были похожи друг на друга. Худенькие, с бледными личиками, на которых отображались первые признаки старости, тонкими, почти прозрачными ручками, светловолосые и голубоглазые, они были одеты в корсетные платья бежевого цвета с декором в виде лепестков роз. Мужчины носили черные мундиры с длинными черными брюками, скрывавшими блестящие туфли. Один из них имел бархатный воротник и обшлаг красного цвета, второй — малинового. У обоих были высокомерные острые черты лиц, украшенных бакенбардами и усами, и статные фигуры. Мужчины были высокого роста и темноглазые.

Феодосий заворожено наблюдал за жителями купе.

На столике, накрытом белой скатертью, находилось серебряное блюдо, на котором лежал рис и жареные перепела в апельсиновом соусе. Все аккуратно отрезали по кусочку мяса из общей тарелки и клали себе в рот, стараясь не стучать вилкой по зубам, после чего делали глоток чая, держа в руках позолоченный подстаканник.

— Справились ли вы о здоровье Сонечки? — спросил мужчина, сидящий на правой полке у женщины напротив.

— Помилуйте. Не хочу я впадать в огорчение и растрачивать драгоценное здоровье на эту роскошную идиотку. Отчего господину так интересно самочувствие падшей морфинистки? — с прищуром посмотрела на мужчину женщина.

— Неужто нашлось место в сердце и для неё? — спросила, положив вилку на блюдо, женщина, сидящая рядом с мужчиной на правой полке.

— Право, оставьте его в покое. Вы слишком предвзято и несправедливо относитесь к благодетелям, — ответил мужчина на левой полке.

Женщина на правой полке заплакала и высморкалась в скатерть.

Феодосий пошел дальше. В седьмом купе при тусклом свете сидели два существа, похожие на огромных зелено-желтых жирных ящериц. Они напоминали Джабба Хатта — персонажа космической оперы «Звездные войны». Одна из них была потолще, и возле неё лежала трость с золотым набалдашником в виде двуглавого орла. Феодосий видел их по телевизору — это были русские националисты, редакторы журнала «Абсурд и Дурдом» (единственные слова в русском языке, которые способны охарактеризовать современную жизнь России). Изначально существа были людьми, но безуглеводная диета навсегда изменила их облик. Ящерицу потолще звали Егором Хилмаунтином (настоящее имя — Давид Шекельман; эмигрировав в Америку, он сменил свои имя и фамилию), худее — Егором Свирниным.

Хилмаунтин поочередно ласкал узким длинным красным языком шесть сосков Свирнина, цитируя Сергея Михайловича Соловьева: «Русский народ, который стремится в даль, и в ширь — народ примирения и синтеза. Он не может творить из себя — он способен полученное извне превратить в нечто новое.» Свирнин закатил глаза, его тело дрожало от удовольствия. Он не смотрел на планшет, лежащий на его жировых складках, по экрану которого бегали пальцы коротеньких ручек, — в этот момент писалась очередная статья.

Хилмаунтин обвил языком потную липкую шею Свирнина и продолжил декламацию: «Идея нации — это не то, что она представляет о себе в определенное время. Это то, что о ней Бог думает в вечности».

Тело Свирнина задрожало. Да так, что сотряслись стены купе. Он запрокинул конусовидную голову и пустил пенистую слюну изо рта. Наступил великорусский оргазм.

Феодосию захотелось вырвать. Следовало как можно скорее убираться из этого паноптикума. Он не понимал, как эти злобные твари могли создавать российский дискурс на протяжении последних 15-ти лет. Пройдя еще несколько шагов, он почувствовал, как нечто мягкое и скользкое схватило его за ногу. Это был длинный язык человеко-ящера, держащий его за щиколотку. Рывок — и Феодосий падает на пол и больно бьется головой о поручни возле окон. Его тащат за ногу в пресловутое седьмое купе. Он упирается изо всех сил. Хватается за откидные сиденья. Держаться становится невыносимо больно. Пальцы разжимаются и отпускают последнюю надежду на спасение. В конце концов тело оказывается в купе. Только сейчас Феодосий понял, насколько отвратительный болотный смрад витал в помещении. Он поднимается и ловит на себе взгляд русских националистов

— Почему не на Донбассе? — спрашивает Хилмаунтин.

— Разве ты не знаешь цену родины? Разве тебе не хочется наслаждаться величием русской империи? А? Пролетарий! Нравится быть совком? — Свирнин крепко обвивает языком шею Феодосия, отчего тот начинает задыхаться.

— Держи его, Егорушка. Сейчас постараемся добраться до его пропитого серого вещества. Русские мозги — это то еще лакомство.

Феодосий хватается за висящий на поясе топор. Хилмаунтин быстро пресек возможность Феодосия вооружиться, обхватив рукоять топора языком. Но Феодосий, хваленый за хорошую смекалку, быстро сориентировался, рванул вперед и надавил двумя пальцами на поросячьи глазки Свирнина. Живая удавка на его шее еще сильнее сжимается, отчего дышать становится практически невозможно. Лишь необычайная сила в пальцах и желание жить делает свое дело — в лицо Феодосию брызгает зеленая кровь. С зажмуренными глазами Свирнин отпускает Феодосия, начинает издавать крик словно некий птеродактиль, размахивая языком в разные стороны и дергая своими ручонками. От испуга Хилмаунтин отпускает рукоять оружия, чем пользуется Феодосий, вытаскивая его. Замахивается. Виден блеск лезвия, которое в следующий момент легко погружается, словно нарезает теплое масло, в жирное тело Хилмаунтина. Его голова становится зеленой от крови, из раны начинает со свистом выходить воздух, язык ниспадает на складки живота.

— Гоп-оп. Что за шумиха? — прискакал в танце к купе казак. — Матерь божья! Стоять, не двигаться! Никита, бегом сюда! Убийство интеллектуалов произошло!

Феодосий бьет кулаком в лицо казака. Бессознательное тело падает на пол. Феодосий переступает через него и быстро бежит в сторону тамбура, чтобы перейти в следующий вагон, где не будет работать юрисдикция четвертого. Открываются купе. На него смотрят встревоженные, непонимающие лица. Даже волосатый ком с желтыми глазками высунулся в коридор.

— Стой, стрелять буду! — кричит мальчик в косоворотке, прицелившись в убегающего Феодосия. Услышав угрозу, Феодосий автоматически пригибается. Юнец нажимает на курок, звучит щелчок затвора и больше ничего.

«Бутафорские предметы бутафорской реальности», — думает Феодосий, открывая дверь тамбура, оттуда двери суфле и переходя в тамбур следующего вагона.

___________________________________________________________________________________________

А еще я выпустил книгу, вобравшую в себя лучшие мои сумасшедшие рассказы. Всем спасибо за то, что помогали, читали и благословляли. Благодаря вашей поддержке мне выпала возможность подарить этому миру частичку конченности и постмодерновости. Что в ней? Сатира на украинскую, российскую политику и социум времен Майдана и после него. Несколько фантастических рассказов. Несколько эссе и одно объемное интервью с людьми, которые были центральными элементами украино-российской войны. Много моментов являются крайне антиправительственными, антироссийскими и гадкими. Поэтому меня Шерманом и называют. Попки горят сладко и гадко.

Книги свежие, хрустящие, сочные и полномасштабные. Кто хочет помочь автору, тот может купить. Для связи пишите в лс на фейсбуке: https://www.facebook.com/sherman.drozd