Священное писание, романы Достоевского, работы Фрейда — в корпусе литературы, написанной в истории человечества, существуют тексты с бесконечным числом возможных прочтений. Написанное Фрейдом при этом выделяется особой чертой: несмотря на то, что Фрейд разрабатывает целую систему представлений, связанных с душевным аппаратом человека, чуждым ему оказываются любые проявления догматизма. Фрейд не провозглашает, его тексты — не манифест. При этом глубина мысли, его предельная, любовная внимательность к каждому из рассматриваемых им элементов и, что кажется чуть ли не наиглавнейшим, а именно почти что детская честность и полный отказ от утаивания смутных, двусмысленных, не прояснённых моментов — всё это не может остаться для читателя незамеченным. 

Работа 1920 года «По ту сторону принципу удовольствия» [Jenseits des Lustprinzips] по праву занимает своё особое место среди остальных текстов Зигмунда Фрейда. Читая его, порой не получается отделаться от мысли о том, что автор сказал гораздо больше, чем намеревался сам, возможно и не замышляя прояснять те вещи, которые он как будто бы ненароком проясняет. 

Для Фрейда нет возможности оставить без внимания то, что не укладывается в уже разработанную систему, как бы радикально и бесповоротно не меняло это «не укладывающееся» уже имеющийся материал, полученный в результате двадцати пяти лет упорной работы. Клинические наблюдения вынуждают Фрейда иначе взглянуть на «безраздельное» господство принципа удовольствия. Размышляя о сновидениях травматических невротиков, наблюдая за пациентами, страдающими неврозом навязчивости, за детской игрой своего внука Эрнста (Fort! Da!), высвечивается новый принцип функционирования психического аппарата, принцип, принуждающий снова и снова повторять опыт, содержание которого вступает в прямое противоречие с принципом удовольствия. 

Чтобы прояснить свою мысль, Фрейд предлагает нам представить примитивный организм в виде пузырька, внешняя поверхность которого призвана воспринимать раздражители окружающего мира, потому что должна прежде всего стремиться к тому, чтобы уберечь свои особые формы преобразования энергии от уравнивающего, то есть разрушающего влияния чересчур интенсивных энергий, действующих извне¹, а внутренняя — аналогичным образом воспринимает раздражители, исходящие изнутри. Тогда при чрезмерной нагрузке извне защита от раздражителей оказывается недостаточной, что приводит к травме, то есть проникновению избытка энергии внутрь системы, что в свою очередь ведёт к нарушению равновесия внутренней энергетической экономики. В ответ на этот прорыв происходит мобилизация внутренней энергии, призванная связать избыток поступившей извне нагрузки, что с необходимостью приводит к тому, что психическая деятельность существенно парализуется или ослабляется². 

Применив это схематическое рассуждение к механизму травматического невроза, Фрейд приходит к поразительным выводам. Формирование травмы при травматическом неврозе, согласно Фрейду, обусловлено прежде всего моментом испуга, который наступает из-за внезапности действия травматического фактора, что делает невозможным тревожную готовность к этой травме, готовность, включающую в себя гиперкатексис систем, которые воспринимают раздражение³, ввиду чего воспринимающие системы оказываются неспособными связать избыточный импульс извне, что проявляется как прорыв защиты с последующими экономическими нарушениями. Таким образом сны пациентов, страдающих травматическим неврозом, в которых вновь и вновь проигрывается травматическая сцена, в действительности призваны вовсе не исполнить галлюцинаторным образом желание, работая по принципу удовольствия. Повторение травмы во сне, судя по всему, призвано отыграть травматическую ситуацию задним числом, создать хотя бы иллюзию тревожной готовности к травме, что позволило бы избежать её деструктивных последствий. 

 Так обстоит дело с раздражителями, которые действуют извне. Что же происходит с возбуждением, источники которого (эрогенные зоны тела>влечения) оказываются внутренними?

Импульсы влечений в психическом аппарате являются свободными, подвижными, они стремятся к отведению, разрядке, а будучи бессознательными способны смещаться, сгущаться, т. е. участвовать в т. н. первичном процессе. Это коренным образом отличает их от импульсов в системе Псз (Сз), в которой они, именно благодаря устройству самой системы, оказываются связанными, что предотвращает потенциальные травматические эффекты импульсов влечений, а принцип удовольствия, согласно которому система стремиться к понижению нагрузки, получает возможность функционировать только после соответствующего связывания импульсов влечений.  Тогда о соотнесении влечения и принуждении к повторению в организме, вынужденном воспринимать внешние раздражители, Фрейд говорит, что влечение можно было бы определить как присущее живому организму стремление к восстановлению прежнего состояния, от которого под влиянием внешних мешающих сил этому живому существу пришлось отказаться⁴. Если же это так, если органическое развитие действительно происходит за счет внешних влияний, которые противостоят стремлению влечения вернуться в исходное состояние, если живое существо оказывается вынужденным вернуться к исходному, то есть неживому состоянию любыми окольными путями», то именно «эти окольные пути к смерти, надежно закрепленные консервативными влечениями, дают нам сегодня картину жизненных явлений⁵. 

В этом пункте рассуждений крайне затруднительно не прийти к размышлениям о христианском концепте первородного греха. 

Что означает «первородный грех» (original sin, le péché originel, Erbsünde⁶)? Формально это грех, связанный с нарушением Адамом и Евой божественного запрета — от дерева познания добра и зла не ешь⁷. Ослушавшись Бога, вкусив плод дерева познания, Адам и Ева обнаруживают свою человеческую природу, оказываются изгнанными из рая, лишаются доступа к дереву жизни и становятся смертными, принужденными умереть. Грехопадение Адама и Евы, согласно христианской традиции, отразилось не только на них, но и на всём человеческом роде, который оказался вынужденным искупать первородный грех через страдания и смерть. 

Рассуждения о первородном грехе заставляют задуматься: можно ли рассматривать этот феномен в терминах психоанализа Фрейда? Консервативный характер влечений у Фрейда приобретает суть влечения смерти исключительно в условиях взаимодействия с раздражителями, действующими на человека извне. То есть в условиях, которые неизбежно окружают человека после его рождения. Тогда состояние до грехопадения можно рассматривать как точку, в которой организм не был подвержен воздействию окружающего мира, чувственные восприятия, которые обуславливают человеческую природу, были не у дел, а Адам и Ева, вкусившие плод древа познания, оказались первыми людьми, которые приобрели доступ к органам чувств и были вынуждены навсегда погрузиться в воображаемый порядок (в терминах Ж. Лакана). Таким образом человеческая обреченность, вынужденность по факту рождения быть завороженным воображаемым, практическая невозможность полностью вырваться из оков чувственного восприятия, которое прокладывает для человека его окольные, предельно сингулярные пути к смерти, и может быть, возможно, названа первородным грехом. Принцип удовольствия в таком случае является кажущейся незыблемой, парализующе убедительной, но мнимой декорацией, а трудность обнаружения её мнимости и невозможность избежать её ввиду прирожденной человеческой природы составляет суть первородного греха. 

[Др. тексты или связаться в Telegram: https://t.me/volki_na_dereve]

Примечания:

¹ Фрейд Зигмунд. Собрание сочинений в 26 томах. Т. 13. Статьи по метапсихологии. Т.14. Статьи по метапсихологии 2 / Пер. с нем. Андрея Боковикова. — СПб. : Восточно-Европейский институт психоанализа, 2020. -384 с.

² Ibid.

³ Ibid.

⁴ Ibid.

⁵ Ibid.

⁶ Обратите внимание на возможности прочтения языковых особенности называния первородного греха: «первородный», т. е. первый грех после рождения — в русском; orignial, originel — с одной стороны «изначальный, приобретенный в начале», с другой — «оригинальный, особенный, неповторимый, свойственный только одному» — в английском и французском языках; приставка Erb, отсылающая к тому, что связано с наследством, т. е. «унаследованный по рождению [грех]» — в немецком. 

⁷ Быт. 2:17.