перееду под старость в больницу

на пожизненный стационар.

главврачу буду втайне молиться,

станет ангелом мне санитар.

саван простыни старорежимной

мне разстелит хозяйка-сестра,

и сосед подскрипит мне пружиной

в серенаде ночного ведра;

дрогнет с ветром невнятная пропись

облетевших деревьев в окне,

дополняя имущества опись,

что пустует на голой стене;

и слетит на недужную койку

штукатурки падучей звезда —

я тогда загадаю про Мойку.

не прокатит — пойдёт и Упа.

проканает любая кончина.

на дверной ноги смотрят проём.

петербургского неба овчина

покрывает двора водоём.

свете тихий твой, невечерний,

негасимый дежурный твой свет

проявляет наброски растений

на притушенном краской стекле,

над стемневшим соседом икону

из рекламной газеты в углу,

с депутатскою мордой казённой,

проявляет сквозь смертную мглу.

и зима наплывает с залива,

намывая на сердце покой,

где застывшие волны курсивом

выделяют последний прибой.