25-27 августа состоялась международная онлайн-конференция “100 years with and without Kropotkin”, посвящённая столетию со дня смерти П.А. Кропоткина, организованная британскими исследователями анархизма Shaun Pitt (Northumbria University), Tomas Pewton (Sofia University), Adeline Coignet (University of Nottingham), Billy Godfrey (Loughborough University), Cord-Christian Casper (University of Giessen). Авторы журнала Akrateia Николай Герасимов и Мария Рахманинова представили на конференции свои тезисы: «The World War Problem: P. Kropotkin and G. Maximov» (N.Gerasimov) и «Peter Kropotkin: between classical and new materialisms» (M.Rakhmaninova). Всего в различных секциях конференции приняли участие 20 спикеров/к из разных стран. Язык конференции — английский. Предлагаем Вашему вниманию русскую версию тезисов.

***

О конференции — на сайте о научном и идейном наследии П.А. Кропоткина

Программа конференции (англ.)

Буклет (англ.)

Проблема мировой войны: П.А. Кропоткин и Г.П. Максимов

Автор:Николай Герасимов

В начале XX века анархисты во всём мире столкнулись с трудной политической и этической дилеммой. Традиционный для анархизма антивоенный дискурс логически всегда был продолжением критики государства как милитаристского политического института. Конфликты государств анархисты понимали как международные конфликты, в основе которых — лишь интересы разных политических элит (королей, членов парламента и т.д.), а не самого общества. Государство всегда стремилось убедить общество, что люди являются гражданами, а у граждан, помимо прав, есть обязанность — защищать государство от внешнего агрессора. Анархисты, начиная с П-Ж. Прудона и М. Штирнера, выступали против этой идеи, полагая, что государство эксплуатирует общество, отправляя людей на войну ради выгоды политической элиты. Эта критика работала успешно вплоть до начала Первой мировой войны.

П.А. Кропоткин обратил внимание, что тотальный характер военного конфликта во всём мире — особое явление, которое ранее не встречалось в истории. Анархистам следует пересмотреть свою позицию по этому вопросу. К 1914 г. влияние П. Кропоткина на международное анархистское сообщество было огромным. Вероятно, это заставило русского князя набраться смелости и публично озвучить свою позицию по поводу войны. П. Кропоткин предлагал анархистам поддержать Антанту. Почему? В австрийском и немецком милитаризме он видел угрозу для всего мира, но прежде всего — для будущей революции. Франция казалась ему «колыбелью революционной жизни». Если «колыбель революционной жизни в опасности», значит её нужно спасти любыми средствами. П. Кропоткин полагал, что пацифистская позиция не спасёт будущую революцию, а уничтожит её. Так на свет появилась небольшая группа анархистов, выступающих за войну на стороне Антанты (т.н. «анархо-патриоты»). П. Кропоткина не спас его авторитет. Его позиция критиковалась во множестве анархистских журналов. Среди критиков был и анархо-синдикалист Г.П. Максимов.

После смерти П.А. Кропоткин Г.П. Максимов был депортирован (1921) из России в Германию. Из Европы Г.П. Максимов эмигрировал в США (1925), где в течение 1930 гг. заработал авторитет самого влиятельного русского анархиста в Америке. Начавшаяся Вторая мировая война снова подняла проблему отношения анархистов к войне. В.М. Волин полагал, что анархисты не должны поддерживать ни одну из сторон в конфликте. Более того, необходимо уже готовить революцию и проводить революционную пропаганду. В.М. Волин вместе с французским поэтом А. Прюдомом издавал листовки, где критике подвергалось даже французское движение «Сопротивление». Г.П. Максимов, ранее критиковавший П. Кропоткина, неожиданно для всех выступил за «революционное оборончество». Он считал, что Красная армия — это трудящиеся, заложники тоталитарного государства. Этих трудящихся и заложников СССР отправляет на войну против другого тоталитарного государства (Третий рейх). Как и П.А Кропоткин, Г.П. Максимов полагал, что победа в войне Гитлера означает окончательный крах революционного движения. Поражение Гитлера — это «сигнал к мировой революции». Если П.А. Кропоткин по поводу Первой мировой войны критиковали многие анархисты, Г.П. Максимов избежал подобной ситуации. Почему?

Г. Максимов опирался на опыт П. Кропоткина и более аккуратно излагал свои мысли;

Агрессия Германии в 1939–1945 гг. казалась куда более сильной, чем в 1914–1918 гг.;

Анархистское движение находилось в кризисе (поражение анархистов в Гражданских войнах в России в 1918–1921 и в Испании 1931–1939).

Опыт П.А. Кропоткина и Г.П. Максимова показывает, что в случае начала глобального военного конфликта во всём мире, когда, почти все страны находятся в состоянии войны, анархисты склонны занимать одну из двух позиций: 1) традиционную антивоенную; 2) на стороне тех стран, которые «защищаются» от агрессии коалиции стран, начавших войну. Первая позиция основывается на смешивании политической философии и этики. Вторая — на разграничении политической философии и этики (в таком случае прагматический выбор в пользу участия анархистов в войне объясняется как вынужденная мера, как выбор в пользу меньшего зла).

Пётр Кропоткин: между классическим и новым материализмом

Автор: Мария Рахманинова

Одно из главных открытий П. Кропоткина — феномен взаимной помощи, свойственной существам самых разных видов. Панорамный обзор этого феномена составляет основу трактата «Взаимная помощь как фактор эволюции». Радикальность кропоткинского утверждения предстаёт перед нами в полной мере, если учесть тот консенсус в научном сообществе, на фоне которого Кропоткин пишет свою работу — коротко его можно обозначить как систему постулатов, эссенциализирующих конкуренцию, борьбу и противостояние всех против всех (что вполне характерно для картины мира, импульс к которой задал Т. Гоббс).

Последователь Дарвина, Кропоткин ценно дополняет его теорию эволюции, утверждая, во-первых, что всему живому столь же присуща взаимная помощь, сколь и борьба, и по той же причине — в связи с необходимостью выживать. Во-вторых, Кропоткин разделяет и развивает дарвиновскую концепцию эволюции как единой траектории становления видов. Согласно этой концепции, у истоков человеческого стояло существо, которое не было человеком. В этом смысле Кропоткин единодушен с позитивистами и другими учёными своего времени, которые, во-первых, отрицают идею специфичности человека как вида среди прочих видов, а, во-вторых, настаивают на перспективе эссенциализма, утверждающего, что у всего живого, включая человека, есть устойчивые сущности, которые на протяжении жизни разворачивают свои свойства.

Именно за эти тезисы Кропоткина критикуют многие философы, работающие в анархистской и — позднее — постанархистской перспективах (от Алексея Борового до Сола Ньюмена): Кропоткин утрачивает ключевую для анархизма идею личности, отличающую его от марксизма с его жёстким экономическим детерминизмом, не оставляющим никакого пространства для своеобразия и уникальности индивида, и приписывает человеку совокупность врождённых свойств, составляющих его природу — как в физическом, так и в моральном смысле.

Эта критика действительно выглядит непротиворечиво — особенно после Сартра, провозгласившего, что у человека «нет природы, но есть свобода». Этим тезисом он фактически поставил классическую европейскую онтологию на новые рельсы — отвергнув её эссенциализм и противопоставив ей свой проект экзистенциализма: существование предшествует сущности — заявляет он, сущность — не предшествует существованию. Этот взгляд дал импульс к множеству новых интеллектуальных тенденций и заметно изменил направленность философской антропологии. И всё же в нём сохранился каркас прежней метафизической картины мира, в которой вещи и идеи, культура и природа, субъект и объект относятся к разным регистрам бытия и по-разному маркированы, с точки зрения значимости. Эта оптика была свойственна Сартру и в повседневной жизни: все мы хорошо помним, как его доводили до исступления каштаны — пугающе-отвратительные. С ними он вступал в явный онтологический антагонизм (см. роман «Тошнота»).

Именно такой поляризованной была картина мира до постструктурализма и новых материализмов, и потому ровно до этого момента упомянутая критика редуктивизма Кропоткина оставалась справедливой. Учитывая то, что в метафизических антиномиях компоненты всегда соотносятся друг с другом иерархически, в терминах классической эпистемологии, для которой материя проста и механистична, это означало, что Кропоткин как бы «снижает» субъекта до уровня объекта, лишает личность её одухотворённости, возвышающей её над миром «более простых» существ и косной материи, и сообщающей ей тем самым особое достоинство.

Однако пересмотр самого понятия «материя», начатый в проекте новых материализмов, позволяет переосмыслить как роль Кропоткина, так и центральные постулаты его концепции, что представляется особенно важным сегодня, в условиях кризисного состояния большинства экосистем планеты, изменений климата и предстояния перед явно катастрофическими последствиями текущих способов присутствия человека в мире.

В самом деле, покидая метафизическую перспективу, новая эпистемология порывает с механистичным образом материи, впервые открывая для себя не только её сложность, но и её агентность (например, в рамках акторно-сетевой теории), и позволяет отказаться благодаря этому открытию от субъект-объектной призмы как таковой. А также от дихотомии «культура-природа». Это даёт начало так называемым объектно-ориентированным онтологиям, а также агентному, виталистскому и другим материализмам, переопределяющим не только всю научную методологию, но и всю онтологию науки. Снятие субъект-объектной дихотомии делает невозможным как заведомое иерархическое отношение между частями и участниками исследовательского процесса (что само по себе анархично), и позволяет удерживать во внимании как регистр производимого знания (в случае исследователя), так и регистр включения в этот процесс познаваемых процессов, явлений, вещей и существ мира, а также их влияния на его ход и результаты. С этой точки зрения, объекты не бездействуют, как бы замирая под взглядом субъекта, но взаимодействуют с ним, ставя ему свои условия, открывая ему те или иные свои свойства и подсказывая ему новые стратегии развития.

Этот новый ракурс позволяет с изумлением различить парадоксальное предвосхищение нового материализма в тезисах Кропоткина о сложно организованных сетях взаимной помощи, тему которых уже в современности последовательно развивают представители нового материализма. Фактически он становится первопроходцем этого взгляда: современные ему материалисты, как было замечено выше, не размышляли о взаимной помощи и не мыслили в анархистских категориях конфедераций сущностей (как, например, Дж. Беннет). Одна из наиболее ярких фигур в этом ряду современных материалистов — Анна Цин, исследовательница сетей взаимопомощи между растениями и грибами. «С точки зрения любителей грибов, — пишет она, — самым курьёзным примером межвидового партнерства является симбиоз грибов и корней растений. Микориза — явление, при котором нитевидные образования у грибов оплетают корни растений и проникают в них. Подъельник и другие растения без хлорофилла полностью зависят от питательных веществ, которые они получают от грибов, проникающих в их корни. Многие виды орхидей без помощи грибов не в состоянии даже давать всходы. В этих примерах жизнеобеспечение растений зависит от грибов, однако нередко грибы также выживают благодаря растениям» [1]. Анна Цин говорит о нашей нечувствительности к важнейшему фактору природы — видовой взаимозависимости. Мы настолько ослеплены человеческой исключительностью, что делим мир на белое и чёрное, человека и «не-человека», сваливая в одну кучу всё то сложное многообразие, которое скрывается за второй категорией. Этому недальновидному образу мира Цин и другие материалисты противопоставляют представление о том, что цитата: на протяжении истории человеческая природа менялась с различными переплетениями межвидовой зависимости, и сама она представляет часть межвидовых отношений.

Усложним задачу и приведём пример из области неорганической материи, рассматриваемой другим представителем тенденции новых материализмов — Мануэлем Деланда. Утверждая её способность, и, более того, склонность к самоорганизации, он пишет: «Неорганическая энергия материи обладает более широким диапазоном для возможностей образования структуры, чем просто фазовые переходы. <…> Другими словами, даже наиболее бедные формы материи и энергии, а не только те относительно простые типы (материи), которые участвуют в образовании кристаллов, способны к самоорганизации. Есть, например, такие когерентные волны, солитоны, которые формируются в различных типах материалов — от океанических вод (где они зовутся цунами) до лазеров. Также есть…стабильные состояния (или аттракторы), которые способны поддерживать когерентную циклическую активность… Наконец, в отличие от предыдущих примеров нелинейной самоорганизации, где подлинная новизна не может возникнуть, существуют различные комбинации, в которые могут вступить сущности, образованные в ходе предыдущих процессов (кристаллы, когерентные вибрации, циклические паттерны). Суммируя сказанное: эти формы спонтанной структурной генерации говорят нам, что неорганическая материя намного более разнообразная и творческая, чем мы могли себе представить. И эта интуиция о присущей материи творческой силе должна быть полностью включена в наши новые материалистические философии» [2].

Во времена Кропоткина ни техника, ни общее состояние знания ещё не позволяли обнаружить все эти тонкие переплетения вещей и существ мира — тем более в аспекте такого сложного проявления, как взаимная помощь. Сегодня же исследовательская база и технические средства позволяют заключить: догадки Кропоткина относительно внутривидовой взаимопомощи, во-первых, были верны — хотя именно в этом он меньше всего совпадал со своими современниками-позитивистами (в этом же — сильная и современная сторона его учения), а, во-вторых, оказались лишь верхушкой айсберга. Действительно, сегодня возникает основание говорить о прежде не освещённой стороне кропоткинского учения, неожиданно современной и актуальной, созвучной новому материализму, явственно наследующему анархистской философской традиции и в целом акратическому подходу. Это переосмысление также позволяет покинуть пределы оснований для справедливой критики со стороны анархо-индивидуалистской антропологии.

Так, в новой оптике не сложность человека низводится до простоты инертной материи, но инертная материя возвышается до сложности, которая раньше приписывалась только человеку, товарищески объемлет его и обретает доступ к политическому, на равных включая его и его социальные и политические практики в свои сложные переплетения и ритмы. Этот новый уровень кооперации — достойное и закономерное развитие идей Кропоткина, открываемое через ракурсы нового материализма, который, в свою очередь, черпает свои истоки в философии анархизма. Так, на наших глазах концепция проходит виток протяжённостью в век и возвращается к самой себе более прояснённой и ещё более глубокой и содержательной: этот долгий путь и столь успешный итог — яркое свидетельство её изначальной состоятельности, а также того, что её былая радикальность оказалась отнюдь не напрасной, но, напротив — проницательной, почти провидческой.

Читать в журнале “Akrateia”

Примечания

1. Цин А. Непослушные края. / Опыты нечеловеческого гостеприимства: антология. Под ред.: Крамар М., Саркисов К. — М.: V-A-C Press, 2018, c. 231.

2. De Landa, Thousand Years of Nonlinear History, 16. цит. По: Беннет Дж. Пульсирующая материя. Политическая экология вещей. — Пермь: Гиле Пресс, 2018, с. 30-31.