Автор: Эмма Гольдман

Перевод с английского: коллектив Akrateia

Лекция в защиту анархизма, которую Эмма Гольдман собиралась прочитать перед Эдельштадтским обществом 17 марта 1908 года в Чикаго. Тогда ей помешал капитан Махони из участка на Максвелл-Стрит с отрядом примерно в пятьдесят полицейских — лекция не состоялась.

В народном сознании анархизм символизирует разгром; для более просвещённых он предстаёт идеалом — прекрасным, но совершенно непрактичным. И действительно, анархизм выступает за разрушение институтов, что держали и продолжают держать человеческий ум в неволе и лишают человечество права на использование предметов первой необходимости. Если смотреть на анархизм с точки зрения долларов и центов, он в самом деле оказывается неосуществимым, а те, кто нацелен на жизнь богатую и властную, всегда будут сторониться анархистского движения. Но мерилом анархизма служит подлинная ценность — человеческая личность, открытость и польза для общества, поэтому он и представляется нам наиболее практичной из всех теорий; это утверждение я попытаюсь доказать.

Анархизм — это теория развития человека, которая придаёт не меньшее значение, чем социализм, экономическому или материальному аспектам общественных отношений; признавая, что причина непосредственного зла коренится именно в экономическом аспекте, мы, однако, верим, что решение социального вопроса, стоящего перед нами сегодня, должно быть сформулировано из равного учёта опыта каждого человека.

Чтобы представить общество во всей его полноте как целое, исследователь должен рассматривать его отдельные атомы — индивида и его мотивы, которые побуждают всякое коллективное действие и действие отдельного человека. Но каковы эти мотивы?

Первый — инстинкт индивидуализма; он направлен на самовыражение личности. Второй — инстинкт социальности, который порождает тягу к коллективной и общественной жизни. В своей скрытой форме эти инстинкты никогда не вступают в конфликт друг с другом. Напротив, один без другого не сможет полноценно и нормально развиваться. Однако, к сожалению, из–за специфического склада общества эти инстинкты находятся в постоянной борьбе. Фактически история всего нашего опыта мысли и действия — это летопись такой внутренней борьбы всякого человека, её отражение в каждом обществе. Чтобы нагляднее проиллюстрировать эту мысль, приведу два примера, описывающих крайние формы развития инстинкта индивидуализма и социальности.

Взять того же Рассела Сейджа [1] — человека, чей инстинкт индивидуализма не знал границ, человека, которому, как говорится, даже воровской закон не писан [2]. Я имею в виду то, что в своих способах достигать цели (умножать богатства) он был настолько неразборчив и нечистоплотен, что даже его собственные коллеги не питали к нему уважения. Можно правомерно сказать, что инстинкт, который побуждал к таким действиям Рассела Сейджа, был настолько асоциальным, что каждый его шаг либо обрывал чью-то жизнь, либо становился причиной чьих-либо невыразимых страданий, обрекая на нищету тех, кого ещё не успела полностью раздавить его железная пята. Существование такого человека возможно только в обществе, основанном на неравенстве, в обществе, построенном не на естественных горизонтальных связях, а на искусственных и произвольных принципах.

А теперь обратимся к типу человека, в котором до предела развился социальный инстинкт. Таким человеком, бесспорно, была Луиза Мишель [3], всемирно известная анархистка, или «Мама Луиза», как её бы назвал любой бедный ребёнок. Её любовь к человеку и животным была безгранична. Будь то брошенный котенок, бродячая собака или бездомный — она отдавала им всё, даже последний ломоть хлеба. Чтобы успокоить свою большую душу, она была вынуждена отрицать свой инстинкт индивидуализма и жить в ужасной и постоянной бедности, подвергая себя многим опасностям, тюремному заключению и зною в Новой Каледонии, куда её сослали вместе со множеством других политических заключенных, участников Парижской коммуны 1871 года.

Анархисты убеждены — если инстинкты человека развиваются до подобных крайностей за счёт друг друга, значит, среда нашей жизни в корне порочна.

В своих научных и философских основаниях анархизм обращён к той силе в человеке, которая может привести инстинкты индивидуализма и социальности к гармонии и единству. Самые очевидные препятствия на пути к такому единству — собственность и монополия на неё, а именно, отрицание права других на доступ к собственности и власть, или господство одного человека над другим, закреплённое на уровне закона, а также абсолютное пренебрежение жизнью отдельного человека внутри объединения, которое, за неимением более адекватного для себя названия, продолжает именоваться обществом.

Ключевая установка анархизма — установка на возвышение достоинства каждого отдельного человека посредством освобождения его от разнообразных деспотических рамок: экономических, политических, социальных

Потому ключевая установка анархизма — установка на возвышение достоинства каждого отдельного человека посредством освобождения его от разнообразных деспотических рамок: экономических, политических, социальных. Таким образом, анархизм настаивает на необходимости прояснения того, что истинная сила людей — в социальных узах, которые всегда связывали и будут связывать их друг с другом, в узах, составляющих подлинную основу по-настоящему нормального и здорового общества. Средства достижения такого общества — в скрытых качествах и возможностях каждого отдельного человека.

Я уже касалась темы насильственной и необоснованной централизации как в промышленной, так и в политической жизни народа, а теперь скажу несколько слов о том, что представляется анархистам в централизации наиболее опасным. Человек принизил себя до уровня простой машины, и всё, что когда-то порождало спонтанность, оригинальность, инициативность, либо оцепенело, либо полностью погибло в человеке, постепенно превратив его в ходячий труп, влачащий бесцельное, безынициативное и лишённое идеалов существование. Выходит, что человек рождается лишь для того, чтобы быть принесённым в жертву на алтарь вещи, целых гор вещей, которые так же бездумны и скучны, как и те человеческие машины, что их произвели.

Анархизм выступает за идею о том, что простая человеческая жизнь, которой придали волю и масштаб, несоизмеримо ценнее для общества, чем всякое научно обоснованное регулирование «сверху» и бездумное следование социальным нормам

Как можем мы говорить о социальном достатке, когда он остаётся возможным лишь посредством подобной растраты человеческих жизней — тысяч и тысяч жизней? А какова цена этих жизней, если они лишены инициативности и спонтанности? Анархизм выступает за идею о том, что простая человеческая жизнь, которой придали волю и масштаб, несоизмеримо ценнее для общества, чем всякое научно обоснованное регулирование «сверху» и бездумное следование социальным нормам. Ибо по мере того, как эта обычная жизнь становится осознанной, мыслящей, многогранной, обнаруживающей свою истинную связь с ближним, правила и социальные нормы больше не придётся поддерживать искусственно.

Анархисты верят, что узаконенная власть или государство созданы исключительно в интересах монополии; они не находят никаких подтверждений тому, что за историю человечества власть хоть раз содействовала улучшению уровня жизни человека или каким-либо образом способствовала формированию возможностей для реализации потенциала человека или его индивидуальности. Таким образом, анархизм всегда нацелен на избавление от монополии и управления.

Следует различать управление как организованную власть, чьи цели неизменно реализуются посредством применения насилия — полицейских дубинок, государственных ополчений, армий и военно-морских сил, — и управление в виде стихийно возникающего общественного порядка и гармонии, для скорейшего воплощения которых необходимо лишь устранение порабощающих и истязающих весь мир сил монополии.

Централизованному методу производства потребовалась централизованная форма управления, которая постоянно наращивает свою мощь и неуклонно вмешивается в мельчайшие детали жизни людей. На самом деле можно с уверенностью сказать, что вся жизнь человека с самого рождения до смерти находится под постоянным контролем власти, и Америка — наглядный тому пример. Пока эта страна была молода и её народ боролся со стихиями, — за жизнь, свободу и поиски счастья, каждый в этой стране ещё что-то значил. Люди были тогда близки друг к другу, а чувство товарищества и братства было острее и глубже.

Но по мере того, как росли богатства Америки, её способы управления всё больше ориентировались на централизацию и всё менее отвечали жизни и правам человека, до тех пор, пока он не оказался обречённым влачить своё жалкое существование, но уже не по «воле Божьей», а в силу свода законов, которые ему совершенно неведомы и абсолютно чужды его естественному росту и развитию.

Анархизм выступает за добровольные, созидательные, независимые и горизонтальные союзы

Исходя из этого, анархизм выступает за добровольные, созидательные, независимые и горизонтальные союзы, которые пользуются общим капиталом и свободно объединяются в сообщества, в конце концов перерастающие благодаря своим способам производства и потребления в коммунизм, признавая при этом во все времена право отдельного человека или группы людей организовывать свой труд в соответствии с индивидуальными особенностями или склонностями.

Что касается преступлений и самих преступников, то анархисты хорошо осведомлены о том, что они суть не что иное, как симптомы искусственного общественного устройства, порождённого властью, и потому большая их часть с необходимостью исчезнет после устранения подлинных причин — капитализма и государственности. Преступность, обусловленная неразвитым умом, не может быть преодолена силой. Однако современные терапевтические методы в сочетании с растущим чувством братства и совершенствованием образования могут оказаться существенно результативнее, чем тюремные решётки, наручники, замки или кандалы.

Применявшиеся для преследования анархистов американские методы практиковались в европейских державах почти сто лет, но оказались в отчаянии отброшены. Правда не может быть скрыта ни посредством разоблачения «заговоров анархистов», ни путём провозглашения анархистом первого попавшегося безумца. Не может она быть скрыта и посредством сжигания анархистской литературы или разработки системы шпионажа, которая нарушает неприкосновенность личной своих жертв и превращает эту жизнь в невыносимое бремя.

Тысячи людей в нашей стране видят в этих методах агонию уходящей эпохи. Новое общество, уверенное в своих мыслях и идеалах, в установках на сострадание и солидарность, — оно всё ближе, и когда оно придёт, сегодняшний день станут вспоминать как ночной кошмар, которым бредило человечество, а не как чудовищную реальность, в которой оно на самом деле пребывало всё это время.

Эмма Гольдман

17 марта 1908 года

Перевод на сайте нашего журнала “Akrateia”

Примечания

[1] Рассел Сейдж (1816-1906) — влиятельный американский финансист, политик, железнодорожный чиновник; принимал участие в масштабных железнодорожных проектах в США; имел в своём расположении с дюжину корпораций, в частности «Union Pacific Railroad».

[2] “Even thieves have laws which they obey, that they observe” ‘Даже воры действуют по законам, которых придерживаются и которым все они подчиняются’ (Цицерон М.Т.); “There is honour among thieves” ‘вор вора не обидит’ (Бульвер-Литтон Э. Пелэм, или Приключения джентльмена).

[3] Луиза Мишель — французская анархистка, основательница либертарной школы в Новой Каледонии, писательница и поэтесса, активная участница многих протестных рабочих движений, участница Парижской коммуны.