Посвящается дорогой В., которая на вопрос, чем занимается в жизни, отвечает: «Ничем»

1

Сегодня лето в Хельсинки, и каждая бухта, залитая горячим солнечным светом, зовет исследовать свои пляжи. Я несу с собой под сосны книги, ноутбук и календарь с задачами, и мыслями я скорее всего буду не здесь, а на следующем этапе плана на день, в котором я уже ничего не успеваю. Здравый смысл украдкой намекает: зачем что-то делать? До твоих дел никому нет дела, у всех июль и каникулы. Мне неприятно думать об этом, но избегание реальности, момента «здесь-и-сейчас» посредством производства и аффективных действий сопровождают меня все профессиональные годы.

Право на безделье осталось где-то в детстве и летних каникулах, когда можно было провести весь день на свежем воздухе с перерывом на обед. Впечатления доставались не за какие-то заслуги, а просто так, и последующей расплаты за недеяние и лень тоже не подразумевалось.

Взрослые не очень-то позволяют себе быть праздными. Праздность переформатировалась в прокрастинацию и лишилась всего очарования, зато сопровождается чувством вины. Не делать как будто нельзя — иначе не появится строчка в CV, не получишь грант, про тебя никто не узнает и не позовет пополнять CV дальше. Что означает, конечно, не только профессиональную невостребованность, но и невозможность обеспечивать себя жильем, обедом и другие базовыми потребностями. Работники искусства, впрочем, привилегированы — они могут хотя бы думать о том, что можно ничего не делать.

Этим летом, как и обычно, художники занимаются производством объектов и смыслов, кураторы занимаются институциональной критикой, открываются биеннале и квинтиеналле. На фоне громыхает война, и, хотя одни активно помогают пострадавшим, а другие сопереживают и распространяют информацию, в общем — каждый делает то, что умеет и считает нужным, большинство все же старается успеть на биеннале и квинтиеннале. В художественной системе как будто все как раньше. Да, для кого-то война изменила все, но образ жизни внутри профессионального мирка остался по большей части прежним, и темпы художественного и событийного производства тоже.

Для меня прошлая весна стала местом, где все мои начинания, идеи и проекты потеряли смысл, вместе с ним потеряла его и я сама и как актор сферы искусства. И, конечно, я могу все, что хочу, но за это можно сесть, твои друзья и родные могут пострадать, а война от этого не прекратится.

Начитавшись текстов по экзистенциальной психологии в перерыве между компульсивным перееданием информации, я пытаюсь думать о том, что смысл есть только в том, что сейчас, и в реакции на это. Воображаемые состояния «если бы» не приносят пользы, поскольку нереальны и не факт, что станут реальными. Ценно только данное, оно позволяет менять, принимать, признавать, давать жизнь новому. Ты спрашиваешь себя, что нужно делать именно здесь и именно сейчас. И мне думается, что ответ «ничего» тоже должен иметь право на существование.

Это может звучать как пораженчество. Но мой поинт не в том, чтобы сдаться и все бросить, скорее в том, чтобы сделать паузу легитимной. Паузу после девальвации, паузу для горевания, депрессии, тишины, усталости — мало ли возможных поводов.

Зачем нести с собой книги на пляж, хотя с тебя уже хватит знаний, мыслей и слов, они сейчас беспомощны. «Больше не хочу ничего знать, никогда-никогда, ничего-ничего».

2

Я испытываю неудобство каждый раз, когда необходимо представляться, вмещаться в рамки сложившихся ролей и профессий. К сожалению (ли?), мне больше не к чему себя приписать. Я бы позиционировала себя как агента заботы, но у меня нет сил заботиться даже о себе. Я почти не куратор, потому что почти не курирую. Я исследователь без методологии. Я почти всю жизнь обеспечивала себя организацией институциональных процессов, но больше никогда не хочу быть менеджером. Я работаю про резиденции, не работая в резиденции. Я люблю тексты, но пишу их через вырывание волос на голове.

Почему я должна объяснять, что я такое? Да я не хочу ничего объяснять.

По сути, вопрос «чем ты занимаешься» означает «кто ты», требует твое самоопределение. Ответ позволяет прикрепить к тебе некий набор характеристик, которые позволяют проще взаимодействовать. А вот если ничего не делаешь, то и ты никто. И мне нравится, как такой поворот смолл-тока провоцирует неудобную паузу. Но кроме того, состояние анонимности и отсутствие бэкграунда позволяет начать заново.

Моя интуиция — довести аутонигилизм до предела. Я больше не могу и не хочу быть кем-то, не вижу в этом смысла. Можно ли на этот раз остаться никем? Стереть краткое био, удалить CV, обнулить профессиональную идентичность, скромно и тихо раствориться в окружающем мире. Фантазия о невидимости, бытии-никем, без тщеславия и самолюбования, беспокойства о собственном имидже содержит в себе обещание эмансипации.

Меня интересует жизнь сама по себе. Мне важно чувствовать, мыслить — обо всем, в том числе об искусстве и применимости моих чувств и мыслей к нему. Искусство и идеи как таковые — скорее проводники, инструменты, способы этого познания и чувствования.

Если в XX веке искусство стремилось внедриться в жизнь, а каждый мог стать художником, то сейчас как будто происходит обратный процесс — «обычная жизнь», включая репродуктивный труд и его вариации, будь то уборка, приготовление и поглощение пищи, выращивание растений или животных, забота о других, а также способы проведения свободного времени — путешествия, прогулки, разговоры за столом, формирование общностей при определенных условиях переходят в категорию искусства. Художественный прекариат утомлен и стремится пребывать в ежедневности.

3

Говоря о жизни самой по себе, я, конечно, думаю и про резиденции. Они привлекательны тем, что в них можно не только работать, но и проживать дистиллированные чистые дни, в которых нет будничных обязанностей.

Догадываюсь, что моя собственная привязанность к резиденциям частично объясняется любовью к «не-местам» и бытию в перемещении, а также сопутствующему им состоянию анонимности. (Также, конечно, не последнюю роль играет мое стремление к временной заботе в безопасном, т.е. регламентированном, режиме, но об этом в другой раз). Еще мне нужно то, что я бы назвала «не-время» — отсутствие каких-либо планов в достаточно продолжительный промежуток, чтобы вообще не думать о том, какие есть лимиты. Время, не принадлежащее и не подчиняющееся ничему, кроме еды и сна, зависшее, отсутствующее — в нем начинает что-то прорастать. В безделии в голову начинают приходить мысли, не-производство позволяет наблюдать и лучше видеть.

Резиденции принято определять как место и время для профессиональной работы. Что, если мы придадим им характеристики не-места, и даже, возможно, не-времени? И, разумеется, создадим условия для не-делания? (это, конечно, не самая свежая идея — можно вспомнить Tokamak Ольги Житлиной и Эмили Ньюман, Konsthalle Roveredo, Camp as One и множество других). Но пока это скорее радикальное исключение: такая резиденция не оставит следов, текстов или каталогов выставки, не получит огласки, не найдет оправдания для спонсора, и вообще маловероятна. Большая часть российских резиденций, например, подразумевает сейчас работу с локальным сообществом, что бы это ни значило, выставку, исследование, мастер-классы и лекции. Институциональные устремления направлены на предъявление результата, а не процесс, что уж говорить о вероятности отсутствия организованного процесса в принципе. Уже при подаче заявки художник пишет, что будет делать и как это презентует. В итоге резиденция проходит в тумане спешки и дедлайна.

В ситуации (как сегодня) кризиса, фрустрации, смены ориентиров требуется не-время и не-место для мыслей, зуминг-аута, расфокусировки, долгого взгляда в стену или на горизонт — без необходимости самопрезентации.

4

Но предыдущие соображения касаются резиденций в целом, а что насчет тех, что специализируются на теме устойчивого развития?

По моим наблюдениям, существует четыре варианта стратегии работы с художниками в отношении их к проблемам окружающей среды и климатического кризиса (сейчас я не имею в виду оперативную деятельность институции), не исключающих друг друга, но в основном выступающих самостоятельно:

— художникам предлагается создавать работы на темы, связанные с окружающей средой, климатическим кризисом и др. — резидент как иллюстратор, просветитель, популяризатор;

— художникам предлагается работать в сотрудничестве со специалистами в области науки, технологии, климатических изменений и др. для создания альтернативных способов или инструментов работы с полученной ими информацией (визуализации, создания прототипов, стратегирования и т.д.) — резидент как медиатор между разными дисциплинами;

— художникам предлагается вести экологически устойчивый образ жизни в резиденции и/или путешествовать до места резиденции и обратно наиболее углеродно-нейтральным способом — резидент как ответственный потребитель;

— наконец, резиденция не подразумевает специально спланированной деятельности в отношении экологии, но предполагает, что свобода художественного выражения способствует выработке нового знания, и посредством интеллектуального и творческого труда художника возможна разработка «альтернативных вариантов (устойчивого) будущего» — резидент как производитель знания.

Одновременно с этим, в параллельной области знания об окружающей среде, существует широко известный ряд действий, позволяющих снизить воздействие человека (в основном касается принципов потребления и менеджмента отходов):

Refuse

Reduce

Reuse

Repurpose

Recycle

Эти действия применимы как будто исключительно на бытовом уровне (третий тип среди описанных выше стратегий). Но что, если их экстраполировать на художественное производство? Почему бы в 5R-иерархии не выбирать чаще первые варианты? Не-работа легитимизирована в дискуссиях о трудовой природе искусства, но почему мы не говорим про «отказ» или «сокращение» в рамках обсуждения устойчивости, экологического кризиса и сосуществования с нечеловеческим?

Участники художественных процессов не позволяют себе остановиться — хотя именно остановка, сокращение темпов и отказ могут хоть как-то повлиять на планету, что многие заметили во время пандемии и про что много раз пошутили. Предложение замедления касается не только материального, но и нематериального производства. Почему не переключиться в режим качества вместо режима количества? Почему в художественной практике проблемы исчерпания природных ресурсов освещаются за счет исчерпания ресурсов интеллектуальных? Почему работа искусства ради достижения устойчивого будущего должна стоить усилий, жертв, часов переработок? Почему как акторы искусства мы рады множить когнитивный труд и эксплуатировать себя за идею?

Я предлагаю внедрить не-деятельность в качестве еще одной стратегии экологически ориентированных резиденций. Здесь можно говорить не только об отказе от излишнего производства, но и о поддержании личной, психологической устойчивости их участников. Поскольку пребывание в резиденции — состояние конечное, то возможно в рамках него предусмотреть аккуратное временное не-производство, отдохновение и восстановление, возможность ничего не делать и просто быть. Меньше проектов о де-росте, больше де-роста проектов.

* Текст впервые был опубликован на сайте проекста Reside/Sustain 2.3.2023.