Реч#порт публикует подборку Саши Зайцевой.

Саша Зайцева — поэтесса, писательница, арт-деятель. В своëм творчестве ищет формы, в которых литература сочеталась бы с другими искусствами: перфомансом, театром, музыкой, инсталляцией и пр. Автор поэтического сборника «Снег, которого не было» (Германия, Stella, 2016), альбома мелодекламаций «Вереск» (совместно с пианистом Артуром Филимонюком, 2020), нон-фикшена «Как я осталась одна и танцую» (Издательство АСТ, 2022). Обладатель международной литературной премии имени Ольги Бешенковской (Германия, 2015), серебряной арфы Международного фестиваля русской поэзии и культуры «Арфа Давида» (Израиль, 2013), победитель международного конкурса поэзии «Верлибр» (Ульяновск, 2017) и фестиваля культуры «Петроглиф» (Карелия, 2015). Стихи публиковались в литературной газете «Поэтоград», журнале «Нева», альманахе «После 12». Участник музыкально-сценического события «Soul of tango» (Новосибирская государственная филармония, 2016), фестивалей современного искусства «Этажи» (Белгород, 2017) и «48 часов Новосибирск» (2019), недели современного искусства «Близость» (Новосибирск, 2020), первого ARMARTFEST’а при посольстве Армении в Москве (2021), Сибирской литературной резиденции АСПИР (Бердск, 2022). Автор персональной выставки «форма.общения» (галерея «АртЕль», Новосибирск, 2021). Стихи переведены на английский и армянский языки.

+ + +

спуск ведëт к бухте Нагайской

мимо блочных домов,

обглоданных жадным ветром

и потому напоминающих своей окраской

полотна Питера Брейгеля,

мимо пустых заводских корпусов

и горькой травы

мои прадеды здесь не бывали —

тогда все боялись Колымы, —

но расстрелян один в тридцать восьмом

на омском полигоне,

другой — в тот же год,

в день, когда выпал

первый снег в степях Караганды

к бухте Нагайской,

к морю Охотскому иначе не выйти —

только долиной смертной боли,

смертной человечьей красоты

на берегу театральные кресла стоят,

брошенные: грязный алый на сером

вот эта точка, чтоб наблюдать,

как волна за волной

приходят к ногам

солëной надеждой —

не твоей, но —

Океана

+ + +

пробовать большим пальцем левой ноги

сизое небо старого Бердска,

входить, поëживаясь, на рассвете

и плыть в бессловесность,

и в бессловесности этой

искать примиренья

на худой конец —

малую точку тишины в сердце

рано или поздно всë становится

предметом ностальгии —

сказал Туллий Варрон

и странно так посмотрел куда-то в сторону,

на голодную трещину в побелке

Пелагея по-гречески значит морская,

в России надо жить долго

улыбается старушка-Афродита

с керамической таблички,

я не припомню на русских могилах

таких счастливых улыбок

рыжая оградка,

рыжий венок из железных дубовых листьев

(сделаны весьма искусно)

ржавчина —

итог окисления металла

был город, стояла мельница,

один купец с простой фамилией

построил школу, больницу, высокую церковь,

завещал, чтобы схоронили

здесь, где зимой болят глаза от солнца,

а по осени звенит тишина золотом

качай меня, холодное сизое небо

затопленного города,

нет под тобой ничего —

черепки да кости

всë становится ностальгией

приходят сильные, весëлые, злые

— вся власть от Бога,

даже если нынче нет его, —

всë равно

— ой, тяжела сосна на моей груди

тяжела да прекрасна,

круглым светом играет в

звериных зелëных лапах

Пелагея значит морская,

в России надо жить долго

— маслята в наших лесах

к июлю уж перезревают,

а ежевики наберëшь

на высоком

берегу вдоволь

качай меня, холодное сизое небо

старого Бердска

+ + +

в расписной зелëной лодке, которую ты выстругал,

гладил ладонью,

нарисовал на бортах диковинных рыб,

я засыпаю над городом,

над клëклой метелью

и горстью зевающих огней

на хантыйском языке

нельзя сказать «люблю»,

как это правильно, думается мне,

как это хорошо

медные карандаши сосновых стволов,

мохнатые ветки, похожие

на хвосты инопланетных кошек, —

в зелëной лодке я проплываю над лесом

в наше второе смолистое лето

на хантыйском нельзя сказать «люблю»

мы тоже не говорили это

ты сидел полубоком на подоконнике

в плохом номере отеля, единственное окно которого

выходило на какие-то задворки,

но справа, в проломе между стенами,

плескалось небо напополам с морем,

и смотрел туда, где таяли прочерки стрижей

однажды шоколадным стрижом

ты обернëшься

крикнешь высоко и скроешься

за поворотом

облака

ханты не говорят «люблю»

ханты говорят «сердцу нужен»

останется твоя зелëная лодка,

твоя любимая трубка,

из которой годами не уходит

сливовый запах табака

останусь я,

останусь я —

носить эти сосны,

это море и это холщовое небо

на голове

нельзя на хантыйском

сказать «люблю»,

да и на русском

на самом деле

нельзя