Прощание # Дмитрий Чернышков
Реч#порт представляет вашему вниманию подборку текстов Дмитрия Чернышкова. Подборка составлена Михаилом Немцевым.
Дмитрий Чернышков родился в Бийске в 1984 году, где и живëт по сей день. Окончил Алтайский государственный технический университет. Участник четырëх Форумов молодых писателей России. Публиковался в журналах и альманахах «Барнаул-Литературный», «Культура Алтайского края», «Ликбез», «День и ночь», «Дети Ра», «Зинзивер» и других.
+ + +
По дороге к ещë не рождëнной зиме
день закрытия форточек памятен мне,
а спросите зачем — ни малейшего толка.
Постаревший диктатор глядит из окна
на страну, что ему незнакома. Она
вызывает давно отвращение только.
И я знаю давно: этот град обречëн, —
только я тут при чëм, только я тут при чëм?
Вы подайте-ка мне золотую свободу,
как на блюде, на синем вечернем снегу…
Я мешаю живую и мëртвую воду,
потому что на вкус различить не могу.
Жизнь — как слëзы: горька, коротка и светла.
Мне мешают машины дожить до утра,
мне мешают прохожие чуть ли не больше,
мне мешает страна за стемневшим окном,
мне мешает всего сохраненья закон,
как плохому танцору мешает партнëрша,
как мешает мне необходимость дышать…
Что мне в том, если стрелки на башне спешат
или встали, отстав? Что мне в том, в самом деле,
если всë же, устав эманировать гнëт,
постаревший диктатор под утро уснëт
в остывающей так неизбежно постели?
Вот стихает печальная песня вдали,
но во мне остаëтся на долгие дни,
а спросите зачем — я ответить не смог бы.
Остаются беспечные зрители снов
посреди навсегда подвенечных снегов,
собирая на них перезрелые смоквы.
Песнь евразийца
в свете грядущего дрейфа к китаю
можно достать из чулана свой посох
я исторически предпочитаю
голубоглазых и русоволосых
запад — он всë-таки лучше востока
я не сменяю на дао свой логос
даже пускай мне исчезнуть до срока
но напоследок услышать твой голос
в шуме ли трав и дерев лесостепи
в рокоте рек ли кромешной сибири
мы никогда не расстанемся с теми
кто был нам дорог кого мы любили
мы всë равно повстречаемся где-то
дисгармонична ордынская морда с
этим пейзажем ему трансцендентна
лишь акциденция либо же модус
ну, а субстанция — родина-матерь
запах тепла источаемый воском
если ты что-то не понял читатель
то посмотри в словаре философском
это познавший и горечь и сладость
мой измождëнный познанием разум
с детства питающий странную слабость
к русоволосым и голубоглазым
+ + +
Когда-нибудь, устав от зла и бед,
я наконец куплю велосипед.
Моë желанье — кто его осудит?…
Закрыты окна и погашен свет
в той комнате, в которой больше нет
меня — и где меня уже не будет.
Остатки лета, жалкие на вид.
Лишь послевкусье августа сластит…
В конце концов, какие наши годы!
За мной последуй — и оставишь сплин:
налево — Польша, справа — Сахалин
с паромом в Саппоро,
и мы навек свободны.
Надоедают всем который год
запасный выход, безопасный вход —
но с этим уж теперь покончим разом.
Крути педали, спицами мелькай.
Смотри, смотри, как исчезает край,
к которому ты сызмальства привязан.
Ещë смотри, чтоб не подстерегло
рассыпанное мелкое стекло…
Отныне все попутны будут ветры;
над нами больше не сгустится мгла;
ты убедишься, что Земля кругла,
ты — вечный двигатель
и мы с тобой бессмертны.
О, как движенья плавны и легки!
Как пахнут мëдом белые цветки,
которым я названия не знаю!
(А где наш дом? Не помню: где-то с краю,
в обители печали и тоски…)
Как режет воздух ласточка ли, стриж!
И кажется — ты что-то мне кричишь,
но слишком музыка,
и я не разбираю.
+ + +
я пролистал задачник
и подсмотрел ответ
учительницы нашей
на свете больше нет
всем интересен только
всегда один итог
исполненного долга
немецкий холодок
ты перекати-поле
нет у тебя корней
но умирая вскоре
не умирай скорей
в конце концов творим мы
чтобы хоть кто-то мог
поправить для марины
тропинку и лужок
+ + +
«Дима!
1) Позвони в управляющую компанию
по поводу инфо, кому
позвонить по поводу задолженности/
переплаты по горячей воде и
отоплению
2) либо сходи к Галине Ивановне
в 127-ю квартиру и
уточни эту инфо у неë и
мне скинь СМСкой
номера телефонов и адрес.
Люблю тебя».
…Я нашëл на столе это утром когда-то
второпях накорябанным
в мой исхудавший к сегодня блокнот.
Был за окнами город чужой…
Под запиской отсутствует дата,
в ней ошибки — но, впрочем, факт важен лишь тот,
что еë написала одна не красавица,
но которую я
И, конечно, всë это меня
совершенно уже не касается,
а того, кем я был.
+ + +
Его убили в двадцать шесть.
Зачем он тут, чего он хочет?
Того, что было, тем, что есть,
ни оправдать, ни опорочить.
Белеют павшие снега.
Весна реке вскрывает вены.
Но голубые берега
не заподозрили измены.
Далëк холодный Петербург.
Пора на выход и с вещами.
О, это давнее прощанье,
так затянувшееся вдруг…
Всему виной глубокий вдох
и напоследок тяжкий выдох.
Небытие — не лучший выход,
но бытие — не лучший вход.
И в дальнем гуле бытия
уже ни образов, ни звуков…
Сыграй меня, Сергей Безруков:
я уповаю на тебя.
+ + +
Мне словно подрубили корни —
давно, однажды.
Чем отмечен
тот год, и день, и час?…
А кроме —
мне оправдаться больше нечем.
И поздно с добрым лезть советом,
ещë позднее — звать на помощь…
А столько лет грустишь об этом.
А столько лет об этом помнишь.
Дмитрий также ответил на несколько вопросов о поэзии.
— Дмитрий, кто из современных поэтов для Вас важен (не обязательно русскоязычных)?
Почему-то в большинстве своëм это женщины: Анжелина Полонская и Вера Павлова, Мария Маркова и Анна Маркина, Наталья Николенкова и Елена Безрукова. Также грех не упомянуть Игоря Белова и Андрея Гришаева. Кого-то наверняка упустил… Это все те, от кого новых стихов и публикаций всегда ждëшь с неизменным интересом. Важны для меня и американские поэты-супруги Дональд Холл и Джейн Кенион, которых я много лет время от времени перевожу. Джейн, правда, умерла в 1995, но вряд ли стала от этого менее современной: еë стихи — доказательство еë существования здесь и сейчас.
— Как Вы относитесь к идее поэзии как философствования «другими средствами»?
Крайне отрицательно. Прежде всего потому, что философия не нуждается в «других средствах», кроме своих собственных. Литература — совершенно альтернативный ей способ освоения мира, и им нечего делать рядом друг с другом во избежание «аннигиляции»… Поэзия как искусство слова выполняет прежде всего эстетическую функцию, с помощью образов и звуков побуждая человека не столько познавать, сколько переживать некую реальность. А помнится, ещë старик Кант говорил, что «прекрасное есть то, что без понятий представляется как объект всеобщего удовольствия». Что же тут, спрашивается, делать философии, которая работает именно при помощи строго категориального аппарата? Ну, а к чему приводит попытка использовать поэзию лишь как форму чего-то ещë, хорошо демонстрирует так называемая актуальная поэзия, где стихи превращены в служанку филологии (а скорее даже — логофилии), а вместе они прикрывают порой банальное отсутствие художественного таланта. При желании и учебник математики можно изложить в столбик, только зачем?
— Есть ли для Вас какое-либо противоречие в сосуществовании лирического и критического (политического) момента в стихотворении? И как определить момент или область перехода поэтического текста в политический?
Определить можно с помощью вопроса: написанное вызвано какой-то внутренней потребностью автора или сугубо внешней? Я пишу памфлет на злобу дня или нечто такое, что органично мне, что по-настоящему для меня важно, мной выстрадано? Возьмите, к примеру, любую стихотворную колонку Дмитрия Быкова: часто это талантливо, остроумно, мастерски версифицировано, только это не поэзия, а всë равно публицистика… Чисто теоретически, наверное, непреодолимой пропасти между «политическим» и «поэтическим» нет, но вот я навскидку не припомню тексты, в которых бы, как вода в вино, первое превращалось во второе. Да и в конце концов, как хорошо сказано в фильме «Зеркало», «поэт призван вызывать душевное потрясение, а не воспитывать идолопоклонников». А вызвать потрясение можно только тем, что потрясло тебя самого, лично добытым духовным опытом. Лозунгами, какими бы они ни были, никого не потрясëшь… Именно поэтому литература делится не по политической ориентации авторов, а на хорошую и плохую.
— Выделяете ли Вы в истории прошлого века какие-либо события, принципиально важные для всего последующего развития литературы и поэзии?
Вы имеете в виду, можно ли, фигурально выражаясь, «писать стихи после Освенцима»? Можно. И даже нужно. Хотя бы потому, что, пока люди пишут стихи, они не убивают себе подобных: руки заняты… Что касается внутрилитературных событий, многочисленных «измов», то, как мы знаем, от символизма всегда остаëтся Блок, от акмеизма — Гумилëв, от футуризма — Маяковский, от имажинизма — Есенин и так далее. Ибо «измы» уходят — подлинные таланты остаются… Впрочем, все формалистические эксперименты двадцатого века, включая и соцреализм, были полезны в том смысле, что наглядно показали «нижний предел» поэтического искусства как такового (подобно «Чëрному квадрату» в живописи или «4'33''» в музыке): мëртвую груду словесных кирпичей, которая никому, кроме филологов, не интересна и не может затронуть ничьей души.
— Дмитрий, является ли для Вас особой поэтической темой смерть?
Смерть не является особой «темой» ни для меня, ни для поэзии вообще. Она скорее является исходным компонентом и предварительным условием последней. О чëм бы ни говорило любое стихотворение, оно — о смерти. Поэзия, как и искусство в целом, есть монолог человека, осознавшего свою временность и смертность, попытка ухватить смысл нашего существования и успеть «сказать себя». Если философия, как нам объяснили Сократ с Платоном, — это всегда искусство умирать, то поэзия, без сомнения, — искусство «оживать» и «оживлять», одухотворять и «заговаривать» бытие (неслучайно она возникла в среде жрецов). Поэтому поэзия — плетение духовных узлов, которые бы придали некую осмысленность нашей повседневности, порой невыносимой в своëм абсурде и тупой бессмыслице…
— Можно ли говорить о существовании какого-то «бийского текста» в литературе вообще и поэзии в частности или же о перспективе его формирования?
Разумеется, нет, если только мы не подразумеваем некой местечковой среды, которая с чувством глубокого удовлетворения варится в собственном соку. Но такие среды есть везде: и в Барнауле, и в Новосибирске, и в Москве (и «московский текст», как ни странно, будет самый из них местечковый, потому что изначально ориентирован на некую специфическую тусовку). По-моему, стихотворение на русском языке, в какой бы географической точке ни было написано, либо напрямую и без
