Янка Дягилева и культ мирской святости
В Новосибирске уже не первый год муссируются слухи о возможном сносе дома поэта и
Реч#порт решил подготовить и опубликовать ряд материалов о значении фигуры Янки Дягилевой и о дальнейшей судьбе дома, в котором она прожила всю жизнь. Ниже приведены статья кандидата филологических наук Татьяны Ковалëвой, рассматривающей Янку как яркого и — в
Татьяна Ковалëва
Сибирское панк-движение и феномен творчества Яны Станиславовны Дягилевой
В 70-е — 90-е годы XX века в России возникло такое явление, как
Ключевые фигуры сибирского панк-движения (и это далеко не полный ряд) — Егор Летов (Игорь Летов), Манагер (Олег Судаков), Кузя УО (Кузьма Рябинов), Дмитрий Селиванов, Роман Неумоев, Лукич (Вадим Кузьмин), Ник Рок-н-Ролл (Николай Кунцевич) и, конечно, Янка Дягилева (Яна Станиславовна Дягилева).
В фокус внимания исследователей, подчеркнем, что главным образом это филологи (литературоведы, журналисты), в последнее время всë чаще попадает сибирская рок-поэзия и самиздатовские журналы и книги, созданные в
Заметим, что в месте захоронения почти каждого рок-поэта можно обнаружить отдельные записи (к примеру, на деревьях или на скамье рядом с могилой) или записки, или распечатки со стихами, посвящëнными умершему поэту; или использованные в качестве записок железнодорожные билеты и др. Пример: «Саша! Высадила тебе сегодня живые колокольчики. Наконец-то! От всех нас. 10.05.2017» (запись на берëзе рядом с могилой СашБаша). Но все эти записи/записки за все годы не перешли в систематическую «переписку», подобную той, которая ведëтся в месте упокоения Я.С. Мы наблюдаем это явление с 1998 г., в доказательство этого постоянства приведëм расшифровку тетрадной записи: «Яна! Спасибо Тебе за Твои песни, спасибо за то, что Ты была!!! Мы тебя помним, Ты навсегда в наших сердцах!!! P. S.: Ребята, тетрадь нужна всегда, если кончается давайте заводить новую! (курсив наш. — Т. К.) Привет всем поклонникам Янки, таким же, как и я! Она навечно с нами!!! 24.08.2010».
В данном случае нами была затронута лишь частная проблема, — формирование культа «мирской святости» — показывающая, что творчество поэтессы нуждается в изучении с абсолютно разных ракурсов.
Но полноценное исследование творчества Яны Станиславовны Дягилевой (как и любого другого автора) возможно только при условии сохранения всего наследия, связанного с еë именем (к нему относятся и еë дом, и личные вещи, и архивные материалы).
Татьяна Ивановна Ковалëва, к. филол. н., н. с. сектора литературоведения ФГБУН Института филологии СО РАН.
Эта статья была передана Андрею Позднякову, краеведу и инициатору присвоения дому Янки Дягилевой статуса объекта культурного наследия, когда развëртывалась кампания в защиту этого дома.
Беседа в Студии 312
В мае 2019 г. в рамках Всероссийской научной конференции «Сюжетология / сюжетография-5», организованной Институтом филологии СО РАН, Новосибирск посетил доктор философских наук, главный редактор международного журнала «Scrinium: Journal of Patrology and Critical Hagiography» Вадим Лурье. В Студии 312 прошла беседа с его участием, темой которой стала значимость фигуры Янки Дягилевой для современной культуры и судьба дома Янки, который уже несколько лет находится под угрозой сноса. Помимо Вадима Лурье, в разговоре участвовали новосибирские филологи Элеонора Худошина и Татьяна Ковалëва и поэты Антон Метельков, Иван Полторацкий и Олег Полежаев.
В. Лурье: Сразу скажу, что на вопрос «Что делать с Янкиным домом?» у меня нет никаких конкретных пожеланий, кроме одного: это должно быть местом паломничества. А вот как устроить, чтобы оно таковым было? Я в этом не разбираюсь. Но даже если устроить не лучше, а хуже, не оптимально, то это тоже хорошо. Я не имею определëнных пожеланий насчет оптимального <способа организации>, но место паломничества должно быть. Сейчас оно таким является, хотя внутрь зайти нельзя. Ну, а если можно будет войти внутрь, это прекрасно. А если там ещë можно будет, зайдя внутрь, что-нибудь узнать о Янке или хотя бы вспомнить давно известное, то ещë лучше. То есть относительно нуля любой плюс — это плюс.
А. Метельков: Можно ли говорить о Янке как о лице не сибирского панк-рока, а неофициальной культуры вообще?
В. Лурье: Вот это главный вопрос, номер один. Можно говорить о том, что Янка узко дала для сибирского панк-рока, для рок-культуры, но это не моë дело, я не хочу об этом говорить, хотя это, конечно, важно. Просто об этом много кто скажет. А вот для культуры в целом, которая выходит за пределы рока… Во-первых, как сказал в своë время, вскоре после смерти Янки, — почти при жизни, но уже не при жизни — БГ, что это просто русская поэзия в еë лучшем виде. Мне кажется, что одна из лучших характеристик Янки как автора стихов была дана БГ. У него есть небольшой отрывок из интервью, который перепечатывается. Вы либо знаете, о чëм речь, либо легко можете узнать на сайте Янки. То есть просто это явление русской поэзии. Кроме того, это явление культуры. Это разные вещи, потому что культура включает не только поэзию. Если говорить о Янке как о явлении русской поэзии, то я бы сказал, что ей принадлежит одно из центральных мест, но Валера Шубинский на меня обидится за это. Потому что есть две версии развития русской поэзии, я имею в виду период после 1960-х годов. В 1960-е всë было понятно: русская поэзия была в андеграунде, можно было спорить, кто там главный, Бродский…
А. Метельков: Или Аронзон.
В. Лурье: Или Аронзон, совершенно верно. Но, как бы то ни было, это время ушло. В 1970-е годы — там продолжалась Лена Шварц, конечно… Но вот дальше, в 1980-е, уже чëтко совершенно возникла некоторая неоднозначность. Если мы считаем, что поэзия — дело интеллигенции, в котором интеллигенция самовыражается, то те поэты, которых любит Валера Шубинский, то есть которые сами себя считали поэтами и писали… Про официальную советскую культуру я не говорю, потому что, по-моему, это вообще за пределами литературы и за пределами вообще всего, это не надо обсуждать…
А. Метельков: Но
В. Лурье: Горбовский уже всякую фигню печатал, лучше бы не печатал. Соснора — они проскочили в своë время, да… И потом они не печатались, Соснора был андеграундным поэтом в 1970-е годы, ничего нового ему нельзя было опубликовать, и сборник 1980 года очень покоцаный вышел, и тоже случайно. То есть он, в общем, читался в самиздате тоже. А вот если говорить собственно о русской поэзии, то один вариант продолжения, в котором как-то соприкасались, конечно, все между собой, — особенно в нашем клубе «81», куда и БГ входил — это была поэзия интеллигенции…
А. Метельков: Вы тоже в него входили, да?
В. Лурье: Нет, я
А. Метельков: На человеческом языке.
В. Лурье: Ну да, на человеческом языке. Это огромнейшее открытие, для этого надо было быть довольно большим поэтом. Но это не то, чем дальше культура живëт. Это то, на что надо встать, чтобы подняться выше. И, на мой взгляд, именно Янка была первым человеком, который встал. Причëм она встала… Может быть, для неë это прозвучало бы несколько неприятно, но она фактически, как на ступеньку, встала на тело Башлачëва. Я даже в своë время проделал такой эксперимент: поскольку вышло хорошее академическое собрание Башлачëва в одной маленькой книжечке, у Юры Доманского аспирант еë написал в качестве диплома… Единственный рокер, все тексты которого изданы в соответствии с требованиями академической науки, с разночтениями, — это Башлачëв. И это сделал ученик Юры Доманского, в районе 2000 года вышла такая книжечка… Может, в 2001. Собрание стихов с текстологическими комментариями, больше ни с кем из этих авторов подобная текстологическая работа так и не была проделана. И вот, вдохновившись тем, что есть академическое собрание сочинений Башлачëва, — оно такое небольшое совсем — я посмотрел, как много перекликается мотивов у него и у Янки, потому что Янка, конечно, всë это знала. И почти всегда эти перекликающиеся мотивы — полемические. Башлачëв — это такой поэт типа Пушкина. Неважно, кто там из них лучше писал стихи, в данном случае это совершенно не имеет значения. Но они примерно одни и те же ценности ценили. Понятно, что во времена Пушкина, на счастье Пушкина или его поклонников, не было героина там, но всë остальное, что было, он употреблял в изобилии, тоже едва жив остался. Собственно, и не остался. А Башлачëву в этом смысле было труднее. То есть такие, в
А. Метельков: У Летова примерно то же самое.
В. Лурье: Да, правильно. И вот, конечно, одновременно это нашли, мне кажется, два человека, но у Янки более… И, конечно, Янка тоже под влиянием Летова, но влияние Летова — это 1987, скажем, год. А Янка уже проявилась… Голос еë такой самостоятельный и потенциал можно оценить по тому, что она делала в 1986. Хотя она очень мало делала в 1986-м, но этого достаточно, чтобы… ex ungue leonem — то есть «из когтя льва можно понять»… И у неë, собственно, поворот к настоящим ценностям, которыми и должна заниматься настоящая литература. А у Летова было много экспериментирования, если брать «Гражданскую оборону» с 1982 по, скажем, 1985-1986 годы, то он нащупывал скорее даже. Вот такой чëтко определëнный след его в этом же направлении, где они совпали с Янкой, мне кажется… Я могу, конечно, ошибиться, мне кажется, это год уже 1987, но, может быть, и 1986. Но всë равно это очень всë синхронно пошло. И это тоже всë шло интуитивно. У него шло интуитивно из довольно широкого, разнородного материала. Конечно, его очень вдохновляли панки, которые тогда были новым явлением: Ramones, Сид Вишес и так далее. Он по-другому, видимо, даже просто не мог, вряд ли это было осознанным решением — сделать из них то, что можно было сделать из них в русской культуре. Они же совершенно были в другой культуре, если их в оригинале читать. У Летова совсем другая анархия, если брать анархию в смысле Сида Вишеса. Но вот Янка — всего лишь через Башлачëва и
А. Метельков: А Усов?
В. Лурье: Усов — это некоторое параллельное развитие. Он, в
А. Метельков: «Тëплая трасса»?
В. Лурье: Ну «Тëплая трасса», там у них свой такой загиб, в свою религию, но в любом случае хорошо, что они на этом поле, конечно. Есть еще — как там? «Музыка мечты»? «Мечта» — у Кузи УО новая группа, там
А. Метельков: Ну или «Ангедония».
В. Лурье: Да, и «Ангедония», совершенно верно.
Т. Ковалëва: Нормально они еë слушают, столько, сколько надо.
В. Лурье: Да, всë равно, конечно, сколько надо. И она эксплицитно говорит, что надо вот здесь пройти. Как пройти, она не знает. Но, если я не знаю, как пройти, это же не значит, что путь неправильный. Значит, просто надо узнать. Ну буду тыкаться, пока не узнаю. Она умерла физически, но в этом смысле, я думаю, дело еë живо. Поэтому я лично для себя воспринимаю Янку… Именно Янку, а не Егора, Егор — это среда, в которой это всë оказалось возможно, в том числе и для нашего восприятия. Это если и не обязательное условие, то, по крайней мере, очень сильно всë облегчившее. А может, и обязательное. Янка — это камертон на то, как нужно жить. Собственно, если считать, что жизнь нужна не сама по себе, а для чего-то… Это страшная хула с точки зрения гуманистического мировоззрения, потому что тоталитаризм, фашизм, коммунизм… Ну да, здесь совпадение с ними, ну и что? Они же вообще много что копируют… Тогда как раз Янка и фокусирует, причëм она четко понимает и даëт понять, что никакие формы социальной деятельности, вообще земной деятельности, — ни устройство общества, ни устройство своей личной жизни на земле — этого не дают. Совершенно ясно, что цель жизни за пределами жизни, это совершенно чëтко, и не вздумай уйти налево и направо. И никакая психоделика тебя не спасëт, потому что всë равно налево-направо получится. А надо — вот туда. Как — не знаю, но надо. Постановка вопроса бывает важнее ответа, особенно неправильного ответа.
А. Метельков: У Джанни Родари есть рассказ о человеке, который прошëл через весь Рим по одной прямой, через дома перелазил… Не помню точно, прошëл или нет, потому что, может быть, какое-то препятствие попалось непреодолимое, но вот такая история.
В. Лурье: Да, примерно так. Я не знаю этого рассказа, но да, Янка понимает, что надо добиться того, чтобы видеть только птицу. И целиться. И всë. Одна проблема: птицу тоже не видно, приходится стрелять в пустоту. Не видно, но…
Э. Худошина: Но она есть.
В. Лурье: Но она есть. Всë равно надо целиться, стрелять, да. Даже если брать, на мой взгляд, более аутентичную реконструкцию того, что думала, чем жила Янка, то можно сказать так: она есть, но, может быть, еë нет, но всë равно всë остальное тем более ничего не стоит и всë равно нужно этим заниматься. Даже если нет — ну, значит нет… Я вот тоже так в своë время решил, поэтому сразу в Янке узнал себя. Янка меня намного младше, потому что я 1962 года, а она 1966. В те годы четыре года — это очень много (смеëтся). У меня это было в пятнадцать лет, когда я это так вот чëтко понял, но у меня это не имело литературного выражения, а имело больше такое жизненное выражение. Конечно, когда я увидел, что все мои постановки проблем сформулированы, просто я бы так не мог, а она, можно сказать, за меня всë сказала, я просто ахнул. Причëм о том, что вообще есть такое имя, я, может быть, узнал незадолго до того, как познакомился с еë текстами (может быть, за год до того). А познакомился с еë текстами я только в 2000 году, когда мне было уже много лет. Я, конечно, очень пожалел, что не познакомился с ней раньше, но, может быть, так и надо… У меня поэтому ощущение, что я имею перед ней некоторый долг, поэтому я всегда служу панихиду в еë день смерти, 9 мая, и, когда приезжаю в Новосибирск, обязательно — на кладбище. Потому что я как бы доживаю ту жизнь, которую и она. То есть ответ на еë вопрос… Я не знаю, согласилась бы она с моими ответами или нет. Может, и нет. Мне важнее, как на самом деле, и поэтому другого варианта нет. По-моему, она очень важное духовное явление. Даже в таком узком смысле слова, не говоря о широком. Она очень чëтко дает понять, куда надо смотреть. Откуда и куда. Отсюда — домой. Точка. Всë. Dixi!
И. Полторацкий: Если Летов — это круг, то Янка — это радиус в круге, диаметр.
Т. Ковалëва: Ну это уже кто как увидит.
В. Лурье: Диаметр, да, я примерно так себе представляю. Можно сказать, что эта сфера (или круг, если на плоскости) — Летов. И она именно диаметр. То есть через центр круга, конечно, проходит, но она неизвестно где начинается, и это даже неважно — не разглядеть, где начинается. Но она прочерчивает этот диаметр и выскакивает.
А. Метельков: Знаете, с чем это интересно совпадает? Есть такая область знания, метагеография…
И. Полторацкий: Дмитрий Замятин.
А. Метельков: Замятин, да. И у него есть статья «Стрела и шар» про сибирский текст.
В. Лурье: Да, Летов — это именно шар, а она именно стрела, совершенно чëткие ассоциации.
Т. Ковалëва: Я вставлю свою идею по поводу того, что может быть в доме Янки. Вы, наверное, не были в музее Владимира Рекшана на Пушкинской, 10? Он его позиционирует как первый национальный музей реалий русского рока. В последний раз я унесла туда свой рюкзак, которому было уже больше 20 лет, он только в экспонаты и годился. Рекшан был очень рад этому рюкзаку, ведь музей учитывает и предметы быта, предметы одежды, а всë это разваливается очень быстро.
В. Лурье: Самодельный рюкзак?
Т. Ковалëва: Да, он фактически из рванья был сшит, и отдельные фрагменты рванья, которые приходили в негодность, заменялись другими фрагментами.
В. Лурье: Ну это этнография в чистом виде.
Т. Ковалëва: Если бы у нас было место, куда унести этот рюкзак, я бы унесла его к нам. То есть у нас может быть свой музей сибирских реалий. Внешне музей Рекшана чем-то похож на это место (имеется в виду Студия 312). Поскольку его основатель получил историческое образование в ЛГУ и имеет представление о музейном деле, там, как и положено, хранятся книги, журналы, газеты, плакаты, афиши, кассеты, прочие редкие вещи, отдельно — предметы, относящиеся к «Сайгону», и так далее. Тетради, в которые в доинтернетовскую пору переписывались тексты песен… Я обещала привезти еще одну такую тетрадь. И если бы в Новосибирске можно было куда-то отнести…
В. Лурье: Так вот уже есть такое место (показывает на архивы Студии 312). А потом это можно перенести в Янкин дом.
Т. Ковалëва: Ещë Владимир Рекшан починяет там гитары, собирает самые разные магнитофоны…
В. Лурье: В Петербурге не было такой солидарности между рокерами, как явила Сибирь. Вообще нигде не было. Даже в Екатеринбурге, где еë было больше всего.
Т. Ковалëва: Поэтому, если этот дом, как карточный домик, не сложится сам собой, то лучшим вариантом было бы такое арт-пространство, наподобие созданного Рекшаном, которое привлекало бы ищущих людей. И оно, конечно, должно включать много сопутствующих явлений, не только поэзию. Сюда относится и музыка, и картинки, и история костюма своеобразная.
И. Полторацкий: Такая точка, вокруг которой много судеб собирается… У Дмитрия Данилова есть стихотворение, где он детально описывает, что он чувствует, когда слушает Янку. Длинное такое, просто внутренний монолог. И он очень точно поймал там то, что он ощущает. И это чувство — общее для многих — одновременной потерянности и найденности целого поколения, даже больше, чем поколения… Хотелось бы, чтобы оно как-то вспыхивало не только когда ты слушаешь песни, но и когда ты туда заходишь.
В. Лурье: И ещë… Я, может быть, не договорил про камертон: я заметил, что люди с любым культурным бэкграундом, если они понимают какие-то близкие мне религиозные идеи (обратное — неверно), либо уже любят Янку и Егора Летова, либо они о них ничего не знают, но, когда узнают, начинают любить.
Т. Ковалëва: Да, ещë по поводу музея! Я прочитала в
В. Лурье: На самом деле это хиппи неорганизованные, а панки очень даже организованные.
Т. Ковалëва:…И рисуется зачастую портрет, как будто это какие-то грязные некультурные люди. Это внешняя сторона. А интеллектуальная сторона где? В этой среде существуют люди с незаурядным интеллектом и творческими способностями. И вот в таком арт-пространстве должна быть показана эта интеллектуальная сторона, которую не все видят. И вот что ещë стоит сказать в связи с личностью Яны Станиславовны. Начну издалека… Есть такая известная всем фигура Ксении Блаженной, которая далеко не всегда была канонизирована. И в те времена, когда она не была канонизирована, Владимир Топоров ходил на Смоленское кладбище, списывал с заборов надписи, выковыривал записочки…
В. Лурье: Фактически культ был безо всякой канонизации, как и положено. Канонизация Ксении Блаженной Зарубежной церковью состоялась в 1978 г.
Т. Ковалëва: И Топоров списывал эти тексты как очень ценный материал…
В. Лурье: Очень ценный материал, но это не художественный материал: обращëнные к святой записки. А вот художественные материалы в Ротонде, например, были.
Т. Ковалëва: …И вокруг некоторых современных фигур такого материала тоже очень много. По этой причине я хожу читать в том числе тетради на могиле Яны Станиславовны…
В. Лурье: Личный научно-исследовательский проект Татьяны давно находится в стадии собирания полевого материала в местах культа, одним из которых является могила Янки: выборочно копируются записки. Вы же не всë там копируете?
Т. Ковалëва: За последние два года — всë.
А. Метельков: Мы с детьми недавно были в Музее Ахматовой, где во дворике тоже все стены…
И. Полторацкий: Стена Цоя опять же.
Т. Ковалëва: (Обращаясь к В. Лурье)…По этой же причине, но там записей меньше, конечно, я фотографировала на могиле Татомира.
В. Лурье: Это такой блаженный Матфей. У нас не одна блаженная Ксения такая известная, было довольно много блаженных, и культы продолжаются.
Т. Ковалëва: В этой области всë гораздо интереснее, чем можно предположить, и мы мало что знаем.
В. Лурье: Второй по известности — блаженный Матфей Татомир, где сохранилась часовня в его склепе, там пишут всякие записки.
Т. Ковалëва: Раскидывают эти записки, как зернышки, засовывают во всякие щели. Собственно, сложение культа святых и
В. Лурье: Конечно.
И. Полторацкий: Я очень хорошо сейчас понял, что Iванiв за Янкой очень точно идет. Это следующий шаг в этом направлении.
В. Лурье: Это очень интересно, да.
И. Полторацкий: Если посмотреть внимательно, там очень прямой, постоянный, повторяющийся текст о том, что нужно двигаться именно туда. Он весь целеустремлëн, полностью.
А. Метельков: Василий Бородин про это говорил.
И. Полторацкий: И это для нас важно, конечно, это новая история.
Э. Худошина: После всего, что здесь было сказано… Возрастно я слишком далека от Янки, поэтому я не могла переживать так, как переживали вы все, но послушав еë, почитав и послушав, о чëм вы сейчас говорили… Я, в общем, так и думала, а теперь тем более: у неë есть громадное будущее, и, если делается музей, культовое место, у него большое будущее, и оно будет нарастать всë больше и больше. И по этой причине у всего этого есть громадная перспектива. Но даже независимо от того, будет или не будет музей, имя будет набирать всë больший и больший вес. Что касается музея, то мне кажется, что то, что успели собрать в Студии 312, — это уже замечательно. И это было бы совершенно замечательное культурное место. Не только культовое, но и культурное. Поэтому создание такого музея — это просто необходимый подвиг. И те, кто поможет этому, — начальство, спонсоры — в
В. Лурье: Пушкинская, 10 — это тоже от государства, потому что это такой объект недвижимости, что… Конечно, художники захватили расселëнный дом, но, чтобы дальше не выгнали, особенно во времена дикого капитализма начала нулевых, да и сейчас, конечно, нужна поддержка городской власти. У неë должна быть очень чëткая позиция: поддерживаем. То же самое — «Камчатка», которая перестала быть котельной, но стала музеем. Это тоже позиция городской власти. Причëм губернатор Матвиенко, которая у нас была… При ней сносились дома на Невском проспекте, чего не бывало никогда, даже в блокаду, даже большевики почти ничего не уничтожили, просто катастрофа для города. При этом она поддержала сохранение «Камчатки». Какая-то любовь к Цою у неë была. Или уважение, по крайней мере.
Т. Ковалëва: Вот есть «Камчатка» опять же, а у нас ничего такого нет.
Э. Худошина: Да, и наше начальство могло бы заслужить уважение в веках.