Помимо параноика, не менее безумными и сумасшедшими кажутся сами врачи-психиатры, которые пытаются скрестить теорию с наблюдениями течения болезни, как иронично подмечает Жак Лакан в начале своих семинаров 1955-56 года. В теории, у психоза должна быть предыстория, точка на временной оси, когда мир человека переворачивается, в этой же теории психотику приписывается наличие бредовых конструкций. Но Лакан остается поодаль от этих воззрений. Искать источник психоза почти бессмысленно, по крайней мере потому, что в отличие от невротика, психотический субъект к истории не привязан, “предыстории у психоза нет”, возможно, ее психотику и не хватает. Предыстория не клеится и не строится потому, что психоз вырастает из проблемы в отношениях с символическим, со значениями. А история — это значение в прямом смысле. Психоз реактивен, он развивается в настоящем как ответный удар на событие из внешнего мира, и чаще всего в ответ на возникшую в дискурсе, в отношениях означающего и означаемого ошибку, приводящую к искажениям, отбрасыванию и смысловому отсутствию.

Психоз можно связать с возвращением в настоящем события, объекта-значения, которое в прошлом не удалось аффектировать, вытеснить, символически обработать и забыть. Событие пришлось “отбросить” по тем или иным причинам. По аналогии с тем, как ребенок кидает за кровать не понравившуюся новую игрушку и забывает об этой пропаже, пока спустя пару лет ему не возвращают этот запылившийся, залежавшийся артефакт, о котором у него уже и в помине нет представления, разве что смутное припоминание.

Если невротик может вернуть в речи то, что было когда-то вытеснено, например, в формате оговорок, случайно артикулированного желания, то у психотика возвращение происходит не в речи, а в реальности, и возвращает не он сам, а возвращают ему.

“Нечто первичное в бытии субъекта не проходит символизации и тем самым оказывается не вытеснено, а отвергнуто.”

При этом установить это “первичное” затруднительно. По-видимому, единожды допустив эту символическую ошибку, субъект грязнет в этой смысловой трясине. Эта первичная ошибка символизации влияет на дальнейшие отношения с символическим регистром, они остаются недоразвитыми, и субъект начинает обращаться к данным воображаемого. За неимением возможности понять значения, он насыщает воображаемыми поделками (бредом) все те неясные, темные участки внешней реальности, воспринимая придуманный им конструкт по аналогии с тем, как чувствует и переживает действительность. Искать причину возникновения бредовых конструкций и психоза нужно именно в этой символической нехватке, отсутствии знака. Нехватка требует от субъекта озабоченности, одержимости, и, в случае психоза одержимости языком, вниманием к значениям, и если значения нет, то субъект его выдумает.

Мир “Blade Runner 2049” — обитель психоза, он превращен в одно сплошное означающее, означаемое которого пустое, зато способное к отражению личных значений жителей, населяющих этот мир. Неспроста единственный “колоссальный знак”, который может подорвать целостность этого мира — внезапное появление жизни, рождение смысла. У Филиппа Дика в романе “Мечтают ли андроиды об электроовцах” мир будущего бесплоден, чудо рождения — реально чудо, которое способно нарушить порядок естественного хода вещей, стимулировать войну. В фильме Вильнева репликант Кей узнает, что когда-то женщина-репликант по имени Рейчел влюбилась в человека и родила от него ребенка.

Начальница Кея приказывает ему найти и убить его, чтобы избежать войны. В ходе расследования наемник натыкается на важный след внутри самого себя, он вспоминает, как в детстве спрятал деревянную лошадку, на которой была вырезана дата “6-10-21”, и в точности те же числа он обнаруживает на дереве, под которым закопана капсула с останками родившей репликантки. Вокруг этой искусственно созданной женщины как будто концентрируется спазм символического порядка этого неонового мира будущего. Она, и ее останки и есть сосредоточение значений, труп искусственного человека центр оставшихся на Земле смыслов.

“Зачем, в самом деле, заключать эти останки в каменную оболочку? Чтобы сделать это, необходимо заранее установленного символического порядка, согласно которому тот факт, что покойный был в обществе г-ном Таим-то, требует, чтобы его имя и положение были запечатлены на гробовом камне. Тот факт, что человек носил определенное имя, выходит за границы его витального существования.”

И так, главный герой истории впервые сталкивается с неким концентратом смысла, с чем-то, что он не в силах постичь. В его программе недостаточно смыслообразующих инструментов, только смыслосчитывающие. Узнав, что вместо одного дитя у Рэйчел родилась двойня: девочка, которая числится погибшей, и мальчик, которого сдали в приют, Кей вновь отправляется на поиски. В стенах приюта он находит ту самую спрятанную им лошадку. Эта встреча с игрушкой обретает статус события. Его воспоминание реально? Внезапно появляется некое означающее, не только отражающее предписываемое ему значение, но и наделяющее самого героя значением-вопросом: “я Избранный?”

Мне представляется, что присутствие психоза здесь налицо, пусть и в искаженной, утрированной форме (только не подумайте, пожалуйста, что мы тут собрались ставить диагнозы кино-персонажам). Кей чувствует, что мог бы знать о себе больше, он чувствует, что многое от него ускользает, что-то важное и веское в него не встраивается, он мало что знает о самом себе. Это особенно ощутимо в момент встречи с тем, что ему не принадлежит, даже больше, тем, что никогда не могло ему принадлежать: с имплантированным воспоминанием, конструктом, который он наделил статусом подлинного реального. Даже первичное означающее, которое субъект вписывает в свою историю самостоятельно, в случае Кея превратилось в ПО, необходимое для его существования и мотивации. В момент этой встречи, однако, возникает миг символической свободы, в этом мире одних лишь знаков, и означающих, означаемое можно приписать какое угодно. Кей, существующий всю жизнь в этой нехватке значений, хватается за надежду полученный смысл вписать в свою историю.

Раз психоз не поддается хронологии, потому что в истории субъекта “отброшенному” не нашлось значения и места, Лакан подходит к анализу психоза с логической точки зрения. Психоз — нарушение логики в смыслах. И здесь, возможно, не только нарушение в языковой артикуляции, которую наблюдают у человека в психозе, а общей смысловой дезориентации. Бегущий по лезвию Кей столкнулся именно с этой ошибкой, ведь изначально, испытав на себе действие непрошеного воспоминания, он зацепился за фразу его цифровой девушки Джой: “Ты избранный”. В словах запрограммированной на удовлетворение Другого голограммы, он услышал свое собственное значение, которое долгое время искал, в отсутствии которого он не мог чувствовать, быть свободным.

“Какую бы роль мы Я в психической экономике не приписывали, это Я никогда не бывает одно. У него всегда есть странный двойник, идеальное Я<…> Феноменология психоза явно свидетельствует о том, что это идеальное Я говорит. Это фантазия, но в отличие от фантазии или фантазма, которые мы обнаруживаем в феноменах невроза, то фантазия, которая говорит — точнее, это фантазия проговариваемая. Именно в силу этой ее черты персонажу, который вторит, подобно эху, мыслям субъекта, вмешивается, наблюдает за ним, диктует последовательность его действий и помыкает им — персонажу этому теория воображаемого, зеркального Я, не может дать внятного объяснения.”

Кей вступает в отношения с Джой как с нереальным Другим, несуществующим субъектом. Он наделяет ее субъектностью. Он переживает горе в момент, когда этого Другого теряет. Здесь поступательно ломается логика возведения связей. Наш герой до последнего не понимает, что им на самом деле движет тотальное смысловое нарушение, искривленная идентификация с несуществующим Другим, его собственным отражением. После сцены на мосту, когда он, пройдя этот симулированный путь Мессии, встречается с увеличенным в стократ розовым призраком Джой — этим самым, что ни на есть, аффектированным Большим Другим, он вновь слышит то, что он хочет услышать, тот знак, который будучи отброшенным, вернулся.

Стоит обсудить механизм отбрасывания во вне частей неприжившихся значений. Отвергнутые ранее, они возвращаются к субъекту извне, и подрывают и без того его неустойчивое положение в символической матрице. Это “колоссальное значение” возвращается с угрозой, с целой армией. Лакан понимает термин Фрейда “Verwerfung” (отбрасывание) как “неприятие первичного означающего, отбрасывание его во внешнюю тьму”, без этого первичного означающего самоощущение остается фрагментированным, “возникает на уровне символического его нехватка. Вот тот основополагающий механизм, который лежит, как мне представляется в основании паранойи. Речь идет о первоначальном процессе изъятия некоей изначальной внутренности — не внутренности тела физического, а внутренности первичного тела самого означающего.”

У Содерберга в фильме “Не в себе” девушка Сойер Валентин, скрывается от своего преследователя-воздыхателя в новом городе. Даже переехав, за ней все еще следуют проблемы с доверием, она озирается по сторонам, боясь повторной встречи со «знаком» преследователя. Она даже обращается за советом к страховщику, который еще сильнее вгоняет девушку в тревогу со своими “Вам нужно удалить себя из всех социальных сетей, Вам нельзя парковаться возле дома, Вам нужно сменить замки…” Устав от страхов, Валентин идет к психотерапевту, получает рекомендации, подписывает всякие “бумажки” и, внезапно, оказывается на лечении в писхической клинике. Своеобразный ретрит превращается в хоррор, в клинике ее уже ожидает тот самый преследователь. Не то ее галлюцинация, не то реальный человек. Хотя в ее случае, увиденный преследующий ее знак в реальности оказался истиной. Возвращенное однажды, это значение оставляет отпечаток на героине, Валентин продолжает мерещиться знак присутствия объекта даже после “хэппи-энда”.

“Мы находим здесь то наложение друг на друга согласований и связей между дискурсами, означающими и означаемыми, ту паутину позывов, жалоб, замешательства и неведения, из которой соткана наша жизнь и где каждый раз, когда мы хотим облечь нашу мысль в слова, у нас возникает чувство несоответствия, несовпадения нас самих с тем, что мы собирались высказать.”

Психотическое восприятие фрагментарно, психотик выбрасывает свои “части” по ту сторону своего Я. Лакан настаивает на существовании дистанции между S — субъектом, и, а — [я]. Я децентрализовано, представляет собой воображаемый конструкт, к которому подсоединяются остальные объекты, существующие в воображаемом. Я может быть артикулировано в речи, т.е. посредством субъекта, но не выходит на связь напрямую, обращаясь к миру словно через посредника, способного говорить. Человек естественным образом оказывается расщеплен как раз из–за невозможности сблизить или срастить свой собственный, воображаемый образ с речью. Он пытается собрать себя воедино, но это требует времени и труда. Ему приходится искать в других людях необходимый ему объект а’ — собственные отражения. Таким образом, знаменитая схема Лакана говорит о том, что образ в зеркале a’ [другой] формирует воображаемый образ (moi) a — [я], который оторван, отсоединен от S. Я способно с S соприкоснуться только, если будет пройден этот долгий путь через промежуточные пункты. Получается, что в речи субъект обращается к объектам собственного я, которые рассыпаются, фрагментируются в Другом — A, в аналитике, контейнирующем объекты анализанта. В этом и заключается тотальная невозможность понять кого либо, как бы мы ни старались воспринять Другого-в-себе, как чистый, не аффектированный всевозможными a' объект. Обращаясь к чистому Другому — A, проще всего добраться только до собственных отражений, которые в обращенной Другому речи мы оставляем как неумелый преступник свои следы. Понять это можно по аналогии с этой заметкой. Я обращаясь к Вам, но даже не надеюсь быть понятой, ведь в этом потоке интерпретаций я могу достигнуть только личных объектов a’, a’’, того, что я в знаках, словах и мыслях Другого, в данном случае, Лакана, сама в состоянии постичь, ведь эти а’ и есть маленькие зеркала, которыми я насыщаю каждую коммуникацию. Лакан не претендует быть понятым, ведь ему необходимо оставить в своей речи пространство для тех, кто к этой речи хочет прислушаться.

“<…> на самом деле мы обращаемся к A1, A2, которые и суть то, о чем нам ничего неизвестно — на­стоящие Другие, истинные субъекты. Они находятся под другую сторону стены языка — там, где мне никогда до них не добраться. Это ведь к ним, по сути дела, обращаюсь я каждый раз, когда произношу слово истины, но достигает оно, по законам отражения, лишь а' да а''. Я всегда устремляюсь к субъектам истинным, а довольствоваться мне приходится только тенями. От Других, истинных Других, субъ­екта отделяет стена языка.”

И так, у нас есть необходимый зазор между я говорящим (S) и я воображаемым (a), в этой загадке и неясности, творящейся внутри отношения человека с собой уже есть немало трудностей, но что если этот зазор преодолеть и слить в единое говорящее тело и S, и a — в этот миг и возникнет сумасшествие. В случае психоза, человек больше не обращается к своему я через речь, уже не ищет a’ в A, не пытается собрать своё Я через Другого, других, свои отражения, напротив, его Я в реальности становится слишком много. Это как зайти в комнату с зеркалами и просидеть в ней несколько дней под взглядом десятков своих отражений. В завязке фильма Джордана Пила “Мы”, маленькая Аделаида входит в зеркальный лабиринт, и встречает стоящее к ней спиной отражение. Столкновение с Доппельгангером травмирует девочку, и она долгое время не может произнести ни слова, пока двойник не настигает ее, и не покушается на ее место в реальном мире. Встреча с тотальным отражением — вот, что страшно. Мы ищем себя в других потому, что понятия не имеем ни кто\что мы вообще такое, ни о том, что мы пытаемся на самом деле сказать, ни даже то, к кому мы на самом деле обращаемся в речи. Но если перед нами возникает наш двойник, то объекты a’ начинают ходить по кругу и возвращают нам ту же информацию, то же знание, которых в нас и без того в избытке — возвращают нас самих, по-прежнему фрагментированных. Психоз отличает эта циркуляция собственных отражений, психотик, “признавая радикальную инородность Другого, упраздняют его самого как субъекта”, он воспринимает Другого как оболочку, пустой сосуд. Вместо “символического компромисса” с языком и сигналами реальности, психотик вбрасывает наружу свое я, используя я в качестве инструмента.

“Будучи не в состоянии узнать, что же именно находится в поле, где кон­кретный диалог протекает, он имеет дело с определенным чис­лом персонажей: а', а''. И в той мере, в которой субъект ставит их в связь со своим собственным образом, те, с кем он говорит, стано­вятся одновременно теми, с кем он себя отождествляет.”

Будучи учеником Клерамбо, Лакан обращается к его терминам, дополняя их своей интерпретацией. Например, ”элементарные феномены” по Клерамбо — внутрипсихические образования, вокруг и на основе которых возводится бредовая конструкция, которая по сути должна объяснить и переработать этот феномен. Такое пред-психотичное ядро. Элементарный феномен — это по сути знак, символ, значение которого субъекту нужно разгадать, иначе оно его “поглотит”. Подобное явление отыгрывается в фильме Джоела Шумахера “The Number 23”. В свой день рождения Уолтер Спэрроу получает в подарок от жены книгу “Число 23”. С упоением читая детектив неизвестного автора, Уолтер подмечает как в книге рассказаны его собственные, далекие воспоминания о детстве, жизни, впечатлениях, сексуальных связях. Он начинает думать, что книга написана о нем, что кто-то слишком много знает. По-началу игривое переплетение сцен из книги с прошлым Уолтера,

кажется, удивительной чередой случайностей, но вскоре, в строках незаконченного романа герой находит пугающую истину о самом себе. В этом кино репрезентируется идея отщепления бреда от субъекта в форму литературного произведения, “отбрасывания” столь важного для героя значения, хранящего истину о нем и его жизни. Это магическое число 23, которое преследовало его и его семью с детства, в один миг перестало его волновать, когда все значения, приписываемые этому числу он излил в этом странном, одноэкземплярном романе и напрочь стер из памяти, приписав себе и своей жизни иные означающие и означаемые. И вот, бред отсоединен, но в момент, когда Уолтер открывает книгу, он присоединяется обратно. Первичное означающее, элементарный феномен овладевают Спэрроу, и он вовлекается в этот бредовый дискурс, в эту структуру письма, узнавая в значениях автора — самого себя — свой почерк. Согласно мысли Лакана: бред не нуждается в “элементарном феномене”, он и есть “элементарный феномен”, формообразующая структура, письмо. Именно здесь возникает перспектива для анализа неясных отношений психотического субъекта с языком и значениями: в том как он использует язык, как формирует свой личный дискурс.

Литература:

Жак Лакан. Психозы (Семинар, Книга III (1955/56)). Логос. 2014.

Жак Бори. Психоз сегодня. Элементарный феномен http://psychanalyse.ru/elementary-phenomena/

Психоз, нехватка и объект «маленькое а». Краткий гид по лакановскому психоанализу https://knife.media/club/lacan/

Жак Лакан. Мотивы параноидального преступления. Преступление сестёр Папен https://syg.ma/@nikita-archipov/zhak-lakan-motivy-paranoidalnogho-priestuplieniia-priestuplieniie-siestior-papien