В Париже Дмитрий Черняков желанный гость. И спектакли в столице Франции ему определенно удаются. Год назад хрупкая, прозрачная «Иоланта» П.И. Чайковского, объединенная с «Щелкунчиком», в Гарнье. Сейчас же сумрачная, тревожная «Снегурочка» Н.А. Римского-Корсакова в Opera Bastille. Но если «Иоланта» режиссера о победе человечности над универсальной безликостью, то «Снегурочка», напротив, о жестоком подавлении инакомыслия, а точнее инакочувствования.

Перед нами мощнейший оперный спектакль. Изобретательная сценография, внятное, пусть и не дарящее каких-то откровений прочтение партитуры Михаилом Татарниковым, и сбалансированный состав, который не испортили даже вынужденные замены. Каждый исполнитель хорошо понимает свою задачу и режиссерскую программу внутренне принимает. При Чернякове певцы нередко достигают своего артистического пика. Режиссер заставляет их преодолеть границы голого вокала и заглянуть внутрь себя.

Спектакль начинается задолго до первых тактов. Мы видим сборище людей, которые обосновываются на некой среднестатистической даче. Но в садовое товарищество они приехали отнюдь не ради маленьких мещанских радостей. Здесь они, чтобы поиграть в ритуал. Сначала понарошку, а потом безжалостно, остервенело и грубо. Шесть соток в мире Чернякова — это не милое место отдыха, поросшее ностальгической паутиной, а лагерь фанатичных ролевиков.

Далее — непосредственно пролог. Давно разошедшиеся родители (Весна-Красна и Дед-Мороз) обсуждают будущее дочери в безликом хореографическом классе. Весна (Елена Манистина) — вульгарная училка музыки, а Мороз уставший и, похоже, благородный мужчина в летах (его партия доверена талисману режиссера Владимиру Огновенко). Вялые подопечные Весны в убогих костюмчиках неумело изображают птиц, а родители тем временем пытаются впопыхах решить судьбу дочки.

В конце концов предки отправляют девочку к знакомым людям (они постепенно превращаются в нелюдей). Черняков по ходу спектакля дает намек на более чем близкое знакомство Берендея и Весны, так что выбор места отдыха дочки психологически оправдан. Царь должен оберегать Снегурочку, но получается наоборот. Тщательно выстроенная Берендеем бесчувственная игровая система Снегурку губит. Чувствовать здесь запрещено.

Царь Берендей (колоритный Максим Пастер) — глава группы (почти секты) с явным националистическим душком. Он ходит в рубахе a la russe и эмоционально славит приход лета (к этому времени года отсылает папоротник, который Царь вертит в руках). Хронология у Чернякова слегка смещена.

Со сладострастием и подленьким наслаждением следит Берендей за оргией своих подопечных. Его любимица — образцовая белокурая красавица Купава. А самый верный последователь — длинноволосый Лель (контратенор Юрий Миненко). Миненко хорош в партии Леля как вокально, так и артистически. Его Лель не знает сострадания и сочувствия. Он слишком увлечен игрой, которая стирает в его душе реальные эмоции.

Практически все действие, за исключением пролога в музыкальном классе, разворачивается в сумрачном дантовском лесу. Кажется, Черняков делает своеобразный сценографический парафраз знаменитого «Дон Жуана» Клауса Гута и собственного «Китежа». Но выхода из Берендеева леса у Снегурочки, увы, нет. Сомнительный квест ей явно не по душе, играть и имитировать она органически не способна. Снегурочка переживает все на 200% и от непосильного внутреннего напряжения ее душа перегорает. Единственный возможный выход из удушливого ада — смерть.

Исполнительница титульной роли Аида Гарифуллина очаровывает детской беззащитностью и взрослым профессионализмом. Голос певицы прозрачен и полетен, а испуганные, потерянные глаза прекрасны. Существовать в авторитарном Берендеевом аду Снегурочка не в состоянии. В финале, она падает и гибнет. Мизгирь, издав первобытный вопль, навсегда исчезает в дремучих глубинах сцены. Но никто на эту «мелочь» внимание не обращает. Община фанатично салютует теплу и поджигают символ солнца, не свастику, конечно, но ее подобие. Мир обволакивает тьма и только яростно полыхает огненный круг. Но скоро пылающий диск погаснет, и тьма одержит безоговорочную победу.

Черняков ни о чем не говорит напрямую: тревожный социальный мотив уведен в подтекст. Спектакль-предостережение, спектакль-крик, спектакль-беспокойство. Обвал в архаику смертельно опасен. Безобидная, на первый взгляд, ролевая игра может завершиться серьезной трагедией. Сначала личной, а потом и общественной.