Не так давно стало известно о готовящемся к выходу новом фильме Гилберта Тоффлера под скромным названием «Не-огонь», и вот уже лавинообразно нарастает поток репортажей с закрытых просмотров и первых фестивальных показов, в которых на разные лады превозносится мистический гений режиссера. С момента выхода в 1979 году его первой полнометражной картины «Моллой» по роману Беккета, за Тоффлером прочно закрепилась репутация психоделического божества, созидающего и низвергающего в небытие миры по мановению своей золотой ваджры, с которой режиссер на площадке не расстается ни на минуту. Что ж, кажется, никогда еще молва не была так близка к истине.

Что же, собственно, «Не-огонь»? «Ничто не огонь» — произносит в одной из начальных сцен бедный камбоджийский крестьянин, утирающий пот со лба в идиллическом пейзаже, глядя на медленно ползущие по небу самолеты. В следующее же мгновение ковровая бомбардировка превращает бедного камбоджийского крестьянина в кровавый мясной всплеск, объятый пламенем посреди полыхающего рисового поля. Амбивалентность, заложенная в этой фразе, служит универсальным ключом к пониманию всего того, что развернется на экране в дальнейшем. В самом деле, данное предложение можно прочесть двояко: как утверждение о том, что само Ничто не является огнем, и в то же время, иначе расставив акценты, — как отрицание того, что нечто вообще может являться огнем в принципе. Трюк кажется довольно дешевым, однако на то Тоффлер и гений, чтобы умудряться из старой затасканной шляпы доставать все новых и новых кроликов, один ужаснее другого.

Камбоджа, 1973 год. Алое небо на закате бороздят неторопливые американские бомбардировщики. Они будут появляться в каждом кадре, где видно чистое небо, воплощая собой вечную угрозу американского вторжения, которой Пол Пот, мифический «Старший Брат №1», как его называли товарищи по партии, оправдывал многие из своих действий. Из джунглей севера страны в направлении столицы с боями продвигаются отряды вооруженных подростков. В итоге кровопролитной гражданской войны Пномпень сдается на милость победителя. Тут-то все и начинается.

После победы в гражданской войне Пол Пот приступает к строительству идеального коммунистического общества. Жители городов в приказном порядке насильственно переселяются в деревни, занимая в сельскохозяйственных коммунах, образованных из бывших деревень, положение, близкое к рабскому. Разворачивается геноцид представителей не-кхмерских национальностей, а верующие, священнослужители и интеллигенция планомерно истребляются.

Реальные исторические события диктатуры красных кхмеров в представлении Тоффлера превращаются в гипнотический мистический эпос, в котором наравне с людьми действующими лицами выступают будды и бодхисаттвы, дхармапалы и дэвы, асуры, наги и прочие существа азиатской мифологии. В передаче атмосферы сомнамбулического транса, которым оказываются окутаны персонажи, отчетливо чувствуется духовная близость Тоффлера к Линчу и Ходоровскому. От Линча он берет принцип поэтической организации повествования, когда абсурдные элементы нарратива связываются между собой посредством метапоэтических рифм. Как говорящее наэлектризованное дерево является рукой Однорукого, сбежавшей в Черный Вигвам и охотящейся за своим злым двойником, так же и простая глиняная чашка, найденная головорезом в разграбленном доме, оказывается маленькой девочкой, духом-хранителем уничтоженной деревни, окончательно стирающим для него грань между сном и явью, уводящим его в бесконечно повторяющееся кровавое видение. Малолетние кхмерские агхори ведут себя, порой, как черные дровосеки, а сквозь помехи из радиоприемников пробиваются монотонные голоса монахов, бубнящих сутры на непонятном языке. У Ходоровского Тоффлер заимствует избыточную насыщенность картинки, макабрический карнавальный угар, сдабривая его изрядной долей неприкрытой жестокости. Нельзя не отметить также и близость Тоффлера к Вирасетакулу, проявляющуюся, помимо всего прочего, в упомянутом выше введении в действие наравне с людьми множества персонажей индокитайской мифологии, а также в том, что сам Вирасетакул называл «расслабленным подходом» к повествованию — сюжетные линии сложным образом переплетаются между собой, а неодушевленные предметы становятся действующими лицами.

В сонном мире мифологического сознания, в который Тоффлер приводит ошарашенного зрителя, реальность утрачивает свою однозначность, становясь мягкой и текучей. Сам Пол Пот бессонными ночами выдает партбилеты бесчисленным духам, отринувшим буддизм как чуждое рабочему классу учение, навязанное народу корыстными бонзами, и готовым встать под красные революционные знамена, чтобы внести свой вклад в построение рая на земле. Преисполненные первобытной жестокости мальчишки кромсают своими тесаками экстренно прибывшего из Тибета на защиту святынь дхармапалу, утопая в его черной крови. Слепая старуха из глухой деревни, ступив однажды за порог своей бедняцкой хижины, оказывается в сияющем дворце милостивого Авалокитешвары, принимающего обездоленных под свою опеку. С разрушенных перронов под завязку забитые беженцами и трупами поезда отправляются прямиком в Чистую Землю, где по чрезвычайному распоряжению Будды Амитабхи с границы сняты кордоны, многие тысячелетия ограждавшие ее от недостойных.

К исходу третьего часа картины, которая в прокатной версии длится около четырех часов, бессмысленная жестокость на экране достигает апогея. Парафразом известных дзенских афоризмов об остроте меча, и об убийстве встреченного на пути Будды, звучит реплика одного из героев: «Встретишь ребенка — убей ребенка. Убивать детей легко. Просто берешь их за обе ноги и разрываешь пополам». Действующие лица вязнут в густом месиве из крови и перемолотых внутренностей, окончательно теряются во влажных, дышащих смрадом разложения лабиринтах джунглей, уходя все дальше и дальше в тот кошмарный сон, в котором они очутились, как тот солдат, которому отомстила за гибель деревни девочка-чашка. В финальной сцене вооруженный юноша, перепачканный чужой кровью, стоя посреди рисового поля, смотрит на небо, утирая пот со лба. По небу со стороны Вьетнама ползут тяжелые бомбардировщики. Юноша успевает произнести одну фразу — «Все это не-огонь» — прежде чем превратиться в кровавый всплеск посреди охваченного пламенем поля. Круг парадоксального отрицания «Ничто не огонь» — «Все это не-огонь» замыкается, превращаяс в коан о природе реальности. Все заканчивается тем же, чем и началось, вернее, вечно продолжается без начала и конца. Огонь бушует на рисовых полях Камбоджи, но его источником являются вовсе не бомбы. В этом огне горят, не сгорая, бесчисленные миры рождения, и имя ему — Дуккха, вечное возвращение, гераклитовская Война. В «Не-огне» режиссер проводит нас сквозь картины безумной жестокости и ужаса с истинно буддийским спокойствием, ведь он знает, что на самом деле это все не более чем дурной сон, который каждому из нас по силам прервать навсегда, познав истинную природу реальности. Если ученик спросит учителя, что горит в аду, учитель ответит «не-огонь».

В противовес названию, первые отзывы о фильме звучат положительно, хотя радикализм Тоффлера и его склонность к неприкрытой жестокости, сполна проявившаяся в «Неогне», а также общие обстоятельства истории, которые некоторыми были восприняты как критика в адрес социалистов, вызывают некоторое замешательство и, порой, даже резкий протест со стороны левых. Впрочем, еще рано для обобщений. Пока что фильм кочует по закрытым показам, единственный, на данный момент, большой фестиваль, на котором он был показан, Санденс, оставил впечатление однозначного успеха, но кто знает, что будет дальше? Тоффлер игнорирует Берлинале, и вскоре он повезет свое творение в Чикаго, затем в Венецию, выход в прокат намечается на середину лета. Пока что нам остается только пожелать режиссеру теплого приема, памятуя, впрочем, о том, что ему, по его собственным словам, совершенно нет дела до отзывов, и, глядя на его работу, сложно с этим не согласиться.