Несколько пояснений касательно названия книги «Русский как неродной»

Прежде всего, стоит отвести подозрения в избыточной актуальности названия этой книги. Оно появилось задолго до начала активной фазы российской агрессии против Украины, хотя, вполне вероятно, питалось предчувствием надвигающейся катастрофы. Согласно переписке с Александром Скиданом, я предлагаю это название для возможной книги в серии «Новая поэзия», по крайней мере в конце 2020 — начале 2021 года. Такая поспешность в делимитации «родной речи» или даже превентивного отчуждения от нее вызвана некоторыми биографическими обстоятельствами — первой учебно-политической эмиграции в 2013–2014 в Швейцарию, за которой последовало возвращение в Петербург, и наконец второй, уже более затяжной эмиграцией в 2017, которая должна была закончиться после защиты диссертации (весной 2022) и которая обернулась заменой учебной эмиграции опытом уже бессрочного, видимо, изгнания. К чему, во всяком случае, такой город изгнанников, как Женева морально готовит, подкидывает исторические аналогии на каждом углу (родившиеся и/ли похороненные здесь Руссо, Соссюр и Борхес, знали, что значит покидать дом на время, теряя его в итоге навсегда).

В этом городе появились многие из циклов, публикуемых в настоящей книге в переводе с родного языка: «Женевские куплеты» (2019), «Карантинный цикл» (2020), а также цикл «Lost deadlines» (2017–2020) и собственно давший название книге цикл «Русский как неродной» (2021–2022). Хотя на самом деле последние циклы, как и многие тексты из предыдущих, писались уже не столько даже в самом городе, сколько во время постоянных поездок. То есть в пути, в опыте систематического смещения и перемещения между странами, когда уже невозможно сказать, — ты, скорее, только еще летишь куда-то (по профессиональном поводу) или возвращаешься откуда-то. Как, например, при поездке на конференции — не только в европейские города, но и, скажем, в родной город — в качестве «иностранного специалиста», что производит еще более остраняющий эффект. В таких поездках и создавался цикл «Lost deadlines, или Заявки принимаются до», в паратексте к одной̆ из частей̆которого в 2018 году и появляется впервые формулировка «русский как неродной» при указании «рабочего языка конференции». Примерно этим годом можно датировать отчетливое исчезновение чувства дома, привязанного к конкретному месту, городу, стране, а также, вероятно, появление некой космополитической чувствительности. Параллельно этой географии дерасинации происходило и формирование нового отношения к изначально родному языку или даже нового положения в контексте языковых отношений, где он играет роль только одного из возможных «рабочих языков», причем довольно экзотического, да и, что греха таить, довольно часто бесполезного в общении за пределами России (а теперь еще и требующего дополнительных политических разъяснений своей позиции).

Иногда, впрочем, имел место и обратный эффект: его хождение можно было обнаружить, отправляясь по отчетливо каникулярным поводам и в довольно экзотические места, что поэтому сопровождалось неожиданно синтезируемым чувством дома. Соответственно, к ним более применим оказался глагол возвращения, хотя билет «туда» брался впервые — как, к примеру, на Кубу, фантазматическое пространство детства при социализме, подарившее отрезвляющий опыт «Гаванского дневника», или в Африку последней предвоенной зимой — чуть ли не единственное место, где можно было встретиться с родными, не оснащенными шенгенским визами, по пути откуда и был начат цикл «Русский как неродной» (первые тексты — все еще до начала активных боевых действий, но уже отчетливо передающих настроение их скорого начала).

Словом, примерно с 2018 года, находясь пока еще «не в изгнании, а в аспирантуре», я начинаю все чаще вспоминать о формулировке — единственной официальной на тот момент, как-то характеризующей меня профессионально. В дипломе «Государственного учреждения высшего профессионального образования “Российский государственный педагогический университет имени А. И. Герцена”», выданном мне в 2008 году и тогда меня немало озадачившем (поскольку я не помню момента, когда как-либо участвовал в выборе этой специализации), было черным по белой гербовой бумаге выведено «Русский язык как неродной и литература». Что ж, подумал я, эта грамматически не очень благополучная даже на русском языке формулировка выглядит во всяком случае примечательно, если учесть, что рядом с ней красовалось имя патрона заведения — Герцена, который даже находясь в Европе, оставался в интересных отношениях с родным-(больше)неродным русским (и литературой).

Помимо различных лирических резиньяций, у этого, однако, имелся и отчетливый политический привкус. Герцен, как я узнал значительно позже окончания университета его имени, блестяще писал по-русски, но делал это в основном уже из-за рубежа, будучи, возможно, первым политическим эмигрантом в отечественной традиции, а также издателем первой оппозиционной политической периодики — к слову, издававшейся также из Женевы. И поэтому, если русский и не становился для него «неродным», во всяком случае почти «как родными» для него с самого начала были немецкий, французский и английский — благодаря дворянскому образованию и, last but not least, тому положению в классовой структуре дореволюционного российского общества, которое он сам лучше многих и критиковал. Хотя никогда и не отказывался от привилегий, основанных на эксплуатации тех, для кого русский был единственным, хотя зачастую и не вполне письменным — родным —языком. Последние его произведения написаны уже на французском и английском. 

Не в последнюю очередь благодаря его критике «словом и делом» случилась радикализация русского революционно-демократического движения, а потом и сама русская революция. Началась советская эпоха, которая назвала педагогический институт в Ленинграде его именем. И вот уже, в свою очередь, после ее окончания и начала некой пост-советской истории в этом университете учится некто, кто получает по окончании степень бакалавра и формулировку «русский как неродной». Однако что означала эта формулировка в советское время (когда она впервые появилась) и что означала в пост-советское, когда ровно за месяц до первой из постсоветских войн — с Грузией — в 2008 году она достается молодому русскоязычному поэту, уже выпустившему одну книгу стихов, а еще раньше (на первом курсе) затеявшему печатный «орган недовольства филологическим образованием»?

Как настойчиво рекомендовали оба — швейцарский и итальянский — переводчики, речь должна идти о существующей и у них специальности «Français comme langue étrangère» / «Italiano per stranieri». Однако дело в том, что в российских (и ранее — советских) университетах существовали обе специальности «Русский как иностранный» и «Русский как неродной». Как минимум в одном этом можно обнаружить преемственность (хотя многое с этими университетами изменилось до неузнаваемости — как, например, возможность обучаться бесплатно и затем гарантированно получить работу по специальности).

Формулировка «русский как неродной» означает весьма примечательную вещь: она указывает на специалистов не по обучению иностранцев (как, например, итальянцев или французов) русскому языку, но по преподаванию его выходцам из (бывших) советских республик, например, азиатских, кавказских, а то и восточнославянских, с которыми на момент окончания обучения и начинались впоследствии все более регулярные войны — назовем их, «войны за обломки былого советского величия». Имперского? Или все же интернационалистского? Возможны ли словарно «воины-интернационалисты»? Такой вопрос я бы задал выпускникам филфака в 2008 году, в 2014, а то и в 2022 году. Как возможен ввод войск, то есть военная агрессия против одной из республик, желающих выйти из состава союза, в конституции которого указано условие свободного входа и выхода? Не говоря уж о вторжении в другую страну на основании империалистических фантазмов, оправдываемых границами или географией «сфер влияний» этого давно не существующего государственного образования. 

Все это казалось пока еще не самыми срочными вопросами выпускнику, держателю степени бакалавра, обладающему «правом профессиональной деятельности в соответствии с полученной специальностью русский как неродной». Кстати, полученные навыки так и не удалось применить в профессиональной практике, но выразительная формулировка импер (иалистиче)ских амбиций нашей страны, вписанная в образовательную систему и в частности в диплом выпускника, запомнилась.

Дело дополнительно осложняется тем, что «русский как неродной» вполне характеризует не столько специалиста (для которого он предположительно остается родным, а то и слепым пятном), сколько потенциальный объект приложения его педагогических усилий, то есть тех, кто и знает немного русский (он не совсем «иностранный» для них), но и не знает его достаточно (как «родной»), то есть те, кто как бы и русский (советский) человек, но и не вполне русский. Времена, когда «Союз нерушимый республик свободных спло[ча]ла навеки великая Русь» (сплочала навеки, пока это не кончилось), можно было критиковать этно-политически, но во всяком случае это оставалось консистентно логически: русский мог быть «как не родной» советскому человеку (за этим даже бродит призрак интернационализма, международного языка общения). Теперь это не только политический, но и логический нонсенс: это «наши люди» и «нацисты-наркоманы» одновременно, те, кого нужно спасать (поскольку они «почти как мы»), но и лечить (или учить), чтобы стать полноценными нами.

Конечно, нечто подобное существует в других странах, например, во Франции, поскольку она тоже была (а то и остается) империей: comme non maternelle — это он, le français, для выходцев из Алжира и других некогда (или до сих пор) зависимых от метрополии стран Африки — они немного знают французский, но не идеально. Поскольку они не являются идеальной, а только «бета-версией» француза. То есть они должны быть улучшены — благодаря специалистам, подобным тем, которым я должен был стать. Такие одновременно учат титульному национальному языку, но и упрочают — самим названием своей специальности — эту дистанцию, никогда не преодолеваемую теми, кто навечно застревает в этом лимбе — между «не родным» и «не иностранным». Такое упрочение неизбывной дистанции между учеником и учителем, методически разверзаемой пропасти — посредством педагогического усилия (насилия?), направленного односторонне, заставляет вспомнить сюжет «невежественного мэтра» Жакато, который научил французскому даже тех, чьего языка не знал сам, за счет одномоментного допущения отсутствия проблемы, аннулирования дистанции между «уже все знающим» учителем и «никогда достаточно не выучащим» предмет учеником.

Здесь уже я стал припоминать и свои школьные годы (их окончание зафиксировано все в том же документе 2003 годом), которые были разделены между разными (постепенно становившимися бывшими) советскими республиками, по которым перемещалась моя семья. Это сделало мой русский язык по возвращению в город моего рождения (который и сам теперь был не Ленинград, а Петербург) объектом насмешек одноклассников, в общем заставило усомниться в степени, в которой он (все еще) является родным. Дело обстояло так, что я вполне сносно учился, то есть говорил и писал на русском, но иногда допускал употребление слов, которые представлялись мне вполне родными, а также существовали в других европейских языках, но вызывавшими бурю ксенофобского восторга в моих одноклассниках. Я мог гордо назвать себя «аматаром (футболу)», предлагать отправиться «вандровать», а то и учинить «страйк» и так далее. Как вскоре выяснилось, этих слов действительно (к сожалению) не существует в русском языке, но несправедливые подозрения моих одноклассников в том, что я сознательно стремлюсь выражаться необычно — а то еще и вовсе пишу стихи (здесь их подозрения начинали обретать почву), — эти подозрения запомнились. Впоследствии этому сочетанию добавил силы Шкловский, где-то говорящий, что поэзия всегда пишется на чужеземном языке (то есть не родном или как на неродном), ну и дальше пошло-поехало.

Когда все докатилось до войны, я обнаружил себя прекрасно понимающим белорусский и украинский языки (соответственно, и говорящих и пишущих на нем в сети). А вот подозрения в том, что русский так и остался «как неродной», никогда так и не рассеялись окончательно, что подкреплялось не только воспоминаниями о школьном буллинге, но теперь еще и официальной формулировкой диплома. Наконец, пришло время вынести его на обложку поэтической книги, которая характерным образом тоже выходит не в России и не (только) на русском, а в переводах. И возможно, важнее всего, что она выходит теперь, когда русский уже многим «как неродной» — из-за эмиграции, из-за волн отторжения русскоязычной культуры (которым можно не поддаваться, но о которых, пожалуй, невозможно оставаться неосведомленным).

***

В заключение стоит сделать несколько важных политически и концептуально уточнений касательно текста, открывающего книгу, а также тематизируемой им процедуры перевода и валидации. Как хорошо знаетитальянский читатель, traduttore — traditore. Кажется, при перемещении из области художественных текстов на уровень официальных документов и нотариально заверенных формулировок пространство для поэтической вольности сужается до минимума. Однако всякий франкофон, взглянув на перевод этой самой формулировки, не сможет не заметить, что «Russe langue» это не вполне по-французски, не говоря уж о том, что местами переводчик явно делает больше нужного и вместо дословного перевода «филологическое образование» добавляет в скобках что-нибудь такое, что должно облегчить понимание этой тяжеловесной формулировки для нации изящного стиля: «lettres». Другими словами, допуская вольности в диапазоне от добавления культурных комментариев до речевых ошибок процедура валидации аутентичности оборачивается дополнительными конъектурами и в конечном счете деаутентификацией. Если валидация (перевода) оборачивается фейком, можно ли говорить что сам этот диплом, путающий грамматические роды, не является фейком? Что само это образование «государственного образца» и все само это государственное образование, нуждающееся в специалистах, призванных упрочать чувство недостаточной родственности языка, не является фейком? 

Возможно, эти вопросы помогут несколько точнее откалибровать те равно ложные альтернативы, которые теперь предписываются тем, кто все же привык считать этот язык родным. Как тем, кто остается в «стране, тогда называвшейся рф» (2014), сохранять родное в качестве слепого пятна, даже сознательно культивировать неспособность  взглянуть на себя со стороны, систематически исключать взгляд другого в силу юридических рисков. Так и тем, кто покинул ее и теперь поспешно сбрасывает акции русскоязычной культуры, продолжая, однако, ею пользоваться (не зная других), то есть допуская категориальную ошибку self-cancelling. Не стоит ли начать с деаутентифицирующей археологии? Не был ли русский нам всегда «как неродной»? Не становится ли он поэтому теперь тем более заслуживающим «отдельного исследования»?

Русский язык как неродной

Перевод с русского языка

КОПИЯ

Фамилия, имя, отчество

Дата рождения

Государственное учреждение

высшего профессионального образования

«Российский Государственный

Педагогический университет

имени А. И. Герцена» <который был первым

политическим эмигрантом и писал на французском языке

о необходимости реформ в России>.

ПРИЛОЖЕНИЕ К ДИПЛОМУ

регистрационный номер

дата выпуска

<за месяц до первой из постсоветских войн -

с Грузией в 2008 году>.

Решением

аттестационной комиссии

присуждена степень

БАКАЛАВРА ФИЛОЛОГИИ

Подпись ректора <Геннадий Бордосвский>^[1]

Подпись декана <Алексей Вольский>^[2]

Страница 1

Предыдущая квалификация:

Аттестат о среднем (полном) общем образовании,

выданный в 2003 году <еще во время первого срока Путина>.

Вступительные испытания: прошел

Завершил (а) обучение

Нормативный период обучения по очной программе 4 года

Направление «филологическое образование»

Специализация Русский язык как неродной и литература

<неродной, но и не полностью иностранный>

Курсовая работа:

«Смена эстетических парадигм», отлично

Учебно-исследовательская практика 4 недели, зачтено

Педагогическая практика 4 недели, хорошо

Итоговые государственные экзамены, отлично

Написание и защита выпускной диссертации по теме:

«Проект побега из тюрьмы языка и проблемы его дефиниции», отлично

Данный диплом дает право профессиональной деятельности

в соответствии с уровнем образования и полученной специальностью

------- ДАННЫЙ ДОКУМЕНТ НЕ ДЕЙСТВИТЕЛЕН БЕЗ ДИПЛОМА ----------

Я, нижеподписавшаяся,

нотариус Санкт-Петербургского нотариального округа,

удостоверяю, что данная копия полностью соответствует

дополнению к подлинному диплому, подлинник которого был предоставлен мне.

Внесен в реестр под № 1К — 9282

Плата, взимаемая в соответствии с тарифом: 20 руб / страница.

<Тогда это были сущие копейки>

Сумма, уплаченная за юридические и технические услуги: 80 руб.

----------------------- Конец перевода -----------------------------------

^[1] 6 марта 2022 года, после вторжения России на Украину,
подписал письмо в поддержку российской агрессии,
на него наложены персональные санкции со стороны Украины,
также входит в список коррупционеров и поджигателей войны, известный как «список Путина».Википедия, 2023 (дата обращения: 3.11.2023).

^[2] В 1986 году служил в рядах Советской армии,
позже окончил Высшую школу религии и философии.
В 1998 году защитил диссертацию «Языкотворчество
в современной поэзии (на материале лирики П. Целана)».
Википедия, 2023 (дата обращения: 3.11.2023).
<В настоящее время его место жительства неизвестно>.

Содержание книги:

Русский язык как неродной (диплом бакалавра)
Согласно конституции(филологическая практика работы с документами)

Стихи по истории русской литературы (с 2017)
1.  Таксономия
2.  Пушкин, или Отзыв на одну провокационную выставку современного искусства
3.  Чехов, или По просмотру Фере
4. Продается б/у Маяковский
5. Берия как ОБЭРИУ
6. « вы ездили на картошку вместе с иосифом бродским… »
7. Краткая история поэзии (XX века) 
8. Instagram (комментарии к посту с фотографией, на которой изображены строки Всеволода Некрасова, размещенные в Третьяковском проезде)

Последнее письмо в Сан-Пауло

Женевские куплеты (2019)
#женевские_куплеты_1
#женевские_куплеты_2
#женевские_куплеты_3

На встречу Michel Deguy

Lost deadlines, или заявки принимаются до (2017-2020)
осень 2017) заявка для ЕУСПб, или обратный отсчет
осень 2018) никуда не подался
весна 2019) отвергнутая заявка на « Будущее по Марксу » осень 2019) черновик для ИМЛИ
весна 2020) черновик лекции-перформанса для Гиссена

Карантинный цикл (2020)
накануне 
режим первого уведомления 
диссертация как психо-физиологический опыт
daily new death 
синдром нового зубного врача 

Флорентийский куплеты (2021)
I
II

Новые «Слова моих друзей» (2020-2021)
Слова Наташи 
Слова Алены
Слова русских путешественников с детьми
Письма из Харрара
Далеко не первая волна (Слова Маши и Димы)

Русский как неродной (2022)
бегство из рабства 
russkaja raskladka 
нойкельнские гимны