Предлагаем вашему вниманию критические заметки о метамодерне.

Критика метамодерна

Представьте себе молодого человека. Он сам толком не знает, что собой представляет, не принес в этот мир ничего стоящего и живет в условиях духовного вакуума. Особых талантов он не проявлял никогда, да и неизвестно, есть ли они вообще у него. Он то ли страдает дефицитом внимания, то ли компенсирует внутреннюю пустоту, выдумывая себе интересную, полную подвигов и достижений жизнь. Наш герой — мечтатель и фантазер, который при этом имеет выход в интернет. И вот наш фантазер каждый день что-то пишет о своих невероятных достижениях. Сегодня он сообщает нам в социальных сетях, что стал олимпийским чемпионом по бегу — речь, конечно же, о золотой медали. Завтра он представляет себя в интернете как великого изобретателя, а послезавтра — как гениального художника, совершившего революцию в искусстве…

Метамодернизм чем-то похож на этого молодого человека: полное отсутствие реальных достижений, творчества (если под ним мы подразумеваем новизну, а не жонглирование старыми формами), имитационность, симуляция, и при этом — пафос с претензией на эпохальный феномен. Метамодернисты говорят, что метамодерн — это новая эпоха, которая пришла на смену постмодерна. Но наш герой еще даже не встал на беговую дорожку, как уже присвоил себе золотую медаль…

Если пообщаться с метамодернистами, то ты в лучшем случае будешь иметь дело с кашей в голове. Простота и наивность, даже инфантильность, но в форме интеллектуальности и культурности. В худшем — с дешевкой, выдаваемой за ценность. В интеллектуальном плане метамодернизм — явление несостоятельное, попахивающее кретинизмом и умственной отсталостью, но все это опять же подается вам под соусом чего-то прогрессивно-философского. Метамодернизм — это игра, очень увлекательная для некоторых людей и нынче модная в определенных кругах. Увлекательно играть в творчество, в революцию, в преодоление духовного вакуума, в откровение, в талантливую и прогрессивную молодежь, в «отцов-основателей» метамодернизма, которые еще вчера сидели за школьной партой и дергали Машку за косичку. Явление, которое представляет собой тусовку, поэтому и началось с целого ряда манифестов, написанных «отцами-основателями» — это такой своеобразный способ приглашения в игру.

Метамодернисты исходят из понятия постмодерна. Но дело в том, что это понятие до такой степени многозначительно и неопределенно, что уже давно необходим отказ от него. Когда-то я думал, что его еще как-то можно очистить от всего лишнего, от «перегруза». Но потом понял: есть миллионы людей и сотни, если не тысячи, пониманий постмодерна, часто разительно отличающихся. И путь очищения на деле — всего лишь предложение своего понимания. Бодрийяр, кстати, очень не любил, когда его называли постмодернистом. Но он был далеко не первым, кто понял, что постмодерн представляет собой симулякр. В наше время этот симулякр прошел эволюцию до абсолютного. В какой-то мере читать о постмодерне сейчас стало вредно — неокрепший ум легко может потеряться в его хаосе и дебрях, точнее, в хаосе того, что нагородили о нем за полвека авторы всех мастей. Кроме того, о постмодерне все чаще говорят откровенно сомнительные личности вроде Александра Дугина, человека хоть и талантливого, но явно неадекватного и деструктивного. И сам факт того, что у него — целая армия поклонников, устроенная наподобие секты, молящихся на него как на гуру, говорит лишь о беспробудной деградации… Очевидно одно: различные «измы», начинающиеся с приставки «пост» (постмодерн, постмодернизм, постиндустриальное общество, постсоветизм, постгуманизм и другие) стали словоблудием. Эти высокопарные слова лепят ко всему, чему хотят, и складывается впечатление интеллектуальности, чего-то сложного, а, значит, обязательно умного и правильного. При близком рассмотрении оказывается, что в лучшем случае эти понятия либо устарели, либо лишь частично охватывают реальность, оставаясь ошибочными в целом.

Метамодернизм на данный момент является лишь мини-игрой в рамках другой, более распространенной игры и симуляции — в рамках постмодерна. Симулякр в симулякре. У людей, придумавших слово «метамодерн», или не хватило ума, или ума было достаточно, чтобы поиронизировать над теми, кто примет это за чистую монету — дело в том, что «метамодерн» означает то же самое, что и «постмодерн» (приставка «мета» означает «после», «пост» — «после модерна»). Кстати, одно из давних пониманий постмодерна ничем не отличается от того продукта, который нам пытаются подсунуть в качестве инновации под названием «метамодерн»: многие постмодернисты нередко выражали концепцию, согласно которой постмодерн — это не только ирония, сарказм, нигилизм и крах ценностей, но и время нового творчества, время создавать новые ценности и идти к свету в конце туннеля. Эта мысль не просто часто звучит в постмодернистской среде уже не первое десятилетие, но является одной из главных тем.

Те люди, которые сейчас активно продвигают метамодерн в массы, вооружились бесчисленным количеством цитат о новизне, о новом мире, новой эпохе, новом творчестве, новых откровениях. Все эти цитаты принадлежат разным философам, писателям, художникам, гуру и даже физикам, забредшим на территорию мировоззренческих вопросов. Тема новизны, как мне кажется, похожа на феникса, возрождающегося из пепла. Это вечная тема, мода на которую не проходит никогда. Каждое десятилетие говорят о наступлении чего-то кардинально нового. Вспомним, например, как до сих пор многие грезят эпохой Водолея (которая то ли уже наступила, то ли вот-вот придет), когда раскроются духовные потенциалы человека, задавленные, по мнению этих мечтателей, христианством, прошедшим под знаком Рыб. А еще недавно говорили о конце света в 2012 году и наступлении новой эры… Тема новизны, нового поколения, нового мира, прогресса, развития, творчества — это вечная тема. И в наши дни для некоторых она приобрела форму под названием «метамодерн». Естественно, все те люди, которые когда-то что-то говорили за последнее время о новизне, записываются в лагерь предвестников, предтеч метамодерна. Нам показывают на них, а потом говорят: «Вот видите, все они чувствовали, понимали, нащупывали, что придет эпоха метамодерна. Вот о ней мы и говорим…»

Но когда вы спросите у проповедника метамодерна, ошарашившего вас обилием цитат о новой эре, что же такого нового в этом самом метамодерне, где эта революция в философии и искусстве, где, собственно говоря, новизна, то он раздвинет руки в стороны и начнет вам говорить что-то невнятное про то, что нового создать ничего нельзя, а остается лишь придумывать новые сочетания из старых форм, чем, собственно, метамодернисты нынче и занимаются… На это вы возразите, что это совершенно совпадает с идеей постмодернистов, что наступила «смерть автора», а следом — «смерть творчества», и что «все слова уже сказаны», поэтому и остается лишь жонглировать уже известными формами… Но метамодернист будет все равно стоять на своем!

Куда заведет вас диалог с проповедником метамодерна о творчестве и новизне? Абсолютно никуда! Он будет в итоге говорить вам, что еще все впереди, и рано или поздно новое появится, несмотря на то, что минуту назад отрицал такую возможность. Потом скажет, что новое на самом деле уже есть — и начнет приводить в качестве примера какие-то произведения искусства (если это можно называть так), которые в лучшем случае обладают своим стилем, но уж никак не тянут на уровень явлений революционных и эпохальных. Показывает, например, мне мой сведущий в вопросах новых эпох собеседник фото какой-то украинской девочки, мол, она претендует на то, что является метамодернистской. Она сфотографировала серые коробки хрущевок, мол, это такой себе постсоветский постмодернизм с его крахом утопии, разочарованием, концом истории, и разукрасила в фотошопе в яркие и милые тона. И вуаля — «метамодернизм», откровение, новизна, гениально! Оптимизм метамодерна преодолел нигилизм и цинизм постмодерна! Новая эпоха и преодоление постмодерна!

Проповедник метамодерна готов утверждать, что наступила новая эпоха, но тут же говорит обратное, что метамодерн и вовсе не имеет никаких притязаний на то, чтобы называться новой эпохой, не отказываясь при этом от своего утверждения, что метамодерн — это все же новая эпоха. Тотальной нелогичностью и кашей в голове разит от всего того, что говорят и пишут метамодернисты. Но самое главное, что это они не воспринимают в качестве недостатка, а наоборот — позиционируют кашу в голове как этакое высшее понимание, своеобразную новую диалектику, недоступную неотесанным чурбанам. Не зря в основе метамодерна лежит маразматический текст некоего Тернера под названием «Манифест метамодерниста», где говорится о «колебании» от постмодерна к оптимизму и свету метамодерна. Если исходить из этого текста, то под метамодерном можно понимать абсолютно все. Метамодерн — это отказ и от модерна, и от постмодерна, как говорит автор нам в самом начале своего Манифеста. Но что такое конкретно метамодерн, Тернер не говорит. В принципе, это — абсолютно все. Истинно по Тернеру и то, что метамодерн — это преодоление постмодерна, преодолевшего модерн, и то, что это — возврат и к постмодерну и даже к модерну. Как говорит одна из проповедниц «русского метамодерна» Мария Серова: «Каждому — каждое». Тотальная неопределенность и нелогичность…

Кстати, я сам не являюсь строгим логиком, отбрасывающим все, кроме логического и научного подхода. Я понимаю язык и литературы, и философии, и религии. Я вижу гибридные сочетания в науке и ненаучных способах познания. Я знаком с последними достижениями в области диалектики (советские логические школы, в том числе комплексная логика Зиновьева) и синергетики (Пригожин), и знаю, что логика аналогично не сводится к своему «первому классу» уровня Аристотеля и исключению противоречий. Наличие противоречий не вызывает у меня зуда, но я всегда ставлю вопрос: какого качества данное противоречие? Но не стоит шизофренический бред, переполненный абсолютной неопределенностью, нелогичностью, интеллектуальным кретинизмом и пафосом выдавать за что-то стоящее и даже гениальное! Если Тернер говорит о противоречиях — это не значит, что тут обязательно что-то истинное и верное, и что любой критик Тернера — «тупой логик, не понимающий разнообразие и противоречивость жизни». Так вот, в случае с Тернером суть в том, что его Манифест метамодерниста — не просто сомнительный продукт, а вредная подделка под интеллектуальность и гениальность. Симулякр, за которым абсолютно ничего нет. Дырка от бублика, имитирующая бублик.

Если детально разобрать «Манифест русского метамодерна» художницы Серовой, то это — религиозный текст, переполненный такими словами, как «бог», «вечное», «мистика», «духовность», «сакральное», «вневременное», «трансцендентное». Постоянно декларируется необходимость отбросить логику. Новое мышление, о котором пишет Серова, представляет собой фактически «новое чувствование». Метамодерн для нее — это своего рода новая религия. Она говорит об отрицании старых догматов, но не предлагает новых. При этом пишет о необходимости прорыва к сакральному, к Богу, не указывая четкого пути. Ее текст похож на тексты пророков движения «Нью Эйдж», вот только вместо эпохи Водолея здесь говорится о метамодерне. Кроме того, мы наблюдаем еще и некое родство с движением рериховцев.

Иными словами, кроме заявки на преодоление духовного кризиса, постмодерна, на новизну в творчестве, на наступление новой реальности и эпохи — эпохи метамодерна, мы не видим ничего. Псевдоинтеллектуальное словоблудие (в случае с Тернером) или звучание религии в том же самом духе, в котором мы можем увидеть это в оккультных организациях вроде рериховцев или теософов (последователи Блаватской) — в случае с Серовой. Блаватская еще сто пятьдесят лет назад другими словами озвучивала все эти тезисы, которые сегодня выдает за некое новое откровение Серова: о конце старого мира, о синтезе науки, религии и философии, о новых формах поиска Трансцендентного… Только вот Блаватская и другие оккультисты в итоге выработали и учение, и духовную практику — у метамодерна же нет никакого содержания. Стоит упомянуть и известную в кругах метамодернистов работу «Заметки о метамодернизме» (авторы: Timotheus Vermeulen and Robin van den Akker). Определенный интерес представляют описанные в ней новые формы в искусстве и архитектуре. Они говорят о гибридах в культуре. Но опять же: все это интересно как частность, но плохой тон — раздувать это до явления эпохального масштаба. Гибридность в культуре, кстати, тема не новая, хоть и актуальная до сих пор. О гибридах говорят давно, уже долгое время мы видим примеры гибридности на разных уровнях и общества, и культуры. И пусть даже эти гибриды оригинальны и необычны, из этого не вытекает абсолютно ничего того, что нынче говорят и пишут о метамодернизме.

И снова повторюсь, что крайне смущает пафос. Несмотря на то, что человек я — категоричный и грубый, и даже могу показаться снобом, тщеславие и высокомерие я всегда презирал, поэтому и здесь все это непомерное раздувание из мухи слона вызывает лишь отторжение. Похожие чувства, кстати, я испытываю, когда сталкиваюсь с мальчиками, закончившими пару лет назад вуз и ставшими преподавать философию, которые без всякой задней мысли везде представляются в качестве философов. Философ — это Аристотель, а ты в лучшем случае — неплохой историк философии. И даже если ты такой замечательный, что, например, нашел философские смыслы в русском репе и издал об этом целую книгу, это не повод везде выставлять себя в качестве современного философа. Пусть о том, какой ты философ, художник, писатель, поэт судят другие. Но если очередной словоблуд гордо называет себя новым Сократом, мазила — непризнанным великим художником, графоман — новым Есениным, то это — плохой тон. Ты можешь знать себе цену, но выпячивать себя — плебейское дело. Вот так и с метамодерном: в лучшем, самом оптимистическом случае его можно назвать лишь тенденцией в искусстве, но никак не новой эпохой и новой реальностью. Метамодерн не знает ни серьезного научного или философского понимания (и оно вряд ли появится, если исходить из того, что говорят и пишут уже сейчас его «отцы-основатели» и пропагандисты), ни новой этики, ни нового мировоззрения, ни нового мышления, ни новой идеологии. Слово есть, но реально оно ничего не обозначает.

Кстати, с метамодернистами абсолютно невозможно полемизировать. Потому что у них совершенно нет никакой культуры диалога и полемики. Все заканчивается тем, что они заявляют вам еще одну банальную фразу: «Хотите — думайте так, но у нас — свое мнение». И как бы ты ни пытался докопаться до этого «своего мнения» и понять его, все окажется тщетным. В конце концов вас посчитают отставшим от жизни «тупым логиком» и скажут, что понимание метамодерна возможно лишь на интуитивном уровне, и если вы не чувствуете, то что уж тут поделать — вы просто «интуитивный инвалид»: «У меня есть ощущение, что любой логический подход к явлению метамодерна упирается в стенку. В том-то и вся новая ирония, что дальше идти нужно интуитивно, видеть прорехи и зазоры, образующиеся спонтанно, улавливать что-то за привычным ходом, как тонко настроенная антенна, услышать новые частоты… А логически можно только скользить дальше по кругу, внутри мыльного пузыря, упёршись в его оболочку. Для шага в пустоту и пропасть нужна вера, а недоверие так и будет топтаться на месте. В этом вся суть колебания. Пробовать забегать на новую территорию, ничего не понимая и не утверждая во время этих забегов. Но ощущая интуитивно…» (Татьяна Стишун). Конечно же, это звучит красиво, можно поаплодировать. И уверен, что впечатлительные личности и эмоциональные дамочки будут в восторге: «Ах, как сказала, молодец!» Но на деле я по такому же принципу могу говорить обо всем на свете, например, смело утверждать, что на Венере живут разумные розовые поролоновые слоники. Мне возразят, что это бред, но я тут же отвечу по методу Татьяны Стишун: «У меня есть ощущение, что любой логический подход к явлению разумных розовых поролоновых слоников упирается в стенку. В том-то и вся новая ирония, что дальше идти нужно интуитивно, видеть прорехи и зазоры…» Откровенно говоря, более пошлой «дули в кармане» и «отмазки» я не встречал — и это от тех, кто сейчас становится на защиту метамодерна как новой реальности и новой эпохи, которую мы, недалекие идиоты, должны якобы осознать… А некто Сергей Рудаков в ответ на мое критическое замечание, что я не вижу в метамодерне ничего существенного и нового, отвечает: «По мне так и не нужно никакого утверждения, да и знания о метамодернизме, чтоб он был частью реальности. Носители такого особого мироощущения, сформировавшиеся в победившем постмодернизме, и так есть… Непонимание и нечувствительность к каким-то видам искусства естественно и не обязывает к каким-то выводам про себя — это главная мысль: не нужно никакой защиты, когда нет нападения. Важнее то, чтоб об этом услышал, нашел тот, кому близко, кто почувствует…» Мол, не надо ничего никому доказывать: метамодерн — есть, а если вы его не чувствуете, это ваши проблемы.

Бердяев еще в середине прошлого века писал, что его эпоха страдает волей к бездарности, поэтому и говорят о чем-то, но не делают что-то. Говорят о ком-то, но сами — никто. В общем, говорят о том, что волнует или чего нет. Нет свободы — о ней говорят. Свободный человек не будет говорить о свободе, потому что она для него — не проблема. Иными словами, нужно быть, а не говорить. Неумение жить сопровождается суетой и болтовней. Вокруг метамодерна сегодня именно такая и суета с болтовней, потому что когда нет реального творчества, то есть разговоры о нем, когда нет философии, то есть околофилософская болтовня… Когда нет ничего — есть тотальная неопределенность и пустота, которую выдают за что-то интеллектуально и культурно возвышенное и прогрессивное.

Оговорюсь, что к самим метамодернистам и к тем, кто симпатизирует метамодерну и интересуется им, я отношусь с симпатией. Явно это не безразличные люди. Среди них — много талантов. Но мы действительно живем в мире, пережившем конец света — сегодня молодые люди заняты поиском себя, самоидентификации, смысла, идеи… Мы переживаем очень глубокий духовный кризис, и попытка выбраться из него выливается в патриотические движения и Майданы, в сектантство и деструктивные идеологии вроде евразийства… Движение метамодернистов — это очередная попытка найти выход, созидать, вылечиться. Но если голоден — нужна реальная еда, если хочешь пить — нужна реальная вода, если хочешь заполнить пробел — нужно то, чем его заполнишь. Любые иллюзии и самообманы усугубляют кризис. Метамодерн — одна из таких иллюзий.

Метамодернизм: на пороге новой секты. Социологический аспект

Лет пять или около того я вел философский клуб, который и основал. Собирал он в разные времена от нескольких человек до армии в сотню гостей. В итоге это было очень популярное среди молодежи мероприятие в нашем городе. Контингент постоянно менялся, все время происходило обновление членов клуба. Одни уходили через год или меньше, другие — приходили. Но, несмотря на постоянное обновление, в итоге клуб постигла участь, которая, наверное, закономерна для такого рода собраний — он превратился в тусовку. Верно, что всему приходит конец, и не будет ложной аналогия с периодами жизни человека: есть детство, есть молодость, но за зрелостью приходит старость и смерть. В определенный момент я понял, что никак не обогащаюсь на собраниях клуба. Со временем мне стало совсем душно, и я забросил клуб. Еще несколько лет он существовал без меня — мой друг и соведущий Андрей Бондик проводил регулярные собрания. Несколько раз я посещал эти собрания, и всегда уходил с ощущением того, что мне явно всего этого мало. Сейчас Бондик, насколько я знаю, аналогично забросил клуб и колесит по Руси с гастролями — он барабанщик в популярном оркестре «Résonance», который, кстати, был основан одним из постоянных членов нашего клуба и моим другом Денисом Федоренко.

Но основная причина, почему я покинул философский клуб, состоит в том, что я познакомился с «золотой молодежью», точнее с одним из ее типов. Это нередко стильные мальчики и девочки, недалекие и поверхностные, даже иногда пустые, но искусно имитирующие элитарность, аристократичность, причастность к вершинам культуры, высокий интеллектуальный уровень и развитое эстетическое восприятие. Речь идет не о «мажорах» — сынках депутатов и бизнесменов, а именно о той молодежи, которая позиционирует себя в качестве носителей высоких культурных и духовных ценностей. Но при этом доминируют следующие качества: имитационность и поверхностность. Здесь философствование — скорее не поиск истины, не попытка решить мучительные проклятые вопросы, а увлекательная игра. Здесь не всегда есть переживание проблематики этих вопросов, но чаще есть игра в переживание. Здесь больная совесть — нередко очередная роль. Такие люди чувствуют себя высшими существами за счет того, что они сделали некий акт приобщения к Прекрасному и Вечному (иногда настоящему, но часто мнимому). Для них чтение очередного автора, который имеет имидж духовного гуру и учителя жизни (например, Пелевина), посещение выставки модного художника вроде Сафронова или другие подобные акты — все это необходимый ритуал, чтобы поддерживать имидж высокоразвитой духовной личности, уникальной и непохожей на других. Если картины Сафронова не завезли, что ж — всегда можно заглянуть в провинциальный философский клуб!

Выдавать себя за уникалов, оригинальных людей, непохожих на остальных — одна из основных игр этого типа «золотой молодежи». Игра в оригинальность с целью убедить и себя, и других в своей особенности.

Внутренняя пустота или поверхностность нередко играет с такими людьми злую шутку: они начинают видеть в чем-то довольно-таки посредственном гениальное и прогрессивное. Поверхностное, серое, примитивное нередко провозглашается ими чем-то гениальным, новым, непохожим на все остальное. Именно поэтому в массовой культуре есть целый пласт, который имитирует элитарность и в философии, и в искусстве, и в литературе, и в музыке. Иными словами, есть такая массовая культура, которая выдает себя за элитарную.

Такой тип людей не склонен к логическому мышлению и воспринимает логику как что-то плохое, совершенно не понимая, правда, что же такое эта самая логика. Словом «логика» он ругается. Это люди чувства. Поэтому они в большинстве тяготеют к музыке. На втором месте — разные виды искусства и литература. На последнем — философия, ведь в философии много афористичности, метафоричности, иррациональности, несмотря на стойкий миф, что это дисциплина рационального и даже наука. «Золотая молодежь» тяготеет к экстатическим состояниям, чувству озарения, сильным переживания, и ориентирована преимущественно на это как на главную цель. По моим наблюдениям именно музыка наиболее ценится в этом кругу. И все было бы хорошо, если бы не проклятая поверхностность нашего героя. Лично у меня всегда возникало впечатление какой-то планки, ограды, за которую он не может выйти. И, казалось бы, он действительно контактирует с чем-то поистине Великим и Прекрасным, но это качественно не изменяет его. Здесь переживание от приобщения к искусству чаще всего не ведет к прорыву, к качественному внутреннему скачку, а является самоцелью. В какой-то мере наш герой — потребитель. Он турист в мире культуры и искусства. Посещение достопримечательностей для него лишь способ получить порцию удовольствия. Он приезжает, например, в буддийский монастырь, но это совершенно не подразумевает того, что он попытается понять сущность буддизма и особенность того места, где оказался. Он готов окинуть взглядом монастырь, оценить оригинальность архитектуры (возможно, он даже что-то о ней читал или даже сам является архитектором), получить порцию удовольствия и, возможно, почувствовать какое-то приобщение к духовности, но дальше этого он, как правило, не идет. Конечно, знакомым он нередко рассказывает, что ему что-то такое открылось в монастыре, и что он «почистил карму». Возможно, он даже и сам в это верит… Кроме того, он нередко вообще не видит никакой разницы между посещением Тибета и горы Афон — для психологического «туриста» иерархия отсутствует. Его сознание не иерархично, как, например, у психологического «паломника». «Паломник» знает, что есть иерархия ценностей, на вершине которой находится святыня или какая-то высшая ценность, и стремится к ней. «Турист» же мешает все в одну кучу. И Богу свечка, и сатане — кочерга. В этом он видит широту и прогрессивность своих взглядов. Но все же у «туриста» есть своя планка: он может приобщиться к «святыне» вместе с «паломником», но уровни понимания будут разными. И попробуйте упрекнуть «туриста» в поверхностности и недалекости — он тут же скажет вам, что «у каждого свое мнение», что «вы чувствуете так, а я имею право чувствовать, как мне хочется», «а судьи кто?», «а почему вы вообще решили, что это хорошо, а это — плохо, что это правильно, а это — нет?» Но при этом «туристический ориентир» в случае с «золотой молодежью» выражен в том, что такой «турист» нередко все же считает себя «паломником», когда посещает «святыню», и абсолютно уверен, что его посещение и есть подлинный акт приобщения к Высшему.

Когда я понял, что именно такой тип людей стал играть значительную роль в философском клубе, то не стал задерживаться. Но опыт был ценным: я открыл для себя новый антропологический тип. Наша эпоха переполнена имитацией и симулякрами. Я увидел целую новую систему симулякров. Я открыл творческих импотентов или посредственностей, имитирующих творчество, массовых людей, играющих в духовных аристократов. Сколько же я наслушался размышлений от нашего героя о том, что вокруг одни зомби, и нужно быть уникальным и оригинальным, духовным и возвышенным, одиночкой, бросившим вызов миру попсы и массовости! Но на деле ты понимаешь, что имеешь дело просто с очередной маской. Это такая форма самоутверждения. Как сказал один философ, к которому я не питаю теплых чувств, но фраза гениальна: «Зомби могут не только имитировать человека, но и проблематику зомби». Мне до сих пор люди, о которых я говорю, кажутся говорящими куклами, а не живыми людьми.

Когда лет десять назад на одной конференции по психологии, на которой мне посчастливилось быть, докладчица сказала, что по данным какой-то организации психологически здоровых людей не более двух процентов, я удивился. Удивилась и сама докладчика — она просто зачитала какую-то статистику, которую, судя по всему, видела первый раз, так как не особо готовилась к своему докладу, лепя его из подручных материалов, с которыми сама не полностью успела ознакомиться. Она запнулась. На лице ее было сомнение: как же так? Но теперь я понимаю, что психологически здоровых людей почти нет. Каждый из нас имеет внутренние проблемы. Невроз — неизменный спутник. К этому добавьте проблемы мировоззренческого характера и недостатки, присущие нам. Быть человеком действительно означает быть больным. И тот тип «золотой молодежи», о котором идет речь, — это глубоко больные люди. Но вместо осознания болезни и попытки найти лекарство, решить внутренние проблемы и побороть самих себя, эти люди занимаются имитацией осознания и решения, имитацией культурности и духовности. Вместо реальной еды — бесконечная трепотня о еде и о том, как хорошо есть и как это вкусно. И сам факт прослушивания очередной лекции о том, как нужно готовить борщ, тут же засчитывается как вкушение. Иными словами, игровая деятельность «золотой молодежи» — это специфическая форма бегства от себя, от внутренних проблем. И путь самоутверждения и самовосхваления.

Меня можно упрекнуть, что я слишком категоричен. Это одновременно и так, и не так. Выше я описываю человека-имитатора из «золотой молодежи» в чистом его виде. Но это не значит, что все, принадлежащие к этому антропологическому типу, одинаковы. Есть полутона. Есть люди, которые очень склонны к имитации, но при этом действительно что-то по-настоящему переживают и хотят измениться и развиваться. Есть разные сочетания характеров и условий жизни. Но это не отменяет общего характера этого антропологического типа, которому присущи следующие черты: имитационность, театральность, игра в элитарность, в определенной мере снобизм, поверхностность и ритуализированность (разыгрывание приобщения и сопричастности к высокой культуре).

Последнее время такой тип людей в моей жизни почти отсутствовал. Но чем ближе я стал знакомиться с таким явлением, как «метамодернизм», тем больше стал ловить себя на мысли, что имитаторы из прошлого вернулись в мою жизнь. Эта статья посвящена анализу метамодернизма как социологического объекта. Я не утверждаю, что все люди, которые называют сегодня себя метамодернистами или симпатизируют этому движению, относятся непосредственно к описанному выше типажу. Среди них есть много творческих и ищущих людей. Но я не сомневаюсь, что «отцы-основатели» метамодернизма (не единственные, правда), а именно Тимотеус Вермюлен и Робин ван ден Аккер, характерные представители столь неприятного мне вида «золотой молодежи». Причем с претензией на личную гениальность. Я думаю, что гениями их видят не столько почитатели их откровенно бездарной работы «Заметки о метамодернизме», сколько они сами изначально попытались «забить» место основателей не просто нового направления в философии и (или) искусстве, но вестников новой культурной эпохи, чтобы когда-то через столетия учебники пестрили такими предложениями: «Тимотеус Вермюлен и Робин ван ден Аккер одни из первых провозгласили конец постмодерна и наступление метамодерна, к которому вскоре после их гениального открытия произошел переход подобно переходу от античности к средним векам!» Мне возразят, что в самом начале своего эссе они оговариваются, что не претендуют на истину в последней инстанции и допускают другие подходы, но когда после этого мы встречаемся с провозглашением новой эпохи, при этом сам текст в плане содержательности пуст — доверчивому Буратине показывают нарисованный очаг, выдавая его за настоящий, начинаешь задумываться, что тут доминирует либо тщеславие, либо глупость, либо и то, и другое в своем типичном сочетании…

Сегодня метамодернизм — всего лишь модная тусовка, в которой принимают участие тысячи молодых людей. Несколько сотен человек по всему миру воспринимают метамодернизм по-настоящему серьезно. Но у этой тусовки есть все предпосылки к тому, чтобы стать новой сектой. Сектантский тип организации ведь не обязательно подразумевает религиозную оболочку. Под сектой в этом контексте я подразумеваю группу людей, объединенных вокруг учителя или гуру и учения или идеи, которые абсолютизируются. Возникает культовое отношение к объекту абсолютизации. Слово «культ» употребляют не только в смысле религиозных обрядов. Культовое отношение подразумевает трепетное и восторженное отношение к объекту абсолютизации на уровне религиозного поклонения. Кроме того, в секте всегда существует прослойка людей, верящих в свою исключительность и элитарность. Сам факт причастности к Учению вызывает невероятное самомнение, которое может порой принимать форму неистового смирения и самоуничижения. Но горящие глаза никто не отменял — такой сектант верит, что именно он владеет истиной, а все остальные, непосвященные, находятся во тьме.

Такого рода секты встречаются часто в наше время. Здесь можно упомянуть секты, которые образовались вокруг Дугина, Лимонова, Кургиняна, модного не так давно психолога Николая Козлова, культового писателя Виктора Пелевина… Секту пыталась создать и вдова Александра Зиновьева Ольга Мироновна, но не вышло: Зиновьев, воспевающий путь одиночки, личности как «суверенного государства», все же не подходит со своей жизненной позицией на роль гуру. Поэтому все, что вышло у Зиновьевой — курировать, да и то частично, «зиновьевский клуб», не имеющий никакого отношения к наследию Зиновьева и собравший людей, явно не годящихся на роль «апостолов» — они-то и с Зиновьевым не особо знакомы, да и цель преследуют другую: выполнение кремлевского пропагандистского заказа.

Движение метамодернистов, если посмотреть на то, что делают и говорят его «проповедники», усиленно идет по пути формирования новой секты. Любая секта, несмотря на свою ограниченность, всегда претендует на истину и универсальность. Но пока этот переход к секте все же не удается. На это есть свои причины. Одна из них состоит в том, что все же до сих пор нет достаточно развитой теории метамодернизма. То, что сегодня подразумевают под «метамодернизмом» — полнейший сумбур, шизофренический бред, который не дает ответы на многие вопросы. Кстати, противоречия, сумбурность, бредовость в любом сектантском учении — явление нормальное и желательное. Например, мадам Блаватская, которой очень созвучна современная проповедница метамодернизма Мария Серова, вообще не отличалась логичностью, и ее тексты представляют нередко поток бессвязных идей и слов. В подобный бред часто скатывается и Александр Дугин… Противоречивость в Учении, откровенная бредовость — это для любой секты необходимо как воздух хотя бы потому, что бред всегда проще логичности, несмотря на то, что многие считают обратное. С помощью бреда лучше и проще что-то объяснить. Кроме того, бред легче выдать за небесное откровение или озарение свыше. Бред легко принимает форму чего-то умного — если я этого не понимаю, думает человек, значит это умнее меня. Бреда в теории метамодернизма не просто достаточно, а хоть отбавляй. Но при этом недостаточно размаха, охвата, несмотря на провозглашение метамодернизм универсальным феноменом, поглотившим весь мир — метамодернисты, как известно, считают метамодерн наступившей уже новой эпохой. «Заметки о метамодернизме», несмотря на претензию провозгласить новую эпоху и новый тип культуры, все же не тянут на новую Библию…

Вообще, если бы мне дали почитать эту работу без указания, кто автор, я бы решил, что это либо какой-то студент-третьекурсник, который учится то ли на философском факультете, то ли в художественной школе, либо же человек, который только пробует писать, и у него это плохо выходит — новички часто неправильно строят текст, и в нем теряется всякая связь между предложениями, абзацами и словами. Вот, например, ключевая идея авторов «Заметок»: «Метамодернизм, как мы видим, это не философия. Это не движение, программа, эстетический регистр, визуальная стратегия или литературный прием. Сказать, что что-то является философией, значит предположить, что это закрытая система мышления, что она имеет границы, обладает собственной логикой. Движение или программа предполагает политику и четкое знание, как должна быть организована внутренняя среда. Предложить какую-то единую эстетику, зарегистрировать стратегию, значит предположить, что это фигура, которая может быть изъята из текста или картины и вставлена в другое место. В понятие «метамодернизм» мы не вкладывали ни одну из этих вещей. Это не система мышления, не движение и не троп. Для нас это — структура чувства… Для нас метамодернизм — структура ощущения, что новый дискурс запущен, возможно, не как проект, а как проектирование, предпосылка, в ходе которых могут появиться новые проекты. Эта структура чувства также находит свое отражение во многих формальных языках, которые были подробно описаны другими исследователями: новая искренность, «необычные», фрик-фолк, Новый романтизм и другие. В любом случае 2000-е — период перехода от постмодернизма к зарождению метамодернизма (так же, как шестидесятые были переходным периодом от модернизма к постмодернизму)». Как видим, начинается все с заявления, что метамодернизм — это не философия, не «эстетический регистр» (о чем это они? об искусстве?), не стратегия и не литературный прием. Если бы он был чем-то, то тогда бы он был, как они пишут, «закрытой системой». К синергетике, где говорится об открытых системах и их развитии, это, конечно же, не имеет никакого отношения. Ни один из современных метамодернистов толком не понимает, что такое синергетика, и не владеет ее методологией, зато без всяких сомнений пространно рассуждают об открытых системах. Аналогично в полностью неопределенном значении употребляются и другие ключевые слова («структура чувства», «эстетический регистр», «не как проект, а как проектирование» и так далее)… «Отцы-основатели» метамодернизма, как мы видим, начали все с того, что определили метамодернизм как такое себе специфическое «ничто» (это не философия, не идеология, не искусство, не литература). Что же это тогда? Нам отвечают, что это просто «чувство, что новый дискурс запущен». Мол, метамодернизма нет, но есть чувство, что он все же есть, что он — начался и идет («дискурс запущен»). Они утверждают, что это не «эстетический регистр», при этом находят примеры метамодернизма в искусстве и архитектуре… И весь этот сумбур подается нам с претензией на провозглашение новой культурной эпохи, наступившей после постмодернистского «конца истории».

Очевидно одно: все же пока что и «Заметок о метамодернизме», и Манифестов (речь идет о «Манифесте метамодерниста» Тернера и «Манифесте русского метамодерна» Серовой) мало для того, чтобы стать полноценным Учением. Кстати, нужно отметить, что манифесты — это все же не «заметки». Манифесты пишутся с целью мобилизовать людей на какие-то действия, как-то организовать их. Тернеру можно было бы простить его бредовый «Манифест», списав все на то, что он художник, а не теоретик, поэтому слаб, когда заступает на чужую почву, но все же этот текст назван «манифестом», а, значит, преследует цель создать определенное движение, как-то организовать людей. Но для нас важно понять одно: «отцы-основатели» метамодернизма не просто рассуждают о новой эпохе и новой культуре, а пытаются организовать целое движение, объединить и мобилизовать людей.

Кстати, роль Марии Серовой в развитии этого движения гораздо интересней и, как мне кажется, значимей, чем Тернера. Хотя бы потому, что она проявила организаторские способности и сделала очень многое для того, чтобы распиарить симулякр под названием «метамодернизм» и организовать людей. В ней чувствуется типаж человека истинноверующего и преданного. Такие люди ищут, чему бы послужить, какой-то высшей цели, и готовы для этого почти на все. Им свойственна фанатичность и приверженность. Именно такой типаж всегда создает костяк секты. Мария Серова, несмотря на родство своих идей и верований с оккультными учениями вроде теософии, не примкнула ни к одной группе оккультистов, а предпринимает попытку, не лишенную чрезвычайно больших претензий, на создание своей собственной религии. Конечно, есть люди, которые верят «по-своему», не примыкая к каким-то религиям, но они, по крайней мере, не пишут религиозных манифестов… Именно религиозно Серова и воспринимает «метамодернизм» — достаточно прочесть ее «Манифест русского метамодерна», являющийся религиозным текстом. Приведу в качестве примера одну мысль Серовой: «Истина есть сознание, свободно рассматривающее неистинность своей истины. Тогда истина пребывает не во внешних конструкциях, даже если они обусловлены личным мистическим опытом, но внутри, в самом состоянии сознания, которое свободно и бесстрашно пропускает через себя всю бесконечную вариативность мироздания. Свобода от конструкций говорит о том, что достигнуто состояние сакральной наполненности, при которой гладь внутреннего мира не колеблется от ветра, поднимающегося, когда рушится карточный домик привычного взгляда на мир, удобной и теплой идеологии, выстроенной человеком. Сакральная наполненность лежит за гранью логики, никак не соприкасается с религиями и интеллектуальными конструкциями, поскольку является продуктом другой системы координат, где все вышеперечисленные схемы не только не имеют никакой силы — они попросту не имеют там места. Форма, отсылающая к сакралу, должна разрушаться прежде, чем сознание успеет привязаться к этой форме. Любое подобие порядка нуждается в немедленной деконструкции — в освобождении Смысла, вокруг которого человеческая культура так любит строить ограждения из форм, жестов и идеологий». Перед нами — классическая формула религии. Сакральное познается в некоем религиозном экстазе и не подвержено осмыслению или описанию. Оно не вмещается ни в какие рамки, поэтому нужно отбросить любые формы для выхода к «Смыслу». Кстати, секта всегда начинает с отбрасывания прошлых религий, что нужно, как утверждает Серова, сделать, и начинает говорить о том, что представляет единственный истинный путь. Я еще раз говорю: Серова близка к оккультизму, несмотря на всю свою неопределенность. Но метамодернизм в подаче Серовой отличает от оккультизма то, что здесь нет ни своей религиозной практики, ни, опять же, развитого Учения — и Рерихи, и Блаватская, и другие пророки «Новой Эры» написали сотни книг, чем метамодернисты похвастаться не могут.

Я не знаю, как далеко зайдет Серова в создании новой религии. Пока это все, конечно же, инфантильно. Я не знаю, куда занесет и других «отцов-основателей» и «пророков» метамодернизма, и будут ли они развивать религиозный элемент как основной или нет, но все же ни Серова, ни Тернер, ни Тимотеус Вермюлен и Робин ван ден Аккер не тянут на роль гуру. Претензия есть, но ни один из них не представляет собой достаточно мощную личность, чтобы заставить массы поверить в себя. Серова отчетливо ищет человека, который смог бы выполнить эту роль, потому что сама не находит в себе достаточно сил — ей все же хочется послужить, а не поруководить, правда, сесть она хочет по правую руку от желанного гуру. Может быть, в Серовой проснется подобие новой Блаватской, но пока этого не чувствуется… Тимотеуса и Робина метамодернисты тоже воспринимают хоть и с уважением, но не с благоговением, например, некая Наталия Аверина пишет: «Все как всегда началось с манифеста, придуманного двумя челами в очочках по пьянке». При этом сама Аверина к метамодернизму относится, судя по всему, крайне серьезно…

У метамодернизма два пути: либо развиваться, либо заглохнуть и уйти в прошлое как очередная пустая мода. Но развитие может идти только по следующему пути: во-первых, конкретизация, что же такое на самом деле метамодернизм. Сейчас под этим понимают все что угодно. Это тотальная неопределенность. Во-вторых, нужен гуру и костяк истинноверующих, которые могли бы зажечь массы. У метамодернизма просто нет другого пути развития, кроме как стать новой сектой. У метамодернизма все же нет ни нового искусства, ни новой музыки, ни новой литературы, ни новой философии, чтобы говорить о нем в этих аспектах, и все попытки причислить к нему произведения современного искусства или другие явления современной культуры заведомо бесплодны. Метод у таких «искусствоведов» прост и овладеть им легко. Продемонстрирую: берем, например, сериал «Westworld» («Мир Дикого Запада», «Западный мир»). Это же метамодернизм! Колебание между симулякрами и реальностью, пессимизм, граничащий с оптимизмом, рождение из старого нового — новой жизни, нового мира! Или «Игра престолов» — это тоже метамодернизм! Колебание между цинизмом, насилием и верой в высокие ценности и любовью! Примерно на такой «логике» строятся все статьи и рецензии, которые вы можете найти у метамодернистов. Поэтому метамодернизм надо рассматривать объективно, то есть как социальный феномен — как группу людей, имеющую определенные особенности…

Метамодернизм — это тусовка, имитирующая жизнь в новой эпохе, новое мировоззрение, новое искусство и даже новую религиозность. Это явление символическое и вводящее в заблуждение. Такая тусовка с претензией на универсальность, всеохватность, новую религиозность может перерасти лишь в новую секту или разойтись. Секты и начинаются с претензии на универсальность.

Что такое метамодернизм? (сатирическая заметка)

Как известно, постмодерн уже закончился. Это знает каждый сопляк. Это знает и травинка, и цветочек, и облачко, и солнышко, и мой сосед алкоголик-кастанедовец Колян, и дворовой пес Тузик… На смену ему пришел метамодерн. Это новая эпоха и новая реальность. Постмодерн пронизан цинизмом и нигилизмом, а метамодерн дышит оптимизмом и надеждой. Метамодерн — это вам не просто так, это вам открытая система, в которую включается абсолютно все, потому что метамодерн — универсальный феномен. При этом метамодерн включает в себя и закончившийся постмодерн. Потому что метамодерн колебается. Колебается между тем и этим, между ихними и не ихними, которые тоже ихние, между тем, что метамодерн, и тем, что не метамодерн, несмотря на то, что то, что не метамодерн, является метамодерном. Метамодерн колебается и заколёбывается. И ты колебаешься вместе с метамодерном. Туда и сюда.

О метамодерне уже во всю говорят философы, художники, писатели, физики, алкоголики, педагоги, гомосексуалисты, дальнобойщики и мой сосед кастанедовец Колян. Иногда, конечно, они не употребляют понятие «метамодерн», но все равно говорят о метамодерне. Некоторые из них метамодерн называют «пост-постмодерном». Другие, более изощренные — «пост-пост-постмодерном». Третьи пошли еще дальше и открыли «пост-пост-пост-постмодерн». Четвертые, вступив в контакт с внеземными цивилизациями, провозгласили пост-пост-пост-пост-пост-постмодерн абсолютно устаревшей вещью, ставшей неактуальной еще послезавтра, и написали Манифест псевдо-пост-пост-пост-пост-пост-постмодерна. Тут же русские интеллектуалы ответили на это, написав Манифест русского псевдо-пост-пост-пост-пост-пост-постмодерна. Мой сосед Колян в ответ написал Манифест гипер-супер-пост-псевдо-сверх-пост-пост-пост-пост-пост-пост-пост-пост-пост-постмодерна. В ответ на это прогрессивные голландцы, обогнав еще более прогрессивных австралийцев, написали Библию псевдо-гипер-пост-мета-пост-пост-пост-гипер-псевдомодерна. Но понятие псевдо-пост-гипер-пост-пост-мульти-пост-мульти-пост-мультимодерна успело в это время устареть. Поэтому было предложено заменить его на более актуальное понятие — на «метамодерн». Актуальность этого более актуального понятия просто зашкаливала, и все тут же согласились, что новая эпоха наступила. Тут же написали Манифест метамодерна, где призвали всех колебаться. Колебаться между тем и этим, по причине и без причины, в хорошем настроении и плохом, между ног и рук, от правового уха к левому, от правой ягодицы к левой… Колебаться нужно так, чтобы твоя правая рука знала, что делает левая, и чтобы правая была левой, оставаясь правой.

Естественно, всю глубину глубин и бездну смыслов о том, что такое метамодерн, могли понять лишь люди, имеющие связь с Космосом. Трансцендирующие и сакрализирующие. Но теперь, благодаря их усилиям и известным нынче широкой публике манифестам метамодерна, коих насчитывается на сегодня двадцать семь тысяч восемьсот тридцать пять, а также не без влияния неизвестных пока еще и даже ненаписанных манифестов, коих пока что известно восемьсот тысяч пятьсот тридцать восемь, мы можем четко и без лишних слов определить, что же такое метамодерн. Так вот, метамодерн — это не искусство, не философия, не религия, не грибы, не тетрадь, не клавиатура, не смартфон, не пять копеек, не мой сосед Колян, не туман, не горшок, не рыбка, не волосок, не тычинка, не пестик, не мяч, не поводок и даже не то, о чем вы подумали. Метамодерн — это все разом и по отдельности, все, что есть, сущее, само бытие в небытии. При этом это абсолютное ничто, никто и никак. И никакое. Метамодерн не отвечает на вопрос, что делать и кто виноват прямо, но предлагает нам колебаться. Между тем и этим.

Но чем прельщает метамодерн, так это оптимизмом. Опишу вам одно из произведений искусства метамодернизма моего авторства. Естественно, оно гениально. Можете не сомневаться. Гениальность моей картины заключается в том, что я ее еще не написал и писать не собираюсь. Потому что даже рисовать не умею. Тем более марать ватманы своим искусством. Поэтому я напишу сей портрет в вашем воображении. Гениально же! Не так ли? Итак, представьте: вот черный баран. Грустный, циничный и недовольный. Баран-нигилист. Баран-постмодернист. И этого барана весело, жизнерадостно, оптимистично и человеколюбиво трахает белая овца. Это овца-метамодернист. Вы скажите, что должно быть все наоборот, что баран — самец, а овца — самка. А я вам отвечу: руки прочь со своей логикой! Логик — существо ущербное и ограниченное. Эй ты, колебайся! Только так ты поймешь метамодерн!

Так вот, вернемся к овцам. Трахаются они у шедевра Малевича «Черный квадрат», с которого началось искусство, а до этого было черт знает что! Символизирут овцы колебание между оптимизмом метамодерна и пессимизмом постмодерна. Единство и борьбу противоположностей. И то, и это, и другое. Новую надежду и безоговорочную победу метамодерна над загнивающим и уже даже загнившим постмодерном.

Метамодерн — это открытая система. Что такое открытая система? Это, короче, такая фигня, нечто, чего вообще нет, но что может быть абсолютно всем, чем угодно, и впускать в себя, в свое ничто, все, что захочет. Короче, тотальная неопределенность, включающая в себя конкретные вещи. Это когда и ты Брут, и ты Брут, и ты — тоже Брут. Но при этом Брутом не являешься. Потому что ты не Брут. Если бы метамодерн был закрытой системой, о нем бы можно было что-то сказать. Но поскольку это открытая система, то кроме манифестов, число которых прямо в момент написания этого предложения увеличилось до двадцати семи тысяч восемьсот тридцати семи (и это только если говорить об известных манифестах!), о метамодерне сказать ничего нельзя. Как замечают сами метамодернисты, метамодерн — это структура, конструкция, форма, содержание, квинтэссенция, система чувства. Если ты не колебаешься и не чувствуешь, то колебайся и чувствуй, и тогда все поймешь! Понял?

Объясню, что такое метамодерн как открытая система на примере овец. Как вы уже поняли, ни барана, ни овцы в реальности нет. Но при этом они есть. И они трахаются у шедевра «Черный квадрат» Малевича. При этом к ним могут присоединиться и другие овцы. И люди. И лошади. И бабы. И дети. И мой сосед-кастанедовец Колян. Это же открытая система!

Символом метамодерна может смело стать мусорный бак. Вы думаете, что мусорный бак — это просто мусорный бак? Но вы абсолютно не понимаете, что мусорный бак — это произведение искусства.

Мусорный бак — это открытая система. Мусорный бак — это шедевр, который находится в постоянной динамике. У него, как и у метамодернизма, нет статичности. Мусорный бак как произведение искусства и символ метамодернизма — это результат творчества тысяч людей. Каждый творит мусорный бак наравне с тысячами других творцов. Сидите вы, человек эпохи метамодерна, дома, и страдаете от постмодернисткой картины — вокруг один мусор и сплошной нигилизм: отходы в мусорном ведре, жена, теща, тараканы, сосед, не расстающийся с дрелью ни при каких обстоятельствах, отклеившаяся под потолком обоина. А за окном — серая постсоветская действительность с ее постмодернистским крахом надежд и иллюзий. Но с новыми метамодерновыми надеждами и реальностями. И что вам, такому вот хорошему человеку, творческой личности, чувствующей наступление эпохи метамодерна, делать? Черный квадрат вы уже пытались нарисовать на стене, но жена отвесила пиздюлину и выругала. Остается, в общем, одно: выбраться из постмодернистской депрессии к свету метамодернизма, выбросив в мусорное ведро жену, тещу, тараканов, соседа с дрелью (только Коляна не трогать, он наш человек!) и снести весь этот сомнительный груз в мусорный бак. Это и есть торжество света над тьмой, преодоление постмодернизма в чистом, но таком нечистом виде! А там, в мусорном баке, кто-то откопает тещу, соседа с дрелью, жену и тараканов, ведь в нашей нищей, но духовной стране баки выполняют функцию перераспределения жизненных благ. Кто-то в них вечно роется, ища вдохновения и пожрать… И этот кто-то, короче, откопает весь этот постмодернистский хлам и использует по назначению. Но это будет метамодернизмом чистой воды! Потому что метамодернизм — это колебание между метамодернизмом и постмодернизмом, между псевдомодернизмом и пост-постмодернизмом, между мультимодернизмом и пост-гипер-мета-постреализмом.

В мусорный бак сбрасывают и белые вещи, и черные, и вонючие, и пахнущие, и тещ, и тараканов, и многоразовые презервативы, и одноразовых людей. Это — абсолютное ничто и абсолютное все. Как говорят метамодернисты, метамодерн — это не новое искусство, не новая философия, не новая этика, а такая фиговина, которая открыта и есть, но доподлинно неизвестно, где, когда и кем. Но ведь сколько в мусорном баке и искусства, и философии, и поэзии! И свой этический подтекст даже есть! Это метамодернисты тоже понимают. Это должны понять и вы. А если вы не понимаете, то ничего не поделать: ваш мозг нужно отформатировать, желательно циркулем. А лучше — «Черным квадратом» Малевича.

Метамодернизм как интеллектуальная болезнь

Медицина говорит о болезнях тела. Психиатрия — о болезнях души (психики). В религии говорят о духовных болезнях, под которыми подразумевают, например, склонность человека к греху, неверие, уныние или даже состояние одержимости злыми духами. Вне зависимости от нашего отношения к религии, очевиден факт наличия физических болезней. Но почему-то почти никто не говорит о том, что есть болезни ума. Речь идет не об умственной отсталости, например, а об особом роде болезней — об интеллектуальных заболеваниях.

Александр Зиновьев пишет об этом так: «В XX веке возникло качественно новое социальное явление — интеллектуальные заболевания. Не психические, а именно интеллектуальные, описываемые в понятиях логики. Эти заболевания достигли масштабов эпидемий. И исходят они не из безграмотности, невежества и глупости, а из среды образованных людей, с высот достижений науки и техники. И диагностировать их неизмеримо труднее, чем медицинские заболевания. Если, например, в больнице пациент пытается надеть штаны через голову, врач констатирует нарушение функций логического мышления. На высотах науки ученые мужи вытворяют нечто такое, по сравнению с чем попытка надеть штаны через голову выглядит как вполне невинная и почти что здравая. Тут имеет место именно помутнение умов, которое стало тотальным, охватив подавляющую часть думающего человечества. Эти заболевания не лечат, а наоборот, поощряют как некий выдающийся прогресс познания. Интеллектуально больных прославляют в средствах массовой информации… Их интеллектуальный бред преподносится как тайны мироздания».

Одной такой интеллектуальной болезнью является метамодернизм как идейное движение. Именно в таком смысле мы будем говорить о нем. Этот пример является характерным, и, изучив его, мы можем понять, что собой представляют эти самые интеллектуальные болезни. Тем и интересен метамодернизм, потому что иллюстрирует основные ошибки, допускаемые в современной интеллектуальной среде.

В этой статье я перечислю симптомы «метамодернистского заболевания». Но проблема осложняется тем, что эффективное лечение некоторых болезней возможно лишь с учетом того, что больной признает себя таковым. Скажем, в случае с алкоголизмом очень важно, чтобы алкоголик увидел свою проблему и приложил усилие для ее решения. Но алкоголики часто даже хвалятся своим алкоголизмом, считая его «стимулом для творчества» или «образом жизни».

Интеллектуальная болезнь особенно ярко проявляет себя в основных текстах метамодернистов и их манифестах. Практически все, что говорят и пишут о метамодерне его приверженцы, содержит ту симптоматику, о которой пойдет речь ниже. Здесь абсолютных исключений нет.

Итак, симптомы интеллектуального заражения, которые проявляют метамодернисты:

— непонимание (полное или частичное), что такое наука, религия, философия и миф. Незнание научных принципов и методов, их игнорирование или пренебрежительное отношение. Поэтому здесь мешают все со всем. Чисто мифологическое или религиозное может выдаваться за научное. Один и тот же объект преподносится и как научный, и как религиозный, и как философский одновременно. Это порождает сумбур и кашу в голове, которой хвалится метамодернист, называя это особым сознанием или пониманием, свойственным лишь уникальным, выдающимся людям «эпохи метамодерна».

Стоит оговориться, что человек вполне может становиться на почву как науки, так и других способов понимания мира. Он может опираться на рациональное и иррациональное (интуитивное, чувственное). В один момент он может включать ипостась ученого, в другой — философа, в третий — верующего. Это вызвано тем, что для понимания разных объектов, с которыми человек имеет дело, нельзя одинаково эффективно использовать все подходы. Нельзя, например, вопросы морали рассматривать с использованием математических приемов. В свою очередь есть искусство, которое опирается на чувственность, интуицию, прозрение, метафору, аллегорию, образность, иносказание. Но нельзя методы искусства выдавать за научные. В том, чтобы овладеть разными сферами познания и деятельности, проявляется разносторонность. Но метамодернисты мешают все в одну кучу, например, они могут доказывать определенные факты, ссылаясь на художественную литературу, при этом выдавая все это за научный подход. Подобное можно наблюдать на других примерах, не относящихся к метамодернизму, когда, скажем, объективные социологические процессы начинают оценивать с позиции религиозной мифологии.

Во время одного из обсуждений в социальных сетях, чем является так называемая «метамодернистская психология», с моей стороны прозвучал упрек в том, что это — ненаучное понятие, и что концепция «метамодернистской психологии» — мракобесна и антинаучна. На что один мой оппонент, симпатизирующий метамодернизму, ответил: «Презентация идеи метамодернисткой психологии уже сама по себе научна. Ибо она, даже будучи эфирной и нигилистической, подразумевает, что один из участников диалога аля психотерапевт поддается научному описанию. У него есть тело. Анатомическое сердце, мозг, легкие, печень…» Иными словами, мы имеем дело с заявлением, что сам факт того, что некую идею выражает человек, которого можно описать анатомически, уже делает его утверждение научным. Мракобесность такого заявления не вызывает никакого сомнения, здесь даже дилетант в науке засомневается… (К слову, метамодернизм, который пронизан наивностью, верой, оптимизмом, тут признан нигилизмом, и звучит это от человека, защищающего бренд «метамодернистской психологии»!)

— непонимание и пренебрежительное отношение к логике, противоречивость, сумбурность. Причем метамодернист либо совсем не понимает, что такое логика, либо в лучшем случае подразумевает под ней некое знание без противоречий, естественно, считая его ложным. Логичность для метамодерниста — синоним отсталости и умственной неполноценности. Он утверждает, что метамодернизм примиряет все противоположности, но если его спросить, как это происходит, то есть с помощью какого метода противоположности примиряются, вы чаще всего услышите ответ, что это является аксиомой и в доказательствах не нуждается. Сам вопрос вызовет недоумение, будто вы спрашиваете о чем-то очевидном. Поэтому в сознании метамодерниста без конфликта уживаются противоположные идеи. Это сознание без структуры, оно хаотично и раздроблено. Оно похоже на новости в социальной сети, где сообщение из церковного паблика сменяется новостью из жизни Памелы Андерсон. Это ризомичное, безиерархичное сознание. Именно поэтому метамодернист готов соглашаться с чем угодно, поскольку он уверен, что метамодерн тотально охватил все бытие. Иными словами, все является метамодерном. И даже отрицание метамодерна допускается в этих рамках. Поэтому нередко вы можете встретить на одной странице метамодернистского текста утверждение, что метамодерн — не философия, не искусство, не мировоззрение, не наука и не новая эпоха, а на другой — разговор о «метамодернистском понимании мира» (мировоззрении), «метамодернистском искусстве», а также невероятный пафос, выраженный в провозглашении новой эпохи, преодолевающей постмодерн.

К слову, в логике за последний век неоднократно поднималась тема «примирения противоположностей». Пересмотрели подходы и принципы. Объекты рассматриваются как многомерные, многоэтажные, сложные и в динамике. Александр Зиновьев, один из ведущих мировых логиков, пересмотрел понятие диалектики, и в его логических трудах оно обрело не философский, а именно научный смысл. Он разработал диалектические приемы, позволяющие проанализировать объект во всей его полноте, учитывая динамику, переход от одного состояния к противоположному. Есть даже закон, фиксирующий, как одно действие порождает два противоречащих результата: один — восходящий, прогрессивный, а другой — нисходящий и регрессивный. Но в этом случае есть объяснение, какие логические и научные методы применяются для исследования объекта. Определяются законы мышления и законы диалектики. Но метамодернисты абсолютно не основываются на этом материале и игнорируют его. Здесь противоположности переносятся на все бытие, видятся там, где их нет и даже нет тех объектов, о противоположностях которых идет речь. Зиновьев пишет: «Замечая факты возникновения, изменения, связей, эволюции и т.д. эмпирических явлений (факты объективной диалектики), мы вправе ввести соответствующие понятия и осуществить обобщения в рамках этих явлений, а не для всего бытия вообще. Например, наблюдая факты единства и борьбы противоположностей, мы вправе определить, что это такое, ввести соответствующие обозначения и произвести какие-то обобщения наблюдаемых процессов возникновения противоположностей, их взаимоотношений, конфликтов и их разрешений. Но логически ошибочно утверждать, будто всем явлениям бытия свойственно такое. Из определения понятий такой вывод не следует. Зато можно показать, что такое чрезмерное обобщение на все бытие порождает логические противоречия».

И если вникнуть в логическую диалектику (речь идет не гегелевской или марксовой диалектиках, которые представляют собой философские категории и прошлую страницу в развитии диалектики), овладеть ею, то окажется, что метамодернисты демонстрируют не диалектическое понимание реальности, а попросту кашу в голове. Когда метамодернисты говорят противоречиями, то они не столько приближают нас к пониманию сложной и противоречивой жизни, сколько уводят от этого. Здесь нет культуры работы с противоречиями, антиномиями, парадоксами, и мы имеем дело нередко с софизмами. Тот факт, что реальность противоречива, не оправдывает сумбурность и кашу в головах метамодернистов.

— подмена частью целого, нарушение причинно-следственной цепочки. Метамодернисты берут отдельное явление и нередко выдают его за целое. Метамодернизм можно рассматривать как социальный феномен (движение людей с общими идеями), как идейный феномен, как тенденцию в искусстве. Но метамодернисты берут эти локальные явления и переносят на все бытие, подразумевая под метамодернизмом целую эпоху и новую культуру. Это типичная ошибка, свойственная многим людям, занимающимся обобщением. Она лежит в основании, например, всех концепций «постмодерна» и «модерна», которые рассматриваются философами и учеными. Нередко отдельные идеи, которые выражает тот или иной человек, могут быть истинными, но ошибка наблюдается в том случае, когда из этих истинных идей делают ложные выводы (попросту говоря, устанавливается неверная причинно-следственная цепочка). Или когда их объединяют в единое целое таким образом, что целое, содержащее определенные истинные части, оказывается в итоге ложным по своей сути. Например, можно взять отдельный случай, скажем, нарушение свободы слова со стороны государства. Но из этого отдельного нарушения не следует, что свободы слова вообще нет в этом государстве ни для кого, и что оно — тоталитарно. Из наличия противоречий в определенном объекте не следует, что все объекты — противоречивы, и что все противоречия — одной природы. Из того, что какого-то гения и его гениальные идеи не признают, не следует, что любая непризнанная идея является гениальной. Но такие логические ошибки — типичны для метамодернистов.

— словоблудие, подмена и искажение понятий, придумывание и использование слов-исказителей, не отражающих объективную реальность, словестная казуистика. Метамодернизм, например, опирается на концепции постмодерна и модерна. Существуют сотни пониманий того, что есть постмодерн и модерн. Нередко они противоречат друг другу. Сомнительность этих понятий очевидна, если подвергнуть их логической обработке. Кроме того, понимание постмодернизма как направления в искусстве и литературе по своему смыслу разительно отличается от философских пониманий постмодернизма как целой культуры западного или глобализированного мира ХХ столетия. Сами метамодернисты не могут определиться, что же подразумевается конкретно под постмодерном. С модерном случай еще более тяжелый: здесь одни метамодернисты характеризуют его как «эпоху рационализма и науки», а другие — как «эпоху чувственности, веры». Если постмодерн ассоциируется у метамодернистов в большинстве случаев с «иронией», «сарказмом», «нигилизмом» и «крахом ценностей», то с пониманием модерна наблюдается разброд.

Метамодернизм в качестве своей основы и предпосылки берет не те понятия, которые отражают объективную реальность, а те, которые несут искажение или пустоту, обозначая нечто, чего на деле не существует в объективной реальности либо совсем, либо в том виде, в котором это выражают. Таких понятий-исказителей расплодилось очень много в современной академической среде, демонстрирующей антинаучность или околонаучность. Академическая и популярная философия переполнена словами-исказителями. При этом стоит отметить, что, с одной стороны, метамодернисты имеют претензию на истинное понимание реальности (хотя бы чувственное, интуитивное), с другой — с легкостью отрицают ее существование, нередко доходя до солипсизма, и в этом они не видят никакого конфликта. Немногие на сегодняшний день попытки молодых философов объяснить сущность «метамодернистской философии» и прослыть ее первооткрывателями служат искажению реальности, когда ей навязываются ложные объяснения и ярлыки. Выливается это в очередную словестную казуистику и языковую игру. Иными словами, метамодернизм представляет собой явление, в значительной мере симуляционное, искажающее, уводящее от объективной реальности, вводящее в заблуждение, игровое. История знает примеры, когда люди создавали сложные конструкции, объясняющие мир, в которые эмигрировали, при этом потеряв связь с реальностью. Метамодернизм — явление сходное, представляющее собой попытку создать очередную универсальную мифологию, куда можно совершить бегство от реальности.

Нередко метамодернисты проделывают такую операцию: берут понятие из какого-то одного контекста и пересаживают его в другой. Это они называют «колебанием». В итоге такая операция приводит к тотальному искажению объекта. Подобным образом один киевский доктор наук и уважаемый ученый пытается объяснить современные политические и социальные процессы в Украине с помощью своего личного понимания закона кармы, не обнаруженного ни в одной из древних религий, таких, как буддизм или индуизм.

Метамодернисты без затруднений строят из разных понятий-исказителей здание «метамодернизма», претендуя не только на философию, но и на научность, но это не мешает им в других случаях отказываться от любой попытки давать понятия, провозглашая, что метамодернизм можно понять лишь через чувства, интуицию, озарение. Метамодернисты критикуют постмодернистскую философию, что она чрезмерно занята языковыми играми, но сами создают новую игру, жонглируя именами, понятиями, тезисами, утверждениями. И если попытаться понять суть того, о чем они говорят, употребляя определенные слова, то окажется, что конкретного смысла они не несут и могут обозначать все что угодно.

— софистика, выборочность приемлемых (выгодных) тезисов. Софизмы свойственны метамодернизму. Но это в своем большинстве не те искусные софизмы, которыми оперируют и которые выдумывают манипуляторы и пропагандисты, а противоречия, порожденные кашей в голове. Дискуссия с метамодернистом абсолютно невозможна, потому что находится на уровне софизмов (в лучшем случае). На ваш любой аргумент метамодернист ответит либо новой порцией каши в голове, либо очередным софизмом. Когда вы начнете рассматривать метамодернизм на почве философии, ваш оппонент-метамодернист, почувствовав себя неудобно, тут же сбежит на почву искусства и начнет с вами говорить на другом языке. Когда вы станет говорить о «метамодернистском искусстве», он тут же сбежит на почву религии или мифологии. Он готов вам заявлять о «метамодернизме в науке», пытаясь аргументировать свою позицию с помощью ненаучных источников и мифа. С одной стороны, метамодернисты провозглашают универсальность метамодернизма как плацдарма для новой культуры и эпохи (эпохи метамодерна), с другой же — выбирают из общего контекста выгодные цитаты, от которых, впрочем, без затруднений готовы отказаться в будущем, перескочив на другую почву. Напомню, что такая непоследовательность, противоречивость, сумбур и каша в голове считается метамодернистами достоинством и «новым сознанием».

Завершая, стоит сказать, что метамодернизм привлекает людей, которые так или иначе не удовлетворены современным положением вещей. Они говорят о кризисе культуры. Ищут новые подходы. Хотят выйти на качественно новый уровень. Метамодернизм рекламирует себя в качестве способа решения всех этих проблем. Но суть в том, что нам предлагается сомнительный продукт. Лечение болезни начинается с правильно поставленного диагноза. И нужно еще знать, как лечить. Метамодернизм претендует на то, что является феноменом эпохального масштаба, выходом из множества современных «кризисов» (кризис культуры, искусства, дегуманизация и так далее), но не представляет собой качественно новой идеологии (не в политическом, а в широком смысле — как системы идей и ответов на основные мировоззренческие вопросы), способной построить новый мир, создать новую культуру. Описание реальности у метамодернистов лишь в незначительной части носит элемент истинности, да и не имеет оно никакого прямого отношения к метамодернизму, а взято из других источников (сам метамодернизм является всего лишь компиляцией, суррогатом), но в целом метамодернизм вводит в заблуждение.

Метамодернизм является частью процесса массового оглупления, охватившего весь мир. Если глупость в прошлом ассоциировалась с неграмотностью, то сегодня она часто связана с эрудированностью. Информация плодится в грандиозных масштабах ежесекундно, но ее качество редко бывает высоким. Информация может нести вред и несет его в грандиозных масштабах. С информацией нужно уметь работать, а для этого необходимо выработать культуру мысли, подразумевающую владение логическими приемами, научной методологией, а также способностью к философской рефлексии. Когда метамодернизм говорит о «колебаниях», то мы имеем дело с информационной всеядностью. Культура, будь то культура мысли или культура питания, подразумевает иерархию, вкус, принятие чего-то одного и отказ от чего-то другого. Основной же метод познания у метамодернистов — компилятивный. Метамодернист — это человек, сбитый потоками информации с ног, не умеющий с ней обращаться, не умеющий противостоять некачественной и вредной информации. Поэтому метамодернизм представляет собой еще одну интеллектуальную болезнь, выдающую себя за лекарство.