Унаследованная от христианства вера в то, что история движется к определённой цели, а общественно-политическое и научное развитие по необходимости влечёт за собой развитие и улучшение человека, не раз играла с человечеством злую шутку. Каждый раз, когда кто-то решает построить мир без конфликтов, это оборачивается репрессиями и массовыми убийствами. Каждый раз, когда кто-то поспешно объявляет о своей версии «конца истории», она возвращается и даёт по зубам.

ЧТО УНИЧТОЖИЛА АЛЬ-КАИДА

Террористы-смертники, атаковавшие 11 сентября 2001 года Вашингтон и Нью-Йорк, не просто убили тысячи людей и разрушили здание Всемирного торгового центра. Они также уничтожили главный миф Запада.

Жители западных стран убеждены, что современность — это всегда благоприятное и везде проявляющееся одинаково явление. Считается, что становясь более современным, общество совершенствуется, а также становится более похожим на другие общества. Для нас быть современным означает олицетворять наши ценности — ценности Просвещения.

Мнение о том, что Аль-Каида представляет собой пережиток Средневековья — заблуждение. На самом деле она является побочным продуктом глобализации. Как наркокартели и виртуальные корпорации, возникшие в 90-х годах, Аль-Каида появилась в период, когда дерегулирование финансового рынка способствовало накоплению огромных состояний в офшорах, а организованная преступность вышла на международный уровень. Отличительная особенность Аль-Каиды —применение организованного насилия по всему миру — была невозможна прежде. Веры в то, что мир можно изменить актами массового насилия, также не существовало в Средние века.

Ближайшие предтечи Аль-Каиды — это европейские анархисты конца XIX века.

Тот, кто отрицает, что террор во имя революции — это современное явление, попросту не знаком с новейшей историей. Советский Союз был попыткой воплотить просвещенческий идеал мира без власти и конфликтов. Ради достижения этого идеала сторонники советского государства убили и лишили свободы десятки миллионов людей. Нацистская Германия ответственна за самый масштабный геноцид в истории. Подобных проектов не существовало ни в каком другом столетии. Газовые камеры и ГУЛАГи — сугубо современные изобретения.

Есть много разновидностей современности. Некоторые из них чудовищны. Однако вера в то, что есть лишь один верный путь, имеет долгую историю. В XVIII веке возникло убеждение, что развитие науки и освобождение человека идут рука об руку. Эта просвещенческая вера, которая очень скоро приобрела очертания религии, в итоге получила выражение в порой гротескном, но от этого не менее влиятельном интеллектуальном движении начала XIX века под названием позитивизм.

Позитивисты верили, что любое общество, в основе которого лежит наука, будет похоже на все остальные; что научные знания породят универсальную мораль, согласно которой цель общества — поддерживать максимально возможные объёмы производства; что благодаря технологиям человек сможет добывать все необходимые ресурсы и победить нужду; что бедности и войне будет положен конец; что с помощью науки человечество создаст новый мир.

Насчёт того, каким именно должен быть этот новый мир, всегда были разногласия. Маркс и Ленин считали, что это будет бесклассовая эгалитарная анархия; Фукуяма и неолибералы — что это будет глобальный свободный рынок. Однако тот факт, что эти взгляды на будущее в корне отличаются друг от друга, ничуть не пошатнул веру, выражениями которой они являются.

Посредством влияния на Маркса, позитивистские идеи вдохновили имевший катастрофические последствия советский эксперимент по централизованному планированию экономики. После распада Советского Союза они возродились в виде культа свободного рынка. Появилось убеждение, что лишь «демократический капитализм» американского образца может по праву называться современным и что он неминуемо распространится на весь остальной мир. Когда это произойдёт, установится универсальная цивилизация, и история подойдёт к концу.

Подобное развитие событий кажется маловероятным. Что ещё более невероятно, так это то, что вера в него сохраняется по сей день, диктуя программы популярных политических партий по всему миру, а также политику организаций вроде МВФ и войну с терроризмом, в рамках которой Аль-Каида рассматривается как пережиток прошлого.

Данный взгляд ошибочен. Радикальный ислам — такое же современное явление, как коммунизм или нацизм. Хоть он и враждебен Западу, он в равной степени испытал на себе влияние как исламской традиции, так и западной идеологии. Так же как марксисты и неолибералы, радикальные исламисты убеждены, что способны изменить мир. Это и есть современный миф.

В новом мире, который стремится построить Аль-Каида, нет места власти и конфликтам. Фантазии лидеров Аль-Каиды ничем не отличаются от фантазий Маркса и Бакунина, Ленина и Мао, а также проповедников неолиберализма, которые не так давно объявляли о конце истории.

Современный миф гласит, что благодаря науке человечество может взять свою судьбу в собственные руки. Но «человечество» — само по себе миф, пережиток религиозного мировоззрения. На самом деле есть лишь отдельные люди, которые используют знания, предоставленные наукой, в собственных корыстных целях.

ТРИ СОВРЕМЕННЫХ ПРОЕКТА

Сто лет назад Европа считала себя примером для остального мира. Европейская цивилизация, обладавшая внушительной экономической и военной мощью, имела превосходство над всеми другими. Большинство европейцев не сомневалось, что до конца XX века весь мир переймёт европейские ценности.

В определённом смысле они были правы. Советский коммунизм, национал-социализм и исламский фундаментализм часто называют враждебными западным ценностям идеологиями. На самом же деле все эти три проекта представляли собой попытки воплотить в жизнь современные европейские идеалы.

Первая мировая война пошатнула самоуверенность европейцев, но также создала условия для самого амбициозного модернизационного проекта по европейской модели. Советский эксперимент стал возможен благодаря гражданской войне в Европе. Тем не менее, это был однозначно европейский проект.

Холодную войну часто называют конфликтом между Востоком и Западом. Но не стоит забывать о предшествовавшем ей конфликте между восточным православием и западным католицизмом. Одна из причин, по которой Россия так и не стала западной страной — это то, что в отношении религии она всегда была в оппозиции к Западу. И всё же советский коммунизм был не «врагом Запада», а лишь одной из многочисленных попыток вестернизации России.

Западные исследолватели на протяжении многих лет считали советскую систему возвращением к московитской традиции тирании и варварства. Но верно скорее обратное. У России эпохи царизма было много изъянов. Были погромы. Но среди преступлений царя не было массовых убийств в целях улучшения человечества. Они начались в России при Ленине, который считал себя продолжателем революционной традиции насилия, начатой якобинцами.

Советская система несомненно позаимствовала многое от росийского деспотизма. Но она зародилась не в православных монастырях. Она была попыткой — не первой и не последней — построить на русской земле западный режим. После распада Советского Союза Россия не превратилась в западное государство. Вместо этого она вернулась к своей исторически неоднозначной позиции по отношению к Западу.

Советский коммунизм родился в самом сердце западной цивилизации, да он и не мог родиться ни в какой другой среде. Марксизм — это всего лишь более радикальная версия просвещенческой веры в прогресс, которая в свою очередь является мутацией христианской веры.

Далеко не все мыслители эпохи Просвещения были сторонниками прогресса. Достаточно привести в пример Вольтера. Однако утверждение Маркса о том, что развитие знаний позволит человечеству построить лучшее будущее, полностью согласовалось с главной идеей Просвещения.

Как известно, Маркс перевернул философию Гегеля с ног на голову. Тогда как Гегель утверждал, что история — это последовательность идей, Маркс заявил, что развитие идей обуславливается переменами в материальной основе общества. Однако часто упускается из виду, что взгляды Гегеля и Маркса на историю могли возникнуть лишь в контексте иудео-христианской культуры.

В соответствии с христианским мировоззрением, Гегель и Маркс рассматривали историю как драму, кульминацией которой должно стать спасение. Подобный взгляд отсутствует в других культурах. Греки, римляне, индийцы и китайцы не видели в истории цели. Для них история была лишь чередой сменяющих друг друга циклов, подобных тем, которые мы наблюдаем в природе.

Марксизм — это просвещенческая философия, в основе которой лежит иудео-христианский взгляд на историю. Другими словами, сугубо западная идеология. Именно так марксизм воспринимался в России. Начиная ещё со времён Петра I многие жители России считали единственным путём к спасению своей страны её европеизацию. Диктатура Ленина была очередной попыткой модернизировать Россию согласно западной модели.

Большевики стремились перенять наиболее передовые, по их мнению, аспекты европейской жизни. Вот почему приоритетом стала индустриализация, а сельское хозяйство решено было реорганизовать по фабричной модели. Массовое производство — организованное согласно учениям американского инженера Фредерика Уинслоу Тейлора, которым восхищался Ленин — считалось единственным путём к процветанию. Вслед за Марксом большевики считали индустриализацию залогом освобождения человечества. Промышленность была для них воплощением господства человека над природой.

Будучи верными последователями Маркса, большевики стремились очеловечить природу. Они начали с коллективизации сельского хозяйства. Следствием стала неспособность страны прокормить себя. Миллионы крестьян умерли от голода и в лагерях. Крупные участки России превратились в пустыри. Ужасы и нищета советского периода оставили по себе неизгладимый след.

Советская система уходит корнями в утопические мечты Просвещения. Ленин до конца верил в то, что террор революции положит конец государству. Троцкий оправдывал убийства как необходимый этап на пути к созданию мира, в котором каждый человек будет наделён талантами Микеланджело и Шекспира. Много крови было пролито за эти нездоровые фантазии.

Попытки воплотить в жизнь большевистскую утопию привели к установлению тоталитарного режима. Но это не было искажением замысла Маркса. Что бы ни говорили сторонники марксизма, это был единственно возможный исход. Согласно Марксу, главная причина конфликтов между людьми — это классовое разделение общества. Как только оно будет устранено, необходимость в государственной власти отпадёт.

В действительности же причины конфликтов более сложны. Классовое разделение — лишь одна из причин, причём далеко не главная. Этнические и религиозные различия, дефицит природных ресурсов и столкновение конфликтующих систем ценностей — это постоянные источники вражды. Их невозможно устранить, их можно лишь сгладить. Традиционные формы правления имеют целью решить эту проблему.

Попытки покончить с государством неизбежно приводят к установлению тоталитарного режима. Ленин подготовил почву для режима Сталина. А диктатура Ленина, в свою очередь, возникла из марксовского определения коммунизма.

Тоталитаризм всегда возникает там, где хотят построить мир без конфликтов и власти.

Как сам советский тоталитаризм, так и его крах были следствием изъянов в идеях Просвещения. Советское государство разрушили не экономические проблемы, а силы, которых — согласно Марксу и неолибералам — не существует.

Исторические обстоятельства несомненно сыграли свою роль. «Звёздные войны» Рональда Рейгана были скорее кампанией по дезинформации, чем реалистичной оборонной программой, но они помогли убедить часть советской элиты в том, что система должна измениться. Михаил Горбачёв возглавил страну на волне убеждения в том, что советский режим переживает застой и разъедается коррупцией. Но единственным результатом его реформ стала демонстрация нелегитимности режима. Советский Союз распался без насилия со стороны как правителей, так и их подданных.

Но за слабостью советского режима скрывалась сила национализма и религии. Польша стала первой страной, вырвавшейся из лап тоталитаризма, отчасти благодаря сильной церкви. Афганистан успешно противостоял вторжению Советского Союза благодаря мощи исламского фундаментализма, который тогда поддерживался Западом.

Советский эксперимент обернулся провалом и колоссальными человеческими жертвами. Тем не менее, он был позже повторён во многих других странах. В эпоху маоизма советская система служила моделью экономического развития Китая. Когда в ходе культурной революции Китай отошёл от советской модели, это было сделано с целью построить более аутентичную форму социализма. Результат был ещё хуже, чем в России — многочисленные жертвы, ущемление свобод и загрязнение окружающей среды. Только когда в 80-х годах наследие марксизма было отброшено, Китай наконец пошёл своим собственным путём.

Как с точки зрения своего размаха, так и с точки зрения цели, советский террор был сугубо современным явлением. То же верно и в отношении нацистского геноцида.

Нацизм был сочетанием опасных и откровенно безумных идей. Теософы и оккультисты соревновались с христианами-антисемитами и приверженцами нового государственного культа в поклонении скандинавским богам; сторонники извращённой версии романтического национализма Гердера маршировали плечом к плечу с поборниками научного расизма. Кроме того, нацисты были небезразличны к идеям современности и Просвещения.

Гитлер никогда не скрывал, что нацизм был современным проектом. Ярый поклонник Генри Форда и американских методов массового производства, вождь нацистов видел в технологиях способ увеличения силы человека. Наука должна была позволить человечеству — или, по крайней мере, определённой его части — ускорить ход эволюции и вывести из лучших образцов человека высшую расу. Остальные же должны были быть истреблены или обращены в рабов.

Угроза, которую представляли собой нацисты, поначалу не была распознана отчасти потому, что они были ультрасовременными. Эдвардианцы, правившие Британией в 30-е годы, происходили из мира экипажей и загородных домов, украшенных картинами Рейнольдса и Гейнсборо. Они осуществляли свою власть посредством парламентских институтов и классовой структуры. Нацисты были родом из мира автобанов и тяжёлой промышленности. Они использовали массовые собрания для уничтожения парламентских институтов и средства массовой информации для преобразования общества. Их влияниями в искусстве были авангардные движения вроде экспрессионизма и футуризма.

Когда современность нацизма распознавалась, она часто была предметом восхищения. Мировоззрение Гитлера имело много общего с мировоззрением европейской прогрессивной интеллигенции. Левым учёным вроде Джона Десмонда Бернала и Джулиана Хаксли была по вкусу идея о том, что при помощи науки можно создать высшую расу. Бернард Шоу и Герберт Уэллс проявляли серьёзный интерес с к позитивной евгенике. Многие социалисты (в том числе первые члены Фабианского общества) были в восторге от идей Ницше. Антисемитизм был повсеместным явлением: такие писатели как Хилэр Беллок и Перси Уиндем Льюис много писали о «еврейском вопросе».

Сегодня идеи нацистов кажутся нам безумными, но на тот момент они были лишь более радикальной версией убеждений, которых придерживались многие люди.

Нацизм часто называют атакой на западные ценности. На самом же деле, как и советский коммунизм, он был воплощением западных традиций. Нацисты презирали просвещенческие идеалы терпимости, личной свободы и равенства. При этом они разделяли самые высокомерные притязания Просвещения. Вслед за Марксом они верили, что технологии способны изменить участь человека.

Нацисты считали себя революционерами и ставили себя в один ряд с якобинцами и большевиками. В военном романе Артура Кёстлера «Приезд и отъезд» философствующий нацистский дипломат заявляет, что нацизм — более глобальное явление, чем французская революция и советский коммунизм.

Нацисты отвергали прошлое и использовали современные технологии как инструмент власти — в том числе, для совершения беспрецедентного по своим масштабам геноцида.

Успех нацистов обеспечил им симпатии со стороны консервативно настроенных жителей многих европейских стран, но нацисты не стремились к восстановлению былого порядка. Как сказал Герман Раушнинг, сторонник «Консервативной революции» и приближенное лицо Гитлера, который позже вынужден был бежать из Германии: «Национал-социализм — это подлинно революционное движение в том смысле, что ему удалось достичь «массовой мобилизации», о которой мечтали анархисты и коммунисты».

Во многих европейских странах, в первую очередь в Вишистской Франции, нацизм приобрёл сторонников среди тех, кто видел в нём способ предотвращения социальной революции. Но они очень скоро обнаружили, что заблуждались. Как и коммунизм, нацизм ставил целью преобразование общества и всего человечества.

Ошибочно считать противников либеральных ценностей врагами Просвещения. Нацизм и советский коммунизм, принявшие на вооружение науку и технологии, были движимы устремлениями, которые уходят корнями в эпоху Просвещения. В то же время они были антилиберальными.

Может ли подобное нацизму явление возникнуть вновь? Ещё несколько лет назад все сходились на мнении, что глобализация обуславливает тенденцию к центризму в политике. На деле же, как и следовало ожидать, она спровоцировала всплеск экстремизма.

В Европе начала XXI века ультраправые партии — это не пережиток прошлого. Их расистские и антисемитские программы действительно являются устаревшими, но в то же время они стремятся реализовать современный эксперимент. Европейское ультраправое движение — это не столько перезапуск фашизма, сколько попытка его модернизировать. Как и нацисты, ультраправые пытаются построить версию современности, сочетающую в себе самые мрачные традиции Европы.

Между сегодняшней Европой и Европой межвоенного периода есть несколько отличий. Тогда массовые партии задавали тон в политике; сегодня они переживают трудные времена. Всё больше людей удаётся привлечь на свою сторону организациям вроде «Гринписа» и антикапиталистического движения. В межвоенный период демократия была слабой; сегодня она прочно укоренилась. Тогда Европа переживала губокий экономический кризис; сегодня Европа кое–как перебивается.

Эти отличия обуславливают разницу в стратегии ультраправых. Нацисты свергли демократическую власть. Сегодняшние ультраправые используют демократию в своих целях. Нацисты мобилизировали безработных. Современные ультраправые обращаются к тем, чей доход и положение в обществе оказались под угрозой из–за перемещения рабочих мест в развивающиеся страны. Нацисты отдавали предпочтение корпоративистской модели экономики. Сегодняшние ультраправые выступают за глобализацию, одновременно получая поддержку от групп, которым она угрожает. За исключением «Национального фронта» Марин Ле Пен, новые европейские ультраправые исповедуют традиционную неолиберальную экономическую политику.

Неслучайно в последние десять лет в Европе наблюдается рост популярности ультраправых. Как и в межвоенный период, праворадикалы осознают уязвимость либерального общества куда лучше, чем его сторонники. Ультраправые превратились из маргиналов в реальную политическую силу благодаря пониманию того, что даже в самых богатых странах у глобализации есть проигравшие.

Быть может, Европа — это прототип пост-современного государства, в котором национальные правительства сосуществуют с влиятельными наднациональными институтами. Если это так, то этот процесс не необратим. Европейские институты не могут заменить собой исторически сложившуюся национальную идентичность, но могут подточить её.

Ослабленная национальная культура — это идеальная питательная среда для ультраправых идей.

Национальное государство — неестественное образование и исключительно современное изобретение. Со временем его могут заменить другие формы политической организации. Но на данный момент национальное государство знаменует собой вершину демократии. Таким образом, попытка превзойти национальное государство в Европе — это попытка превзойти демократию. Это создаёт опасный прецедент, которым могут воспользоваться ультраправые.

Тогда как Европа экспериментирует с преодолением национального государства, в остальном мире построение национальных государств остаётся предпосылкой развития. Самый успешный эксперимент по европейской модели был осуществлён в Турции. Режим Ататюрка просуществовал дольше, чем Советский Союз, а также пользовался намного большей поддержкой со стороны общества. За пределами Европы наибольший успех в модернизации был достигнут в странах Азии, где произошло слияние новых технологий с местной культурой.

Хрестоматийный пример — Япония. Вопреки постулатам марксизма и либерализма, индустриализация в Японии не повлекла за собой распад феодальной системы. Сегодняшняя Япония — это развитая индустриальная страна, но она так и не переняла западные ценности. И всё же, она многое позаимствовала у западных стран.

После прибытия в Японию коммодора Военно-морских сил США Мэтью Колбрайта Перри, у Японии не было выбора, кроме как стать европейским государством, если она не хотела повторить печальную участь Китая и Индии, превратившись в колонию Запада. В процессе модернизации традиционная религия — синтоизм — превратилась в государственную религию по аналогии с протестантизмом в Европе периода после Реформации. Благодаря Цусимскому сражению 1905 года, в ходе которого японский флот уничтожил российскую эскадру, Япония стала первой азиатской страной, которая нанесла поражение европейской армии. Однако эта победа ознаменовала период милитаризма и национализма. Чтобы противостоять европейским силам, Япония вынуждена была им подражать.

Страны, которые стремятся стать современными, руководствуясь собственной культурной традицией, а не западной моделью, поступают мудро.

Однако, пытаясь сопротивляться западному влиянию, они неизбежно начинают напоминать европейские прототипы современного государства. Ни одна страна не может избежать требований современного мира, установленных Европой.

Есть и ещё одно новое движение, отрицающее современный мир. Радикальный ислам противопоставляет себя современным ценностям. Один комментатор написал: «Одиннадцатое сентября было атакой исламских фашистов на весь современный мир». На самом же деле ислам с фашизмом объединяет именно то, что и тот, и другой — современные явления.

Движения, имеющие определённое сходство с радикальным исламом, начали возникать в Европе в период распада средневекового порядка. В начале XV века реформаторы христианства вроде Яна Гуса отвергали авторитет церкви и заявляли о необходимости вернуться к библейским предписаниям. Примерно в то же время Томас Мюнцер проповедовал милленаристскую версию христианства, которая вскоре была дополнена концепцией нового общества. На протяжении нескольких веков движение под названием Братья и сёстры свободного духа вопреки преследованиям действовало во многих частях Европы. Это милленаристское движение отвергало не только авторитет церкви, но и мораль.

Средневековое общество пережило много жестоких конфликтов, но оно было основано на вере в авторитет. Ранние милленаристские движения отвергали любой авторитет. Это объединяет их с радикальным исламом. Но, в отличие от радикальных исламистов, они не верили, что при помощи актов террора можно построить новый мир. Вот почему подлинных предшественников радикального ислама следует искать в революционных движениях конца XIX века.

Революционный терроризм зародился в царской России на фоне стремительных перемен.

Города разрастались, уровень грамотности повышался, население росло, формировался новый класс безработных интеллектуалов. Студенты, которые приняли на вооружение террор в качестве политического инструмента, не ностальгировали по мифическому прошлому, а смотрели в мифическое будущее. Их представление о будущем было очень неопределённым. Их больше интересовал сам акт разрушения, чем его предполагаемые плоды. Как говорил отец русского анархизма Михаил Бакунин: «Страсть к разрушению есть творческая страсть».

Между Аль-Каидой и европейскими революционерами-анархистами есть существенные различия. Анархисты конца XIX века выбирали в качестве мишеней чиновников, а не гражданское население. Они применяли террор выборочно. Аль-Каида же стремится убить как можно больше рядовых граждан. И всё же, если выбирать предшественника Осамы бин Ладена, то выбор падёт на Сергея Нечаева, который на вопрос о том, кого из династии Романовых следовало бы убить, ответил коротко: «Всех».

В своём романе «Тайный агент» Джозеф Конрад красочно описывает революционный нигилизм в России. Один из персонажей книги, первый секретарь посольства России в Лондоне, отмечает, что для того, чтобы быть эффективным, терроризм должен быть направлен на самые глубокие убеждения общества. Поскольку главный священный фетиш современности — это наука, дипломат даёт указания агенту взорвать Гринвичскую королевскую обсерваторию. Атака на здание, посвящённое науке — это «зверство непонятное, необъяснимое, почти немыслимое в своей абсурдности». Именно по этой причине она будет очень эффективной: «Безумие — вот что по-настоящему ужасает; с ним ничего нельзя поделать угрозами, уговорами или подкупом».

Во времена Конрада священной наукой была физика. Сегодня это экономика. Вот почему Аль-Каида уничтожила здание, посвящённое торговле, а не изучению звёзд.

Интеллектуальные основы радикального ислама заложил египетский мыслитель Сейид Ибрахим Кутб. Он родился в 1906 году в маленькой деревушке, а затем перебрался в Каир к дяде, где и получил свою первую работу — в министерстве образования. Но его призванием было писательство. Несколько томов комментариев к Корану, которые он написал в тюрьме, до сих пор пользуются популярностью среди воинствующих мусульман. Испытав на себе влияние пакистанского философа Абу-ль-Аля Маудуди, который впервые использовал слово «джихад» в политическом контексте, Кутб стал главным идеологом ассоциации «Братья-мусульмане». В 1966 он был казнён по приказу президента Египта Гамаля Абдель Насера.

Лейтмотив трудов Кутба — духовная нищета современного западного общества. Как и сами американцы, Кутб считал Соединённые Штаты образцом современного общества. Он провёл в Америке несколько лет, но так и не осознал, что это одна из самых религиозных стран в мире.

Ещё со времён Токвилля наблюдательные посетители США отмечали глубокую религиозность американского общества. Согласно теории о высокоразвитых обществах знаний, Америка должна вслед за Европой становиться всё более светской страной, но по-прежнему нет ни малейших признаков подобной тенденции. Как раз наоборот, своеобразная религиозность Америки всё больше выходит на первый план. Ни в какой другой стране политики не упоминают имя Иисуса с такой частотой, а религиозные движения не пытаются устранить дарвинизм из школьной программы.

Кутб не понял, что раз Америка — современная страна, то современным должен быть и фундаментализм. Следовательно он не понял, что и сам был современным.

Как бы там ни было, самую сильную ненависть у Кутба вызывала американская свобода. Посетив однажды церковный клуб, он ужаснулся тому, что члены паствы танцевали под “Baby, It’s Cold Outside”, прикасаясь друг к другу руками, губами и грудью. Он осуждал заботу американцев о своих лужайках, видя в ней недостаток чувства общности. А ещё он называл джаз «музыкой, изобретённой чернокожими, чтобы удовлетворять свою примитивную страсть к шуму».

Труды Кутба изобилуют критикой Запада. Тем не менее, он позаимствовал многие свои идеи из западных источников. В особенности он обязан европейскому анархизму. Идея о революции, которая породит новый мир, свободный от разделения на правителей и подданных, не имеет прецедентов в исламской мысли. Это очевидное заимствование из радикальной европейской идеологии. Европейское влияние просматривается не только в идеях Кутба о революционной борьбе, но и в его отношении к Корану, который он рассматривал не как источник истины, а как произведение искусства. Вера для него была личным делом.

Интеллектуальные корни радикального ислама следует искать в европейском Контрпросвещении, которое начало формироваться в конце XVIII–начале XIX веков. Рациональный скептицизм привёл мыслителей вроде Дэвида Юма к отрицанию самого разума. Иоганн Георг Гаман отвергал рациональный поиск истины в пользу религиозного откровения. Кьеркегор отстаивал субъективный опыт веры. Иоганн Готфрид Гердер отвергал просвещенческий идеал универсальной цивилизации и верил в уникальность каждой культуры. Фихте и Ницше утверджали превосходство воли над разумом.

Именно аспект отрицания разума доказывает, что радикальный ислам — это современное движение. Средневековый мир хоть и был объединён верой, но не презирал разум. Средневековое мировоззрение было смесью греческого рационализма и иудео-христианского теизма. Природа согласно ему была рациональной.

Романтическая вера в то, что мир можно изменить посредством акта воли — такая же часть современного мира, как и просвещенческая идея об универсальной цивилизации. Первая возникла как реакция против последней.

В XIX веке немецкий романтизм стал протестом против притязаний Франции на роль модели универсальной цивилизации. В начале XXI века идеи романтизма вновь возродились как реакция против американского универсализма. Аль-Каида противопоставляет себя современному миру, но идеи, лежащие в основе её деятельности — сугубо современные. О радикальном исламе можно сказать то же самое, что Карл Краус говорил о психоанализе: это и есть тот самый недуг, от которого он берётся нас излечить.

ПРОРОКИ СОВРЕМЕННОСТИ

История идей подчиняется закону иронии. Идеи имеют последствия. Но, как правило, не те, к которым стремились их авторы. А зачастую и прямо противоположные.

Позитивисты — истинные пророки современности. По причине влияния, которое они оказали на Маркса, можно сказать, что они стоят за коммунистическими режимами XX века. В то же время, посредством влияния на развитие экономики, они стали вдохновителями социальных инженеров и утопистов, которые создали свободный рынок после падения коммунистического режима.

Катехизис позитивизма состоял из трёх ключевых догматов:

1. Ход истории диктуется развитием науки; новые знания и новые технологии — это главные детерминанты социальных перемен.

2. Наука позволит преодолеть дефицит ресурсов и тем самым раз и навсегда покончить с бедностью и войной.

3. Развитие науки идёт рука об руку с развитием этики и политики; умножение и систематизация научных знаний ведёт к формированию гуманистических ценностей.

Позитивистские идеи лежат в основе марксовского коммунизма, а также «теорий модернизации», разработанных после Второй мировой войны. Более того, ими руководствуются современные творцы глобального свободного рынка.

Основателем позитивизма был граф Анри Сен-Симон (1760-1825). Сен-Симон велел своему лакею каждое утро будить его со словами: «Помните, мсье граф, что вас ждут великие дела». Возможно именно благодаря этому он прожил насыщенную жизнь. В возрасте 17 лет он был призван в армию и в составе французского контингента участвовал в Войне за независимость США. Позже он был взят в плен и помещён в тюрьму на Ямайке. Именно там он задумал свой первый грандиозный план — постройку канала через озеро Никарагуа, соединяющего Атлантический и Тихий океаны. Этот план был отвергнут вице-королём Мексики. Во время французской революции Сен-Симон сколотил состояние, скупая дома, принадлежавшие дворянам, которые эмигрировали или были казнены. Возможно также, что он некоторое время был агентом британского правительства.

Затем для Сен-Симона наступили трудные времена. Он был несправдливо обвинён в организации убийства и провёл несколько лет в лечебнице для душевнобольных. В последние годы его жизни лишь поддержка верного слуги помогла ему не умереть с голоду.

Сен-Симон был искателем приключений и первым социалистом в современном смысле этого слова. Он разделил общество на классы, каждый из которых имел собственное отношение к средствам производства, и критиковал рыночный капитализм за его анархичность и нестабильность. Его критика капитализма имела огромное влияние. Но ещё большее влияние имело его видение будущего, которое в конце XX века было воплощено в форме утопического проекта глобального свободного рынка.

По мнению Сен-Симона, общество его времени было хаотичным и раздробленным, так как не использовало научные достижения в полной мере. Развитие общества он считал следствием развития науки. Согласно ему, по мере умножения научных знаний человечество движется вперёд. Каждое общество проходит через определённые стадии, двигаясь от религиозного мировоззрения к метафизическому и далее к научному. На каждой последующей стадии знания становятся более точными и систематизированными. После того, как каждое общество в мире пройдёт через эти стадии, этика станет наукой, не менее объективной, чем физика и химия. Тогда все предыдущие нравственные и политические разногласия будут устранены.

Там, где нет разногласий, нет и необходимости во власти. Ссылаясь на Сен-Симона, Маркс считал, что в будущем на смену управлению людьми придёт управление вещами. Маркс был лишь поверхностно знаком с трудами Сен-Симона, которые впервые прочёл лишь в 1860-х годах и позже отверг; тем не менее, влияние Сен-Симона на него было огромным.

Сен-Симон верил, что по мере умножения знаний и роста производства необходимость в государственной власти отпадёт. Маркс придерживался того же убеждения, и оно легло в основу его концепции коммунизма.

Позитивисты стремились не просто переделать общество, а и создать новую религию. Сен-Симон предсказывал, что «позитивная доктрина» ляжет в основу новой «церкви», а учёные сформируют новое «духовенство». Он мечтал о создании Совета Ньютона, в состав которого входил бы двадцать один член совета, избранный человечеством. Теория гравитации Ньютона, которая была «основной новой научной системы», должна была также стать основой «новой религиозной системы». Однако в новой религии Сен-Симона место верховного божества было уготовано не гравитации, а человечеству. Последний труд Сен-Симона назывался «Новое христианство» (1825) и провозглашал возвышение человека в ранг высшего существа.

Превращение позитивизма в религию началось вскоре после смерти Сен-Симона. Позитивистский культ очень скоро приобрёл все церковные атрибуты: гимны, алтари, ризы и даже собственный календарь, в котором месяцы были названы в честь Архимеда, Гутенберга, Декарта и прочих святых рационализма.

Огюст Конт (1798-1857), самый влиятельный из позитивистов, завершил превращение позитивизма в религию. Сын местного сборщика податей, в 1814 году Конт получил место в парижской Политехнической школе благодаря отличным результатам вступительных экзаменов. Юные политехники верили, будто «создать религию — это всё равно, что построить мост».

Конт начал с разрушения сформировавшегося вокруг Сен-Симона культа. Изначально Конт был протеже Сен-Симона, но позже порвал со своим наставником и отрицал его интеллектуальное влияние. Однако он продолжил план Сен-Симона по превращению позитивизма в религию и продвигал его со страстью, которая граничила с безумием.

Развитие идей Конта невозможно понять отдельно от его личной жизни. Как и отношения с Сен-Симоном, первый брак Конта закончился раздором. Его жена выходила его во время первого из череды нервных срывов, когда психиатр объявил его помешанным, и согласилась на причудливую христианскую брачную церемонию (на которой настаивала мать Конта, возражавшая против гражданского брака), в ходе которой Конт подписался как Брут Наполеон Конт.

Конт страдал психическими расстройствами на протяжении всей своей жизни. Некоторое время он состоял в отношениях с Клотильдой де Во, талантливой и привлекательной женщиной, от которой ушёл муж. Когда она умерла после продолжительной борьбы с болезнью (вероятно, туберкулёзом), Конт вновь оказался на грани безумия.

Конт посвятил всю свою жизнь поклонению образу Клотильды.

Он шокировал всех своих последователей-рационалистов, объявив в нескольких трудах любовь движущей силой человечества. Он также объявил Клотильду Непорочной Девой позитивистской церкви и распорядился, чтобы её могила стала местом паломничества.

Взяв за основу обряды католической церкви, Конт разработал детальную систему ежедневных ритуалов для последователей новой религии. В своей «Системе позитивной политики» он писал, что убеждённый позитивист должен молиться три раза в день, по одному разу каждой из своих домашних богинь: матери, жене и дочери. Он должен креститься, трижды прикасаясь пальцем к специальным точкам на голове, через которые (согласно френологии) проходят импульсы доброжелательности, порядка и прогресса. В позитивизме было девять таинств. Первым из них было представление (аналог крещения), в ходе которого ребёнок получал двух покровителей, а последним — таинство объединения. После смерти останки позитивиста должны были быть погребены в священном лесу, окружающем позитивистский храм.

Позитивисты основательно подошли к созданию новой религии. Они придумали новую форму одежды с пуговицами на спине, чтобы её можно было снимать и одевать только с помощью другого человека. Целью было поощрение альтруизма и взаимопомощи. К сожалению, всё закончилось полицейскими облавами. Восприняв слова Сен-Симона о «реабилитации плоти» буквально, полицейские решили, что позитивисты устраивают оргии.

Позитивистская религия — «католицизм минус христианство», как говорил о ней Томас Генри Гексли, — была в высшей степени нелепой, но также невероятно влиятельной. Храмы религии человечества появились не только в Париже, но и в Лондоне и Ливерпуле. Позитивистская церковь также имела огромный успех в Латинской Америке. В Бразилии, на флаге которой красуется лозунг Конта «Порядок и прогресс», позитивистские храмы существуют по сей день. Идеи Конта о правлении технократической элиты оставили след в истории Политехнической школы Франции. Посредством влияния на Джона Стюарта Милля, с которым Конт долгое время вёл переписку, он поучаствовал в отождествлении либерализма со светским гуманизмом — или, как называли его Милль и Конт, религией человечества.

Несмотря на всю свою абсурдность, религия человечества стала прототипом светских религий XX века.

Как марксизм, так и неолиберализм содержат догмат о том, что благодаря умножению научных знаний человечество сможет избавиться от извечных зол: войны, тирании и бедности.

Сен-Симон и Конт унаследовали это представление от маркиза де Кондорсе (1743-94). Кондорсе написал знаменитое эссе о прогрессе человеческого ума, в котором утверждал, что человечество можно усовершенствовать. Умножение знаний покажет, писал он, что «моральная доброта человека, необходимый результат его организации, доступна, как все другие способности, неограниченному совершенствованию, и что природа связывает неразрывной цепью истину, счастье и добродетель». Кондорсе умер в тюрьме после ареста революционным правительством Робеспьера.

Вполне возможно, что Сен-Симон и Кондорсе были знакомы. Как бы там ни было, вслед за Кондорсе, Сен-Симон и Конт верили, что прогресс, достигнутый в развитии общества — это закономерное следствие прогресса человеческого ума. История, считали они, — это ни что иное, как развитие ума и преобразование общества посредством истин, открытых наукой. Деятельность человека подчиняется закону прогресса, на основании которого можно предсказать будущее человечества.

Сен-Симон и Конт стремились создать «позитивную» политику, провозглашающую освобождение человечества посредством науки. Как и Маркс, они считали, что развитие науки снимет необходимость в индивидуализме. Но, в олтичие от Маркса, они с симпатией относились к Средневековью и, как следствие, искали компромиссов с консервативными мыслителями.

Конт утверждал, что история состоит из двух чередующихся этапов: критического и органического. Разумеется, Конт не считал, что человечество когда-нибудь вернётся к прошлому. Будучи мыслителем эпохи Просвещения, он был убеждён, что в будущем человечество будет жить лучше, чем сейчас; однако, будучи сторонником органического общества, он обогатил своё видение будущего элементами прошлого. Отчасти по этой причине позитивизм всегда был привлекательным для европейских правых.

Привлекательность позитивизма для правых объясняется главным образом убеждением Сен-Симона и Конта в том, что наука об обществе должна быть основана на истинах физиологии. Сен-Симон всегда утверждал, что физиология — это основа любой «науки о человеке». Конт разрабатывал «социальную физику», основанную на физиологии науку об обществе, которая, по его мнению, должна была завершить «современную философскую систему».

Идея о том, что наука об обществе должна быть основана на физиологии, привлекала европейских правых интеллектуализацией представления о человеческих типах.

Было бы абсурдом обвинять Сен-Симона и Конта в том, как были использованы их идеи; тем не менее, есть непосредственная связь между псевдонауками вроде френологии и правыми политическими идеями в Европе XX века. Мы уже упоминали об использовании френологии Контом. В конце XIX века френология стала частью криминальной антропологии, основанной итальянским юристом Чезаре Ломброзо (1835-1909). Идеи позитивизма оказали значительное влияние на теории Ломброзо. По его мнению, некоторые люди имели врождённую предрасположенность к совершению преступлений, которую можно было распознать благодаря физиологии и физиогномике. Он предложил использовать «антропометрию», то есть измерение черепа, роста и прочих физических показателей с целью выявить склонных к преступности. Методы Ломброзо применялись в Италии и многих других странах вплоть до начала Второй мировой войны.

Френология также применялась при разработке расовых теорий. В 1860-х годах основатель Британского антропологического института Джон Беддоу создал на основе измерений черепа «индекс черноты», который позже использовал, чтобы доказать, что ирландцы принадлежат к «африканоидам». В XX веке нацисты при помощи краноиметрики обосновывали различия между арийцами и неарийцами. Привлекательность позитивизма как для правых, так и для левых заключалась в его претензии на научность. Почти во всех случаях наука опровергала либерализм. Тем не менее, в конце XX века эту доктрину снова реанимировали те, кто стремился универсализировать определённую ограниченную версию либеральных ценностей.

Позитивизм вдохновил самые влиятельные светские религии отчасти благодаря своему влиянию на социальные науки. Позитивисты понимали современность как преобразование мира при помощи научных знаний. Для Конта главной наукой была социология, причём крайне спекулятивного сорта. Для идеологов свободного рынка ей стала экономика — не менее спекулятивная дисциплина.

Сами того не осознавая — а очень немногие из них знакомы с историей идей — экономисты унаследовали позитивистский образ мыслей.

Сен-Симон и Конт мечтали об универсальной науке, которая бы свела все знания человечества к единому набору законов. Сен-Симон считал, что эволюция разума не будет завершена до тех пор, пока не будет доказано, что всё в мире подчиняется единому закону. Он писал, что на двенадцатой и последней стадии развития человеческого разума «система знаний будет перестроена на основании убеждения в том, что во всей Вселенной действует один неизменный закон. Религия, политика, мораль и гражданское право должны будут быть приведены в соответствие с новой системой знаний». Конт писал: «Основной характер позитивной философии выражается в признании всех явлений подчинёнными неизменным естественным законам. Открытие и сведение числа их до минимума и составляет цель всех наших усилий».

Возможность создания единой науки подразумевает, что социальные науки ничем не отличаются от естественных наук. И те, и другие стремятся открыть законы природы. Истинное знание можно приобрести лишь посредством научных исследований; каждая наука, в том числе и социальные науки, должна стремиться к математической точности. Как писал Конт, «математика должна занять первое место в иерархии наук».

Идея о том, что социология должна быть частью единой науки проникло в экономику благодаря Венскому кружку. После того, как в 1922 году кафедру философии Венского университета возглавил Мориц Шлик, Венский кружок преуспел в распространении логического позитивизма.

Венский кружок сформировался под влиянием идей физика и эксперта по баллистике Эрнста Маха (1838-1916). Как и Конт, Мах считал, что религия и метафизика принадлежат к примитивной стадии развития разума, и только наука может быть источником истинных знаний о мире. По мнению Маха, основой научного знания было чувственное восприятие. Венский кружок объединил идеи Конта и Маха и рассматривал науку как сочетание логики и математики с одной стороны и информации, полученной посредством органов чувств, с другой.

Логические позитивисты пошли дальше, чем Сен-Симон и Конт, и объявили, что лишь поддающиеся проверке утверждения имеют смысл. Таким образом, религия, метафизика и мораль объявлялись бессмысленными.

После прихода к власти нацистов многие из членов Венского кружка бежали в США. Логический позитивизм как философское движение перестал существовать к 1940-м годам. Однако он оказал влияние на экономику, повлияв на взгляды Милтона Фридмана и многих других.

Ни один из представителей классической экономики не верил, что математика должна лежать в основе социологии. Для Адама Смита и Адама Фергюсона основой экономики была история. Экономика была неразрывно связана с развитием и упадком наций, борьбой между разными социальными группами. Смит и Фергюсон считали, что экономическую жизнь можно понять лишь посредством изучения исторических событий. То же самое верно и в отношении Маркса. С ростом влияния позитивизма в социальных науках данная традиция почти исчезла.

Отделение экономики от истории привело к потере связи первой с реальностью. Классические экономисты понимали, что законы рынка — это всего лишь следствия поведения человека и как таковые имеют ограничения. История свидетельствует об определённой предсказуемости поведения людей, но также содержит примеры обратного, что делает поиск универсальных законов бессмысленной затеей. Есть большие сомнения в том, что в социальных науках есть хоть один такой же закон, как в естественных науках. Тем не менее, последнее время «законы экономики» часто используются в качестве подтверждения того, что свободный рынок, который последние несколько столетий существовал лишь в небольшой группе стран, должен стать универсальной экономической моделью.

Кампания по созданию глобального свободного рынка основана на убеждении в том, что свободный рынок — это самая эффективная экономическая модель; но есть много определений эффективности, ни одно из которых не свободно от оценочных суждений. Позитивисты считали, что эффективность экономики измеряется продуктивностью. Свободный рынок действительно обеспечивает высокую продуктивность. Но, как прекрасно понимали Сен-Симон и Конт, это ещё не означает, что он идёт во благо людям.

Идея о необходимости распространения свободного рынка по всему миру имеет смысл только в том случае, если вы придерживаетесь определённого взгляда на философию истории.

Согласно доктрине позитивизма, наука — это двигатель исторических перемен. Новые технологии искореняют неэффективные средства производства и порождают новые формы общественной жизни. Данный процесс имеет место на протяжении истории постоянно и должен завершиться объединением всего мира в единую экономическую систему. Конечным результатом развития науки должна стать универсальная цивилизация, основанная на законах светской морали.

Для Сен-Симона и Конта технологии означали железные дороги и каналы. Для Ленина — электричество. Для неолибералов — интернет. Вывод во всех случаях одинаков: технологии, то есть практическое применение научных знаний, порождают единые ценности. Это главный миф современности, который был создан позитивистами и сегодня принимается как факт.

В определённом смысле позитивисты были мудрее своих последователей из XX века. Идея о максимальной продуктивности как цели экономики — губительное наследство позитивизма; однако Сен-Симон и Конт не придерживались этой идеи. Они понимали, что человек — не только экономическое животное, и считали, что по мере развития знаний поддержание социальных связей становится всё более важным.

Сен-Симон и Конт не были догматиками. Они понимали, что человеческая жизнь сложна, и то, что хорошо для одного общества, может быть плохо для другого. На практике (хоть и не всегда в теории) позитивисты допускали, что существует более одной версии современности.

Этого политического релятивизма недостаёт творцам глобального свободного рынка. По их мнению, иррациональность — единственное препятствие на пути к установлению лучшего из возможных режимов во всём мире. Тем не менее, мир, который они хотят построить, аналогичен тому, о котором мечтали позитивисты. В конце своей «Общей теории занятости, процента и денег» Джон Мейнард Кейнс писал:

«Идеи экономистов и политических мыслителей — и когда они правы, и когда ошибаются — имеют гораздо большее значение, чем принято думать. В действительности только они и правят миром. Люди практики, которые считают себя совершенно неподверженными интеллектуальным влияниям, обычно являются рабами какого-нибудь экономиста прошлого. Безумцы, стоящие у власти, которые слышат голоса с неба, извлекают свои сумасбродные идеи из творений какого-нибудь академического писаки, сочинявшего несколько лет назад».

Кейнс писал в период, когда государственную политику определяли устаревшие экономические теории. Сегодня её определяет устаревшая религия. Сравнение Сен-Симона и Конта с безликими бюрократами из МВФ может показаться преувеличением, однако само представление о современности, на котором базируется деятельность МВФ — это наследие позитивизма. Социальные инжнеры, стремящиеся создать свободный рынок в каждом уголке мира, считают себя научными рационалистами, но на самом деле являются не более чем последователями давно забытого культа.

©John Nicholas Gray

Оригинал можно почитать тут.