Первая глава нон-фикшн романа чилийского писателя Бенхамина Лабатута, вошедшего в шорт-лист Международной Букеровской премии 2021 года, — о немецком учёном Фрице Габере, который одновременно спасал население планеты от голодной смерти и разрабатывал химическое оружие, ответственное за миллионы смертей в ходе обеих мировых войн.

В ходе медицинского осмотра перед началом Нюрнбергского процесса врачи обнаружили, что ногти на руках и ногах Германа Геринга приобрели красный цвет из-за пристрастия к анальгетику дигидрокодеину (Геринг принимал по 100 таблеток в день). По словам Уильяма Берроуза, дигидрокодеин в два раза сильнее кодеина и похож на героин. Североамериканские врачи посчитали необходимым излечить Геринга от зависимости прежде чем он предстанет перед судом. Задача была не из лёгких: когда союзники схватили Геринга, тот нёс чемодан, в котором было более 20 тысяч таблеток — почти всё, что оставалось в Германии на конец Второй мировой войны. Геринг не был исключением из правил. Почти все солдаты вермахта ежедневно получали в рамках «боевого рациона» первитин (метамфетамин), позволявший не спать неделями и вызывавший безудержную эйфорию.

«Воцаряется полная тишина. Всё становится далёким и незначительным. Я чувствую себя так, как будто парю над самолётом, который пилотирую», — писал позже один из пилотов люфтваффе. Немецкий писатель Генрих Бёлль в письмах с фронта просил прислать ему побольше таблеток. «Здесь приходится нелегко, — писал он своим родителям 9 ноября 1939 года. — Надеюсь, вы понимаете, что я могу писать вам не чаще, чем раз в несколько дней. Сегодня я пишу главным образом для того, чтобы попросить ещё первитина». Двадцатого мая 1940 года он написал родителям длинное эмоциональное письмо, которое заканчивалось аналогичной просьбой: «Не могли бы вы прислать мне побольше первитина, чтобы я мог иметь немного про запас?». Ещё 2 месяца спустя его родители получили письмо, состоявшее всего из одной строки: «Если возможно, пришлите ещё первитина».

Амфетамины служили топливом для безжалостного немецкого блицкрига.

Когда же союзные войска окружили нацистов, и фюрер приказал уничтожить все ценности, высшие чины Рейха обратились к другим веществам. Осознавая неминуемость поражения, они выбрали быстрый конец, и раскусили ампулы с цианистым калием, вдохнув перед смертью сладкий миндальный запах этого яда.

В последние месяцы войны по Германии прокатилась волна самоубийств. В одном только апреле 1945 года в Берлине покончило с собой 3 800 человек. Жителей городка Деммин, расположенного в 3 часах к северу от столицы, охватила массовая паника, когда отступающие немецкие войска взорвали за собой мосты и оставили их на полуострове, окружённом реками с трёх сторон, в ожидании Красной армии. За последующие три дня сотни мужчин, женщин и детей покончили с собой. Люди топились в реке Толлензе целыми семьями, связанные друг с другом верёвками (самые маленькие вдобавок имели на плечах ранцы с камнями). Масштабы были такими, что красноармейцы, которые до тех пор мародёрствовали, жгли дома и насиловали женщин, получили приказ остановить волну самоубийств; им трижды пришлось спасать женщину, которая пыталась повеситься на огромном дубе; незадолго до этого она похоронила под деревом троих своих детей, подмешав им в печенье крысиный яд.

Аналогичная эпидемия самоубийств охватила и высшие эшелоны нацистов: 53 генерала армии, 14 генерала военно-воздушных сил и 11 генералов флота, а также министр образования Бернгард Руст, министр юстиции Отто Тирак, фельдмаршал Вальтер Модель, «лис пустыни» Эрвин Роммель и, конечно же, сам фюрер покончили с собой. Другие, вроде Германа Геринга, не решались наложить на себя руки, и были взяты живыми; однако это лишь отсрочило неизбежный конец. Когда врачи решили, что Геринг готов предстать перед судом, трибунал признал его виновным и приговорил к повешению. Геринг попросил заменить повешение на расстрел, поскольку хотел умереть как солдат, а не как обычный преступник. Получив отказ, он покончил с собой, раскусив ампулу с цианистым калием, которую спрятал в баночке с помадой. Рядом с телом была найдена записка, в которой Геринг написал, что решил совершить самоубийство, как «великий Ганнибал».

Союзники попытались стереть все следы его существования. Тело, одежду и личные вещи Геринга отправили в крематорий кладбища Остфридхоф в Мюнхене, где они были сожжены, а пепел смешан с прахом тысяч политических заключённых и противников нацистского режима, обезглавленных в тюрьме Штадельхейм; детей-инвалидов и пациентов психиатрических лечебниц, умерщвлённых в рамках евгенической «Программы Т-4»; и многочисленных узников концлагерей. Прах был рассеян ночью над ручьём Ватценбах (место было выбрано случайно). Но все старания были напрасными: коллекционеры со всего мира по сей день обмениваются личными вещами, принадлежавшими последнему нацистскому руководителю. В июне 2016 года аргентинец заплатил более 3 тысяч евро за шёлковые трусы рейхсмаршала. Ещё через несколько месяцев тот же человек выложил 26 тысяч евро за сосуд, некогда содержавший стеклянную ампулу, которую Геринг раскусил 15 октября 1946 года.

Вся верхушка Национал-социалистической партии получила ампулы с цианистым калием по окончании концерта, который прошёл в Берлинской филармонии незадолго до падения города 12 апреля 1945 года.

Рейхсминистр вооружения и военного производства и официальный архитектор Третьего Рейха Альберт Шпеер составил специальную программу, включавшую Концерт для скрипки с оркестром ре мажор Бетховена, Симфонию № 4 Брукнера и арию Брунгильды, завершающую 3 акт «Гибели богов» Рихарда Вагнера, в котором валькирия приносит себя в жертву на погребальном костре, поглощающем не только мир людей, но и залы Валхаллы и весь пантеон богов. Когда зрители потянулись к выходу, члены Юнгфолька — подразделения организации Гитлерюгенд, в котором состояли мальчики до 10 лет (подростки уже погибали на фронте) — начали раздавать ампулы с цианистым калием из маленьких плетёных корзинок, как во время мессы. Геринг, Геббельс, Борман и Гиммлер покончили с собой, использовав эти ампулы; многие другие нацистские руководители одновременно с раскусыванием ампулы выстрелили себе в голову, опасаясь, что в яд могло быть что-то подмешано, чтобы сделать смерть не мгновенной и безболезненной (которой они хотели), а медленной и мучительной (которой они заслуживали). Гитлер был настолько одержим этой идеей, что решил испытать действие яда на своей любимой овчарке Блонди. Фюрер выбрал убить свою собаку, чтобы она не досталась советским военным, которые окружили Берлин и с каждой минутой приближались к его подземному бункеру. Однако он не решался сделать это сам и поручил задание своему личному врачу. Собака — которая незадолго до этого родила четырёх щенков — умерла мгновенно, как только крошечная молекула цианистого калия, состоящая из одного атома азота, одного атома углерода и одного атома калия, попала в её кровь, вызвав остановку дыхания.

Цианистый калий действует настолько быстро, что описать его вкус удалось всего одному человеку — в начале XXI века это сделал 32-летний индийский ювелир М. П. Прасад, который, приняв яд, успел написать несколько слов. «Врачи, я знаю, каков на вкус цианистый калий. Он едкий и жжёт язык», — гласила записка, найденная рядом с его телом в номере отеля, который он снял, чтобы совершить самоубийство. Жидкая форма яда, известная как синильная, или синяя, кислота (нем. — Blausäure), — очень летучее вещество. Она закипает при температуре 26 градусов Цельсия и имеет лёгкий миндальный аромат, который далеко не каждый человек способен уловить, так как необходимый для этого ген отсутствует у 40 процентов человечества. Это значит, что большинство евреев, убитых при помощи «Циклона Б» в концлагерях Аушвиц-Биркенау, Майданек и Маутхаузен, даже не заметили, как газ заполнил камеру. Для остальных последним в жизни стал тот же запах, что и позже для их убийц.

Несколькими десятилетиями ранее пестицидом «Циклон А» — предшественником яда, который использовали нацисты — опрыскивали калифорнийские апельсины и уничтожали вшей в поездах, на которых десятки тысяч мексиканских эмигрантов приезжали в США. Вот почему дерево, которым был отделан салон поездов, имело красивый синеватый оттенок — тот же, который по сей день имеют некоторые кирпичи в Аушвице; цвет указывает на происхождение яда, который был выделен в 1782 году из первого современного синтетического красителя — прусской сини.

Прусская синь произвела фурор в европейской живописи.

Благодаря своей низкой стоимости она всего за несколько лет полностью заменила дорогостоящий пигмент, который художники использовали со времён Ренессанса, — ультрамарин, получаемый из лазурита, добываемого в пещерах вдоль реки Кокча в Афганистане. Растёртый в порошок, этот минерал давал богатый синий цвет, который не удавалось получить искусственным путём до XVIII века, когда швейцарский красильщик Иоганн Якоб Дисбах открыл прусскую синь. Открытие было случайным: Дисбах хотел воссоздать рубиновый красный, получаемый при раздавливании миллионов особей мексиканской кошенили, крошечных насекомых, обитающих на кактусах рода опунция в Мексике, Центральной и Южной Америке. Это настолько хрупкие существа, что они требуют даже более аккуратного обращения, чем шелкопряды — ветер, дождь и мороз могут легко повредить их тельца; на них также охотятся крысы, птицы и гусеницы. Их алая кровь была одним из самых ценных сокровищ конкистадоров; благодаря ей испанская корона несколько столетий владела монополией на кармин. Дисбах хотел положить ей конец, добавив калийную соль к смеси из органов животных, приготовленной его учеником, молодым алхимиком Иоганном Конрадом Диппелем; однако вместо кармина он получил настолько красивый оттенок синего, что поначалу Дисбах думал, будто обнаружил легендарный hsbd-iryt, которым древние египтяне окрашивали кожу своих богов. Формула, тщательно оберегаемая египетскими жрецами и веками передававшаяся из поколения в поколение, была украдена греческим вором и навсегда утрачена после падения Римской империи. Дисбах назвал новый пигмент «прусской синью», чтобы указать на связь своего случайного открытия с империей, по своему величию превосходившей империи древних. К сожалению, у Дисбаха не было предпринимательской жилки, чтобы извлечь финансовую выгоду из своего открытия. В итоге оно оказалось в руках финансиста, орнитолога, филолога и энтомолога Иоганна Леонгарда Фриша, который превратил синь в золото.

Фриш сколотил состояние на оптовой продаже прусской сини художественным лавкам в Париже, Лондоне и Петербурге. На заработанные деньги он приобрёл сотни гектаров земли возле Шпандау, где создал первую в Пруссии плантацию шёлка. Страстный натуралист, Фриш написал императору длинное письмо, в котором превозносил уникальные свойства шелкопряда; в письме также излагался амбициозный план по посадке множества шелковиц (чьими листьями питаются гусеницы тутового шелкопряда), который пришёл к нему во сне. Этот план, который начал воплощать Фридрих Великий, 150 лет спустя был реализован в Третьем Рейхе. Нацисты высадили миллионы шелковиц в покинутых полях и жилых районах, на школьных дворах и кладбищах, вокруг больниц и санаториев, а также вдоль новых автомагистралей. Среди мелких фермеров распространялись пособия по шелкопрядству.

Шелкопрядов необходимо держать над кипящей водой не менее 3 часов — это минимальное время, которое требуется, чтобы убить червя, не повредив сплетённый им бесценный кокон.

Фриш описал данную процедуру в своём монументальном 18-томном труде, работе над которым посвятил последние 20 лет своей жизни. В этом труде со скрупулёзностью, граничащей с безумием, описывались 300 эндемичных видов насекомых Германии. В последнем томе был подробно описан жизненный цикл полевого сверчка. Яйца, которые откладывают самки сверчка, имеют цвет, очень схожий с тем, который сделал Фриша богачом.

Первым известным художником, использовавшим новый пигмент, был голландец Питер ван дер Верф в картине «Погребение Христа» (1709).

В начале XVIII века человечеству было известно всего несколько простых веществ (железо, золото, серебро, медь, олово, фосфор, мышьяк). Химия ещё не отделилась от алхимии, и многие вещества вроде висмута, киновари и амальгамы были обнаружены благодаря чистой случайности. Прусская синь, например, не была бы получена, если бы в лаборатории не работал молодой алхимик. Иоганн Конрад Диппель называл себя теологом, философом, художником и врачом; его недоброжелатели называли его обычным шарлатаном. Он родился в замке Франкенштейн неподалёку от Дармштадта и с детства обладал необъяснимой харизмой. Ему даже удалось на некоторое время очаровать шведского мистика Эммануила Сведенборга, который стал одним из самых преданных его учеников (а позже — заклятым врагом). По словам Сведенборга, Диппель обладал даром лишать людей веры, разума и воли. Он привлекал последователей обещанием апофеоза, а затем «бросал их в состоянии полного замешательства». В одном месте Сведенборг даже называет Диппеля «худшим из демонов». Однако Диппелю, который провёл 7 лет в тюрьме за свои еретические взгляды, было всё равно. Отбыв свой срок, он начал проводить эксперименты над мёртвыми и живыми животными.

Диппель хотел войти в историю как первый человек, которому удалось осуществить пересадку души из одного тела в другое. Однако он прославился лишь своей невероятной жестокостью и извращённым удовольствием, с которым препарировал тела своих жертв.

В своей книге «Болезни и исцеление плоти», изданной в Лейдене под псевдонимом Кристиан Демокрит, он утверждал, что открыл эликсир жизни — жидкий аналог философского камня, — при помощи которого можно исцелить любой недуг и обрести вечную жизнь. Он попытался (безуспешно) обменять рецепт этого снадобья на право обладания замком Франкенштейн. Созданная им зловонная смесь из крови, костей, рогов и копыт оказалась пригодной лишь в качестве инсектицида. По этой же причине немецкие войска позже использовали жидкость в качестве нелетального (и, следовательно, не подпадавшего под действие Женевской конвенции) химического оружия. Они вливали её в колодцы в Северной Африке, чтобы замедлить наступление генерала Паттона. Один из ингредиентов эликсира Диппеля и дал синий цвет, который можно увидеть не только на «Звёздной ночи» Ван Гога и «Большой волне» Хокусая, но также на униформе прусской пехоты. Как будто нечто в самом химическом составе пигмента вызывало насилие — изъян, порождённый экспериментами, в ходе которых алхимик расчленял живых животных, а затем сшивал тела и пытался оживить их электрическим разрядом. Именно эти эксперименты вдохновили Мэри Шелли на написание романа «Франкенштейн, или Современный Прометей», в котором она предостерегала от бесконтрольного развития науки, считая её опаснейшим из искусств.

Химик, открывший цианистый калий, испытал эту опасность на себе: в 1782 году Карл Вильгельм Шееле смешал прусскую синь с серной кислотой, создав самый мощный яд того времени. Он назвал новое соединение «прусской кислотой». Он не мог предсказать, что через 200 лет после его смерти она будет ежемесячно производиться в промышленных, медицинских и химических целях в объёмах, позволяющих отравить всех людей на планете. Несправедливо забытый гений, Шееле страдал от невезения всю свою жизнь: он был химиком, открывшим наибольшее количество природных элементов — семь (включая кислород, который он назвал «тонким воздухом»), но вынужден был разделить заслугу за каждое из своих открытий с другими, менее талантливыми учёными, которые опередили его, опубликовав свои открытия. Издатель Шееле ждал целых 5 лет прежде чем опубликовать книгу, над которой шведский химик работал с такой скрупулёзностью, что даже попробовал на запах и вкус все вещества, полученные им в лаборатории. Шееле предусмотрительно не сделал этого с прусской кислотой, которая мгновенно бы его убила; тем не менее, данная привычка всё же погубила его в возрасте 43 лет. Он умер от болезни печени; его тело покрылось гнойными волдырями и было парализовано из-за скопления жидкости в суставах. Те же симптомы наблюдались у тысяч европейских детей, чьи игрушки были покрашены основанным на мышьяке красителем, который открыл Шееле, не осознавая его токсичности; этот красивый изумрудный зелёный был любимым цветом Наполеона.

Такой же зелёный цвет имели стены особняка Лонгвуд-Хаус на острове Святой Елены, где Наполеон провёл в ссылке 6 лет. Это может объяснить высокую концентрацию мышьяка в образцах его волос, проанализированных через два столетия после его смерти, и развитие рака, проевшего дыру размером с теннисный мяч в его желудке. Болезнь изуродовала тело императора: его кожа приобрела трупный серый оттенок, глаза утратили блеск и запали, а в бороде постоянно были кусочки еды после приступов рвоты. Наполеон был не единственным, кто страдал на острове: многочисленные слуги, отправленные в ссылку вместе с ним, оставили по себе записи о постоянных болях в желудке, диарее, опухших конечностях и жажде, которую ничем нельзя было утолить. Некоторые из них умерли с теми же симптомами, что и их хозяин. Однако это не мешало им драться за простыни мёртвого императора — даже несмотря на то, что те были покрыты пятнами крови, дерьма и мочи, а также заражены тем же веществом, которое медленно отравляло его самого.

Тогда как мышьяк — это терпеливый убийца, годами накапливающийся в тканях тела, от цианистого калия в буквальном смысле захватывает дыхание.

В достаточно высокой концентрации он стимулирует все рецепторы каротидного тельца одновременно, вызывая рефлекс, который приводит к остановке дыхания. Быстродейственность сделала цианистый калий излюбленным ядом многих убийц: враги Григория Распутина, например, пытались освободить Александру Фёдоровну Романову, последнюю царицу Российской империи, из-под чар старца, отравив того пирожными с цианистым калием, однако по неизвестным причинам план провалился. Убить Распутина удалось только тогда, когда ему трижды выстрелили в грудь и один раз в голову, после чего обвязали тело железными цепями и бросили в морозные воды Невы. Неудачная попытка отравления лишь приумножила славу безумного старца — а также преданность императрицы и её четырёх дочерей, которые распорядились поднять его тело из воды и поместили его на алтарь в лесу, где оно оставалось до тех пор, пока власти не решили его сжечь, чтобы избавиться от него наверняка.

Цианистый калий полюбился не только убийцам; после того, как в качестве побочного эффекта химической кастрации (наказания за гомосексуальность) у математика и отца информатики Алана Тьюринга развилась гинекомастия, он покончил с собой, съев яблоко с цианистым калием. По легенде, он сделал это, чтобы воссоздать сцену из «Белоснежки» — любимой сказки учёного. Тем не менее, экспертиза с целью подтвердить версию самоубийства никогда не проводилась (семена яблока содержат цианистый калий в естественной форме — всего полчашки достаточно для того, чтобы убить человека), из-за чего некоторые считают, что Тьюринга убили британские спецслужбы — и это несмотря на то, что он возглавлял группу учёных, взломавших немецкий шифр «Энигма», внеся тем самым решающий вклад в победу союзников во Второй мировой войне. Один из биографов Тьюринга считает, что странные обстоятельства смерти (фляга с цианистым калием в комнате, служившей ему лабораторией, и найденная рядом с кроватью записка, содержавшая лишь список покупок) были спланированы самим учёным, чтобы его мать поверила в то, что его смерть была случайной. Если так, то это была последняя прихоть человека, прослывшего своей эксцентричностью.

Тьюрингу не нравилось, что его сослуживцы пользуются его кружкой, поэтому он приковал её цепью к батарее и повесил замок; она остаётся там по сей день. В 1940 году, когда вся Британия пребывала в ожидании вторжения нацистов, Тьюринг купил на свои сбережения два больших серебрянных слитка и закопал их в лесу. Он составил зашифрованную карту своего тайника, однако сделал её настолько сложной, что не смог их найти по окончании войны даже с металлоискателем. В свободное время он любил играть в «необитаемый остров», создавая разнообразные домашние химикаты: например, он приготовил собственный стиральный порошок, мыло и настолько мощный инсектицид, что уничтожил сад своих соседей. Во время войны он ездил на работу в Правительственную школу кодов и шифров в Блетчли-парк на велосипеде с неисправной цепью. Вместо того, чтобы отдать велосипед в ремонт, он считал обороты педалей и слезал с велосипеда в нужный момент, чтобы поправить слетающую цель. Весной, когда его аллергия на пыльцу становилась невыносимой, он ходил в противогазе (британское правительство раздало их населению перед началом войны), вызывая панику у окружающих, думавших, что началась газовая атака.

Все были уверены, что рано или поздно немцы начнут сбрасывать на острова газовые бомбы. По оценке советника британского правительства, такая атака только в первую неделю привела бы к смерти 250 тысяч гражданских, поэтому противогазы выдали даже новорожденным. Ни одна газовая бомба так и не была сброшена на Англию, однако ужас, испытанный солдатами, пережившими зариновые атаки в окопах Первой мировой, проник в подсознание целого поколения.

Свидетельством ужаса, который вызвало первое в истории оружие массового поражения, стал запрет на применение газа во Второй мировой войне.

Североамериканцы накопили солидные запасы ядовитого газа, а британцы экспериментировали со спорами сибирской язвы, истребляя стада овец и коз на отдалённом шотландском острове. Даже Гитлер, не гнушавшийся применять газ в концлагерях, отказывался использовать его на поле боя, несмотря на то, что его учёные произвели около 7 тысяч тонн зарина — количество, которого хватило бы, чтобы убить всех жителей 30 городов размеров с Париж. Гитлер сам испытал на себе действие газа в окопах Первой мировой.

Первая в истории газовая атака застала врасплох французских солдат, окопавшихся у бельгийского города Ипр. Проснувшись в четверг 22 апреля 1915 года, солдаты увидели гигантское зеленоватое облако, двигавшееся в их сторону. Листья деревьев засыхали на его пути, птицы падали замертво, а трава окрашивалась в металлический цвет. Когда газ вступил в реакцию со слизью в лёгких, образовав соляную кислоту, солдаты ощутили в горле запах ананасов и хлора. Когда облако достигло окопов, сотни солдат упали на землю и начали трястись в конвульсиях, захлёбываясь собственной мокротой, а их кожа посинела от дефицита кислорода. «Синоптики были правы. Это был замечательный день. Светило солнце, а трава была ярко-зелёной. Мы должны были отправиться на пикник вместо того, чтобы делать то, что мы сделали, — писал один из солдат, открывших тем утром в Ипре 6 тысяч канистр с газом. — Внезапно мы услышали крики французов. Затем выстрелы из винтовок и автоматов. Я никогда не слышал столько выстрелов одновременно. Французы стреляли из всего, что у них было, но они не могли видеть, куда стреляют. Над нашими головами пронёсся град пуль, однако они не могли остановить газ. Ветер нёс облако к окопам французов. Примерно через 15 минут выстрелы стихли. Снова воцарилась тишина. Когда облако рассеялось, мы вышли из укрытия. Повсюду была смерть. Ничто не выжило. Вокруг были мёртвые зайцы, кроты и мыши. В воздухе по-прежнему висел запах газа. Когда мы подошли к позициям французов, окопы были пустыми, однако в полумиле оттуда всё было завалено телами. Было видно, что некоторые солдаты, задыхаясь, царапали себе лицо и горло. Другие застрелились. Лошади (по-прежнему в стайнях), коровы, куры — всё было мертво. Даже насекомые были мертвы».

Газовой атакой в Ипре руководил еврейский химик и «отец химического оружия» Фриц Габер.

Габер был гениальным учёным — возможно, единственным, кто понимал сложные молекулярные реакции, вызвавшие потемнение кожи у 5 тысяч солдат, погибших в Ипре. Успех операции обеспечил ему повышение до главы химического отдела военного министерства и обед с самим кайзером Вильгельмом II; однако по возвращении в Берлин его ждала встреча с разъярённой женой. Клара Иммервар — первая женщина, получившая докторскую степень по химии в немецком университете, — не только наблюдала воздействие газа на животных в лаборатории, но и почти потеряла мужа, когда ветер внезапно изменил направление во время одного из полевых испытаний. Ветер понёс газ прямо к холму, с которого Габер руководил войсками. Габеру чудом удалось спастись, а вот одного из его учеников ядовитое облако накрыло; Клара видела, как он умирал. Когда Габер вернулся после бойни в Ипре, Клара обвинила его в том, что он извращает науку, создавая оружие для массового истребления людей. Габер пропустил её слова мимо ушей. Пользуясь двухдневным отпуском, он устроил вечеринку, которая продолжалась до утра. Когда вечеринка подошла к концу, его жена спустилась в сад, сняла туфли и застрелилась из служебного револьвера своего мужа. Она истекла кровью на руках у их 13-летнего сына, прибежавшего на звук выстрела. Всё ещё не оправившись от шока, на следующий день Габер отправился на фронт, чтобы руководить газовой атакой на восточном фронте. «Мне полезно каждые несколько дней бывать на фронте под пулями. Единственное, что имеет значение там, — это настоящий момент. Единственная обязанность — делать всё возможное в пределах окопа. Но после этого я снова возвращаюсь в штаб-квартиру, сижу, прикованный к телефону, и раз за разом слышу слова моей несчастной жены — и страдаю».

После того, как в 1918 году был заключён мир, союзники объявили Фрица Габера военным преступником, хотя использовали газ не менее охотно, чем Центральные державы. Габер вынужден был бежать из Германии и поселился в Швейцарии. Там он получил уведомление о том, что стал лауреатом Нобелевской премии за сделанное незадолго до начала войны открытие, которое изменило судьбу человечества в последующие десятилетия.

В 1907 году Габер синтезировал аммиак, главное соединение, необходимое для роста растений, непосредственно из воздуха. Тем самым он одним махом решил проблему дефицита удобрений, которая грозила привести к голоду по всей планете в начале ХХ века. Если бы не Габер, сотни миллионов людей, которые полагались на естественные удобрения вроде гуано и селитры, умерли бы голодной смертью. В предыдущие века голод привёл англичан в Египет, где они оскверняли гробницы фараонов в поисках не золота, драгоценностей и реликвий, а аммиака, содержавшегося в костях тысяч рабов, похороненных вместе с фараонами. К тому моменту английские расхитители могил уже исчерпали запасы аммиака в Европе: они выкопали скелеты более 3 миллионов людей и сотен тысяч лошадей, участвовавших в битвах под Аустерлицем, Лейпцигом и Ватерлоо, и отправили их в портовый город Халл на севере Англии, где те были перемолоты на удобрения. По другую сторону Атлантики коренные американцы собрали черепа более 30 миллионов истреблённых бизонов и продали их Северозападному костяному синдикату из Северной Дакоты, который сложил из них гору размером с церковь, а затем перемолол на удобрения и костяной уголь, самый тёмный пигмент, существовавший на тот момент.

Карл Бош, главный инженер немецкого химгиганта BASF, поставил открытие Габера на промышленные рельсы и стал производить сотни тонн аммиака на фабрике размером с небольшой город и 50 тысячами рабочих. Процесс Габера-Боша — это самое важное открытие ХХ века в области химии. Удвоив доступное количество аммиака, он вызвал демографический взрыв, вследствие которого население планеты выросло с 1,6 до 7 миллиардов человек меньше чем за 100 лет. Сегодня примерно 50 процентов атомов азота в нашем теле имеют искусственное происхождение, а больше половины населения Земли питается продуктами, выращенными благодаря открытию Габера. Современного мира не существовало бы без человека, который, пользуясь словами тогдашней прессы, «получил хлеб из вохдуха», хотя целью этого чуда было не прокормить голодные массы, а обеспечить Германию сырьём для производства пороха и взрывчатки после того, как английский флот перекрыл ей доступ к нитратам из Чили.

Открытие Габера привело к тому, что Первая мировая затянулась ещё на 2 года, а потери обеих сторон возросли на несколько миллионов человек.

Одним из тех, кого затронуло продолжение войны, был один 25-летний кадет; начинающий художник, он делал всё, что было в его силах, чтобы избежать призыва на военную службу. Однако в январе 1914 года полиция прибыла в дом 34 по Шляйсхаймер штрассе в Мюнхене. Под угрозой ареста он явился на медкомиссию в Зальцбурге, где его объявили «непригодным к службе и неспособным держать в руках оружие». В августе того же года, когда тысячи мужчин записывались на войну добровольцами, молодой художник внезапно передумал: он написал королю Баварии Людвигу III письмо с просьбой позволить ему вступить в баварскую армию. Просьба была одобрена на следующий день.

Ади, как называли его боевые товарищи, был с ходу отправлен в битву, известную в Германии как Kindermord bei Ypern, «Избиение младенцев у Ипра». Всего за 20 дней там погибло 40 тысяч молодых добровольцев. Из 250 солдат в его роте выжило всего 40. Ади был одним из них. Он получил Железный крест, был повышен до ефрейтора и стал вестовым полка, поэтому провёл несколько лет на безопасном расстоянии от фронта, читая политические тексты и играя со своей новой собакой. Он также рисовал голубоватые акварели и делал наброски углём. Пятнадцатого октября 1918 года, ожидая очередного приказа, он на некоторое время потерял зрение в ходе ипритовой атаки со стороны англичан и провёл остаток войны в госпитале в городке Пазевальк на севере Померании. Когда он узнал о поражении Германии и отречении кайзера Вильгельма II от престола, у него случился повторный приступ слепоты: «У меня почернело перед глазами. Я наощупь добрался до общежития, рухнул на койку и зарыл голову в одеяло и подушку», — вспоминал он позже в Ландсбергской тюрьме, отбывая наказание за организацию неудавшегося путча. Он чувствовал себя униженным условиями, навязанными его стране странами-победительницами, и преданным трусостью генералов, которые решили сдаться вместо того, чтобы сражаться до последнего солдата. Он изложил свой план мести в книге, также содержавшей план о том, как возвысить Германию надо всеми остальными нациями мира — замысел, который он готов был воплотить в жизнь собственноручно. В межвоенные годы, пока Ади выкрикивал расистские и антисемитские лозунги, которые позволили ему сначала стать лидером Национал-социалистической партии, а затем и фюрером всей Германии, Фриц Габер проделывал собственную работу по восстановлению былой славы своей родины.

Воодушевлённый своим успехом с аммиаком, Габер предложил восстановить Веймарскую республику и выплатить репарации при помощи такого же чудесного процесса, как и тот, который обеспечил ему Нобелевскую премию: добычи золота из морских волн. Путешествуя под вымышленным именем, чтобы не вызвать подозрений, он собрал 5 тысяч образцов воды из разных морей по всему миру, а также льда с Северного полюса и Антарктиды. Он был убеждён в возможности добывать содержащееся в воде золото, однако после многолетних неудачных попыток вынужден был признать, что его изначальные расчёты были чересчур оптимистичными. Он вернулся домой ни с чем.

Габер с головой погрузился в работу в качестве директора Института физической химии и электрохимии имени кайзера Вильгельма. Тем временем, антисемитизм набирал обороты. Пользуясь (временной) безопасностью своего научного оазиса, Габер и его команда создали несколько новых веществ. Одним из них был мощный пестицид, получивший название «Циклон». Невероятная эффективность вещества впечатлила энтомологов, которые впервые использовали его для истребления вшей на корабле, курсирующем по маршруту Гамбург — Нью-Йорк. Они написали Габеру письмо, в котором расхваливали «Циклон». Этот новый успех обеспечил Габеру ещё одно повышение. Став главным дезинсектором, он организовал истребление клещей, крыс и тараканов, а также противостоял нашествию мотылей, которые атаковали запасы муки. Габер описал данное явление своим начальникам как «библейскую казнь, угрожающую немецкому Lebensraum». Он не знал, что они уже начали преследовать всех, кто, как и он, имел еврейские корни.

Габер принял христианство в возрасте 25 лет. Он настолько проникся обычаями страны, что его сыновья не знали о своём происхождении, пока он не сказал им, что им придётся бежать из Германии. Габер бежал вслед за ними и попросил убежища в Англии, однако британские коллеги презирали его, зная о его причастости к созданию химического оружия. Он вынужден был покинуть острова вскоре после прибытия. Габер переезжал из одной страны в другую в надежде добраться до Палестины. Его мучили постоянные боли в груди, а в сердце не поступало достаточно крови. Он умер в Базеле в 1934 году, сжимая банку с нитроглицерином, который использовал для расширения сосудов, не догадываясь, что через несколько лет нацисты используют в газовых камерах созданный им пестицид для убийства его сводной сестры, шурина, племянников и других евреев.

Среди немногочисленных вещей, которые Фриц Габер имел при себе на момент смерти, было письмо к жене. В нём он признавался, что испытывает невыносимые муки совести; но не из-за своей причастности к массовым убийствам, а из-за того, что его метод получения аммиака из воздуха нарушил баланс в природе; Габер опасался, что, воспользовавшись предоставленными человеком дополнительными питательными веществами, растения заполонят Землю, поглотив все остальные формы жизни.

©Benjamín Labatut

Оригинал можно почитать тут.