Некоторые люди из далёкого теперь уже условного прошлого, которые были мне особенно неприятны, в действительности оказались настолько чудовищно нелепыми и бессмысленными, вторичными и ограниченными, что порой невольно заново задаёшься вопросом, за что же действительно я их возненавидел?

А возненавидел я их за то, что как мне казалось тогда, они занимали недостойное их место, где, возможно, должен был быть я. В этом и состояла моя главная ошибка. В том, что я пытался делить с ними некое общее пространство, которое, в промежуточном итоге, оказалось столь же бесполезным, как и они сами.

Но чтобы это понять, мне потребовалось то самое время, которое я по-прежнему сознательно отрицаю как самостоятельную категорию. Конечно же, это не столько время как таковое, сколько абсолютная исчерпанность конкретных образов и самых неприятных чувств, ими вызываемых, ставшая мне полностью понятной только сейчас. Да и чувства эти, как впоследствии выяснилось, были совершенно ложными.

Иными словами, ненависть — это валюта недопонимания, неверного позиционирования, это выхваченная бессмыслица, засевшая в мозгу подобно навязчивой мелодии и изгоняемая оттуда лишь по мере вовлечения в производство своего собственного сценария, образов и пространства.