Иногда мне кажется, что некий продюсер, относительно недавно, сидя в одном из голливудских офисов (на стене которого, наверняка, висит оригинальная картина Херста) решил, что потребителю наскучило смотреть тупое рубилово супергероев и, прочитав Достоевского, предложил коллегам добавить в него крупицу экзистенциализма, главным героям дать черты Раскольникова, а размышления о природе личности сделать трендом и подавать под кисло-сладким соусом поп-культуры. Графические романы и комиксы, к которым у больших студий всегда был коммерческий интерес, как нельзя лучше подходили для такого рода экспериментов, но первые попытки были не очень удачными. Публика с удовольствием съела, например, «Неуязвимого» Найта Шьямалана, но он не взбудоражил воображение не создал культ и, главное, не получил потенциала заработать на сиквелах, приквелах и прочей ерунде.

Так или иначе, студии добились желаемого результата и однажды несколько талантливых людей навсегда изменили представления зрителя о том, как можно с помощью киноязыка пересказывать комиксы. Один из них — Кристофер Нолан — вытер пыль с затертой франшизы о человеке в нелепом костюме летучей мыши и сделал это настолько смело, что получил 6 номинаций на Оскар, а 2-я часть трилогии чуть не стала лучшим фильмом по версии «Гойа», небывалый случай для Европейского фестиваля или, во всяком случае, очень редкий. Удивительно, но в бэтмене, Нолан говорил со зрителем о проблемах, которые другие творцы, до него, не решались поднимать в фильмах такого жанра. Силами режиссера сам темп истории вывернул наизнанку общество Готэма (миниатюрную модель нашего мира) и его структурную единицу — человека, показав нам его «корень», «архетип». Зритель, вместе с бэтменом, увидел в Джокере отражение своих самых темных сторон, и это было ни с чем несравнимое ощущение. Серия собрала неплохую кассу и продюсеры поняли, что нужно продолжать. Черты философской драмы приобрели почти все экранизируемые голливудом комиксы, и когда дело дошло до перезапуска еще одной видавшей виды супергеройской истории — студии знали, что делать.

Супермен был сделан Снайдером, за плечами которого были «Хранители» и любовь к эпическим сценам сражений. Человеком, у которого всегда получалось делать жирную современную картинку похожей на полотна художников позднего возрождения. Снайдер снял супермена под пристальным взглядом Нолана, в отдельных сюжетных поворотах это особенно чувствовалось. И не смотря на то, что Нолан не продолжил присматривать за франшизой* в ее продолжении (Бэтмен против Супермена — это одновременно начало одной истории и, вероятно, конец другой) новый фильм серии — это квинтэссенция его идей, которые он начал развивать еще в своем бэтмене.

Итак, Снайдер изобразил общество, волей или неволей, впустившее в свой дом всесильного пришельца в «образе и подобии» которого каждый узнал себя. И это перфоманс, размышление. Что происходит с обществом в которое приходит высший судья, которого оно не может контролировать и чьи решения не регулируются привычной социальной моралью и законами? Другая религия, философия и, конечно же, ненависть и неприятие приходят в новый мир, веками движимый одними и теми же паттернами поведения. Впрочем, монументальный памятник с надписью FALSE GOD и страх порождаемый слухами напоминают нам о том, что люди все так же ведомы. Жизнь супермена все больше походит на «бытие» и в одночасье он, подобно Иисусу, становится отвергнутым всеми, в него летят оскорбления, камни и даже мать говорит о том, что он взял непосильную себе ношу. Эта прекрасная находка перекрывает многие недостатки фильма. Даже когда понимаешь, что бэтмен бесконечно туп, а конфликт двух супергероев высосан из пальца — в голове остается картинка склонившей головы толпы, в центре которой стоит подсвеченный божественным светом Кларк Кент, а глаза его выражают мировую скорбь и ясность одновременно. Ощущение Евангелиевской истории про бога не покидает даже тогда, когда супермен умирает. Бог умер, бога больше нет. Но вот мы видим долгий план его гроба. Такой долгий, что ты спрашиваешься себя, не приклеили ли здесь по ошибке кусок пленки фильма Тарковского. Будет ли Бог мертв по прошествии 7-ми дней?