Тот, кто откроет «Тетради» Симоны Вейль середины 30-х годов, столкнется с, по меньшей мере, амбивалентным отношением к идее права. С одной стороны оно выступает условием свободы и признаком развития: «законы — единственный источник свободы. Поэтому на уровне первобытных религий все, что есть правило, составляет большой прогресс» (Тетради, Том 1, с. 66). Или: «разница между рабом и гражданином … в промежутке между капризом и правилом» (с. 82-83). С другой стороны, уже тогда у Вейль появляется настороженность к эффективности понятия прав индивида, способности этим инструментом противостоять «воле сторонних лиц»:

«Коллектив по определению сильнее индивида. Ср. у Замятина: “право” индивида против общества так же смешно, как “право” грамма против тонны. У индивида есть лишь одна сила: это мысль» (с. 69).

Маленький, но пугающе насыщенный текст «Личность и священное», написанный в последний год её жизни (1943), представляет собой развитие и вместе с тем радикализацию этих тем. Эта небольшая по объему статья, написанная как «отзыв на проект “Декларации прав личности”, которой предполагалось ознаменовать возрождение Республики» (От переводчика // Вейль С. Личность и священное. Перевод с фр. П. Епифанова. СПб.: Jaromir Hladik Press, 2019. с. 7), оказалась одним из самых ярких и вызывающих в мысли ХХ столетия манифестом безличного в человеке: «личность в нас — это часть ошибки и греха внутри нас» (с. 22). Многочисленные интуиции и озарения из этой работы в дальнейшем получат развитие в работах других мыслителей. (Например, эти 60 с небольшим страниц карманного формата, возможно, лучшее введение в философский проект Джорджо Агамбена доступное на русском языке. При некоторых оговорках многие работы итальянского философа, основания предельной критики права в рамках серии Homo Sacer, обоснованно читать как объемный и развернутый комментарий к «Личности и священному».)

Степень агрессивности нападок Вейль на идею прав человека с трудом измерима, настолько она погружается в интонацию пророческого утверждения, что порой манера её суждений обескураживает или ставит в тупик. (Эту особенность фигуры Вейль Жорж Батай выразил в ярком и спорном образе в романе «Небесная синь»: «она завораживала как ясностью, так и галлюцинациями своей мысли», с. 105.) Именно подобная несвоевременность Вейль, её анти-Современная безапелляционность, в рамках которой интеллектуальные прозрения не отличимы от мистических видений, все это оказалось своего рода механизмом защиты текста, который не позволяет использовать статью «Личность и священное» в самых разных направлениях. Лучшим критерием проверки силы мысли/аффекта, которая насыщает работу Вейль, может послужить следующая воображаемая гипотеза: могли бы быть полезны её суждения, скажем, современным «правым», которые превратили концепцию «прав человека» в свою излюбленную мишень? По ходу чтения на такой вопрос не просто напрашивается отрицательный ответ. Любой реакционер и близко не подойдет к столь опасной территории, на которой «истина и красота безличны» (с. 21), о современном наказании говорится как «о самой низкой мести» (с. 61), познание истины предопределяется состоянием «крайнего и тотального унижения» (с. 52), а уровень этико-онтологического эгалитаризма, неприятие иерархий, становятся ночным кошмаром: «различие между людьми большего или меньшего интеллекта — как различие между преступниками, осужденными на пожизненное заключение в камерах большего или меньшего размера» (с. 49). (Не говоря о том, что вместе с правами личности в ничто превращается и любые притязания на священный статус собственности.)

Но не только «правым» станет дурно от текста Вейль. «Левые», особенно социалистической закалки, вряд ли будут особенно рады встрече с портретами подобного рода:

«Представим себе, как бес вот-вот купит душу несчастного, а кто-то, пожалев этого несчастного, вступает в разговор и говорит бесу: “И как не стыдно вам предлагать такую цену? Товар стоит по крайней мере вдвое дороже”.

Как раз такой зловещий фарс разыгрывает рабочее движение, вместе со всеми своими профсоюзами, партиями, левыми интеллектуалами.

Этот дух сделки уже содержался в понятии прав, неосмотрительно помещенных людьми 1789 года в центр призыва, который они прокричали в лицо миру. Что заранее лишило это понятие силы» (с. 31-32).

В итоге своих рассуждений Вейль до ходит до точки, где большая часть современной мысли ощутит себя потерянной и беспомощной — её текст отвергает обоснованность человеческого опыта как в индивидуализме, так и в коллективности: «ни великая личность, ни партия никогда не дадут аудиенции ни истине, ни несчастью» (с. 46).

О бессилии идеи прав человека до Вейль писали многие (например, Макс Штирнер, предложивший в своем главном труде одну из первых глубоких критик идеи прав человека, производных от французской революции, по целому ряду аргументов оказывается её предшественником). Но не концептуальное решение или последовательность аргумента обладают такой силой (притяжения/отталкивания) в «Личности и священном». В первую очередь это интонация (ритм мысли) напрочь лишенная сентиментализма и сочувственного пафоса (в духе распространенных призывов «пожалей ближнего своего») делает эту статью совершенно неудобной и бесполезной в текущих сражениях на фронтах классовой, гендерной и прочей борьбы. И таких текстов — которые как кость в горле социального активиста — сейчас не хватает.

Прочитать фрагмент — https://syg.ma/@jaromirhladik/simona-vieil-lichnost-i-sviashchiennoie-otryvok

Заказать книгу — http://hladik.mozello.ru/