Что такое демократия и как она реализуется в зависимости от культурного контекста — в материале Сергея Кара-Мурзы

Сергей Кара-Мурза,

Центр изучения кризисного общества

Демократия — один из ключевых терминов в словаре политики и управления. За последнее столетие эта сущность обрела необычный статус. Почти все политические режимы заявляют о приверженности демократии. Отсюда проистекает «постоянно испытываемая трудность различения демократии и ее патологий». Никто, кроме маргиналов в политике, не осмеливается поставить ее под сомнение, критиковать можно только формы ее реализации.

Тем не менее до сих пор не выработано общепринятых представлений и единого определения этого понятия. Считают, что в политическом языке нет другого такого слова, смысл которого имел бы столько вариаций. Неопределенность определений видна из того, что конкретные формы демократии обозначаются условными эпитетами: «либеральная», «народная», «западная», «республиканская» или «социалистическая». Между тем, это слово — оружие идеологических войн. Государство, которое удается представить в мировых СМИ как «недемократическое», оказывается вне закона.

Тривиальное определение демократии как «власти народа» смысла не имеет, уже Аристотель считал, что под демократией легко кроется власть «черни» (охлократия) под руководством демагогов. Столь же декларативно определение, данное президентом США А.Линкольном: «демократия — это правление народа, избранное народом и для народа».

Современный политолог Р.Даль выделяет такие критерии демократии: всеобщее равное избирательное право; основанное на информации понимание существа стоящих проблем (при равном доступе к информации); эффективное участие в процессе принятия решений на всех его этапах; действенный контроль как за выработкой повестки дня, так и за делегированием власти. По этим признакам демократия обычно и противопоставляется другим системам правления — монархии, теократии, анархии, тоталитаризму. Хотя весь этот комплекс признаков — также есть идеальная модель, которая сильно отличается от реальности т.н. «демократических государств».

Но главное, что это — представление демократии почти исключительно применительно к одному институту: государственной власти. Однако даже в обыденном сознании демократия — нечто более фундаментальное и широкое. В ней видится образ мысли и действий на всех уровнях общества и государства.

Содержательным, хотя и абстрактным, было высказанное Периклом кредо афинской демократии, в котором соединены начала свободы, права, справедливости и этики: «Не признавая излишних стеснений в нашей частной жизни, мы в общественном питаем величайший страх перед беззаконием; мы повинуемся тем лицам, которым в каждом данном случае поручили власть, и законам; среди же последних более всего тем, которые изданы в пользу обижаемых, а также и тем, которые, будучи неписаными, навлекают на нарушителей всеобщее осуждение».

Под влиянием авторитета Аристотеля понятие демократия не использовалось (даже было запретным) до Французской революции, когда оно стало философско-историческим кодом, обозначавшим комплекс либерально-буржуазных идей и требований. Под демократизацией понимали процесс государственного строительства, начатый конституционализмом Англии и США.

Надо заметить, что в самих США слово демократия поначалу не применялось, т.к. она еще ассоциировалась с властью большинства, состоящего из низших классов (а также из–за неприязни к якобинцам). Было принято говорить республика. Такое отношение к термину было в США устойчиво до недавнего времени. Так, начиная поворот к холодной войне, Г. Трумен сказал: «Слава Богу, что у нас не демократическая система правления. У нас республика. Мы избираем людей для того, чтобы они, исходя из своих представлений, действовали в интересах общества».

Для политиков и политологов важно суждение, которое подчеркивают многие авторы: демократия — это не статическое состояние, а исторический процесс, который не завершен еще ни в каком конституционном государстве. Нельзя сказать: вот — демократия, а вон там — не демократия. Такие оценки относятся к сфере идеологической борьбы.

Становление демократии в разных странах следовали разным моделям и разным теориям.

Так, либеральная теория представительной демократии (Англия) отдавала приоритет ответственности избираемых депутатов, способных принимать решения. Они сами выражают и предвосхищают волю народа, основываясь на доверии и полномочиях, данных выборами. Воля народа делегирована его представителям, принцип соучастия является второстепенным. Эта модель исходила из плюрализма интересов, присущих природе человека. Дело парламента — вести арбитраж противоречий, оценивать конфликтные действия конкурирующих групп и так находить оптимум «всеобщего блага a posteriori».

А во Франции Руссо утверждал: «Английский народ был свободен только на протяжении одного дня, того дня, когда он избирал свой парламент. После этого народ вновь живет в рабстве, он — ничто». Представление о демократии Руссо выводилось из постулата о существовании гомогенной воли народа. Правители и граждане совместно должны понять эту волю, которая и выражает «всеобщее благо a priori».

Эти две теории демократии различны, различаются и следующие им политические институты. По-разному идеологи обосновывают интересы господствующего меньшинства как выражения «всеобщего блага».

Элитарная теория демократии отходит от идеальных моделей и исходит из прагматической оценки реальности — ее и надо считать демократией. Суть ее — «политическое разделение труда»: господствующая элита, избранная на определенный срок, представляет во власти большинство населения, которое на этот же срок отказывается от давления на власть.

И.Шумпетер предлагает в рамках этой модели формулу: «Демократия означает не то, что люди действительно управляют, а только то, что они имеют возможность избирать правителей».

Более полное его определение таково: «Демократический метод — это тот порядок создания института для достижения политических решений, при котором отдельные социальные силы получают право на принятие решений посредством конкурентной борьбы за голоса народа».

Элитарная теория наглядно выявляет фундаментальное противоречие «буржуазной демократии» — концентрацию власти у собственников капитала. Политолог Р.Михельс сформулировал «железный закон олигархии», который гласит, что поскольку демократия, чтобы достичь стабильности, вынуждена выделить активное меньшинство — элиту, она неизбежно вырождается в олигархию. Политолог М.Бёрд писала, что достижение власти означает одновременно и возможность достижения богатства. Демократия не ставит никаких препятствий для того, чтобы к власти приходили богатые. Практически во всех «демократических» государствах состоятельные кандидаты имеют несравненно больше шансов победить на выборах.

Множество теорий и концепций демократии возникают потому, что непрерывные изменения в структурах и функциях государств и обществ порождают дискуссии, в которых мнения колеблются между «утопией» и «приспособлением». Остановиться на какой-то модели нельзя, так как вера в демократию основана на том, что она не позволяет подавлять какую-то одну сторону в противоречии несоизмеримых ценностей — свободу или равенство, справедливость или эффективность, власть большинства и права меньшинств и др. Именно перекосы в этих неустойчивых равновесиях сразу воспринимаются как нарушение демократии.

Историки демократии отмечают, что в течение двух веков демократический идеал Запада изменял свою природу, а практика сдвигалась к поляризации большинства и элиты. Это «история разочарования в демократии».

Французский историк и политолог П.Розанваллон так определяет структурные причины разочарования граждан. Демократический проект исходил из идеала соучастия (и даже общих ценностей и интересов) между теми, кем правят, и теми, кто правит. В избирательной кампании кандидат представляется как «человек-народ», который «каплей льется с массами» (со своими избирателями). Но после выборов характер связи избранного во власть с гражданами меняет свою природу, поскольку граждане становятся теми, кем правят. Избиратели были субъектом политического действия, а после выборов общество становится для политической власти объектом.

Это структурное противоречие представительской демократии (и в либеральной, и в руссоистской модели) замалчивается в политологии, хотя, как говорится, «демократия предполагает, чтобы существовало постоянное обсуждение того, что является причиной ее неудач и незавершенности». Без этого процедурная часть демократии становится аполитичной и, как выразился Розанваллон, «может появиться грозная тень — надвигающейся неполитической демократии».

Важное исследование, проведенное в 1990-х годах в США, выявило тот факт, что в глазах общественности Конгресс предстает в качестве наименее легитимного политического института. Тревожный факт: Конгресс критикуется чаще, чем в 1960-х, — хотя в то время там был более высокий уровень коррупции и расистских взглядов.

Исследования выявили отвращение граждан к политике, понимаемой как сфера идеологических противостояний. Не мечтая о формах прямой демократии, они с легким сердцем принимают разделение труда между теми, кем правят, и теми, кто правит. Это ставит фундаментальный вопрос о самом смысле демократии.

Сведение демократии к набору процедур правления стало проблемой политической философии уже в начале ХХ в. Сужение рамок демократии выхолащивает ее смысл как непрерывного строительства общественных отношений.

Оно вело к деполитизации общества, вплоть до того, что процедуры либеральной демократии позволили крупному капиталу привести к власти фашизм — общество утратило навыки самоорганизации для рационального анализа политических программ и «каждодневного плебисцита» относительно их предвидимых последствий.

Дж.Дьюи (США) поставил эту проблему в трудах 1920–1930-х гг. и дал определение демократии не как процедур правления, а как образа жизни общества как большой гетерогенной системы, то есть, как процесса непрерывного строительства. Более того, в его концепции демократия как образ жизни есть этическое понятие.

«Необходимо снова и снова изучать саму идею, сам смысл демократии. Демократию надо постоянно открывать и переоткрывать заново, переделывать и преобразовывать; воплощающие ее политические, экономические и социальные институты должны все время меняться и перестраиваться с учетом тех сдвигов, которые происходят по мере формирования у людей новых потребностей и появления новых источников их удовлетворения. … Демократия как форма жизни не может стоять на месте. Чтобы жить, ей нужно развиваться в соответствии с переменами, уже свершившимися и только грядущими. Если демократия не движется вперед, если пытается остаться неизменной, она встает на путь регресса, ведущий к ее угасанию… Она, как мы часто говорим, хотя, наверное, полностью не осознаем, есть образ жизни, социальной и индивидуальной».

Представление демократии как процесса и как образа жизни означает, что формы демократии тесно связаны с культурой, а значит, формы воплощения ее принципов столь же различны и многообразны, как культуры.

Вера в то, что в какой-то культуре найдена совершенная модель, — это рецидив евроцентризма конца ХIХ в. Скорее, эта мессианская доктрина — оружие «войны цивилизаций», к идеи которой привержена радикальная часть «глобальной элиты». После краха СССР пропаганда этой доктрины усилилась, ожили имперские стереотипы США начала ХХ в. Здесь мессианский дух был выражен сильнее, чем где бы то ни было. Речи, подобные известной речи А.Бевериджа, приходится слышать чаще и чаще:

«Бог сотворил нас господами и устроителями мира, водворяющими порядок в царстве хаоса. Он осенил нас духом прогресса, сокрушающим силы реакции по всей земле. Он сделал нас сведущими в управлении, чтобы мы могли править дикими и дряхлыми народами. Кроме нас, нет иной мощи, способной удержать мир от возвращения в тьму варварства. Из всех рас Он сделал Американский народ Своим избранным народом, поручив нам руководить обновлением мира. Такова божественная миссия Америки». (1900).

Сейчас в политической философии Запада много говорят о кризисе либеральной демократии ХХ в., институты которой проектировались в обстановке двух мировых войн, холодной войны с СССР и кризиса индустриализма. За последние 30 лет сбалансированная послевоенная система мироустройства распалась, система институтов Запада находится в состоянии хаотической перестройки, и принимать их за каноны демократии никак нельзя. П.Розанваллон характеризует их так: «Эффективное разделение властей, к которому стремятся современные демократии, коренится в существовании контрдемократических форм и общественных институтов непрямой демократии. Именно это является пружиной того, что я назвал “смешанным режимом современных обществ”».

Таким образом, проектирование демократического процесса в любой стране требует не столько переноса патентованных моделей, сколько структурно-функционального анализа с учетом социальной и культурной реальности отечественного общества и государства.

Особенно осторожно надо относиться к вере в старые теории и к попыткам имитации политических и общественных институтов «либеральных демократий», которые в данный период переживают болезненные изменения с резким ослаблением их эффективности.

Поразительно, что либеральные интеллектуалы перестройки конца ХХ в. не учли предупреждения М.Вебера, данного либеральным интеллектуалам России еще в начале ХХ в. Он писал в 1906 г.: «Было бы в высшей степени смешным приписывать сегодняшнему высокоразвитому капитализму, как он импортируется теперь в Россию и существует в Америке, — этой неизбежности нашего хозяйственного развития — избирательное сродство с “демократией” или вовсе со “свободой” (в каком бы то ни было смысле слова)».