О двух самых ярких персонажах постсоветского кино — остались ли они «русскими»?

Оксана Куропаткина

В декабре 1997 года состоялась премьера российского фильма «Брат», который сразу стал культовым. В ноябре 2013-го на экраны вышел фильм, снятый по книге пермского писателя Александра Иванова — «Географ глобус пропил». Данила Багров из «Брата», сыгранный Сергеем Бодровым-младшим, стал героем поколения 1990-х. Виктора Служкина многие кинокритики признали героем «нулевых». Сравнение двух героев своего времени позволяет лучше понять трагические трансформации, которые пережило российское общество за пару десятилетий.

Одна из главных общих черт Багрова и Служкина — отсутствие тяги к самокопанию. Пожалуй, это характерная черта многих ярких персонажей постсоветского кинематографа. Вспомним героев отечественного кино 1960–1970-х: это сомневающиеся рефлексирующие интеллигенты, у них жесткая, даже болезненная требовательность к себе — и собственную моральную несостоятельность они обычно тяжело переживают. Излишне говорить, что при этом они редко способны на решительные действия.

У Багрова нет сомнений по поводу своих поступков и их нравственности, нет раздумий о своих отношениях с людьми. Его абстрактные размышления не идут дальше вопроса: «В чем сила, брат?» и ответа: «Сила — в правде!». Причем Данила отнюдь не выглядит тупым и самодовольным, а тем более — циничным. Просто он — цельная натура, все действия которой гармонично вытекают из ее убеждений. Эти убеждения — не плод раздумий и рефлексии: для Багрова они так же естественны, как дыхание. И поскольку его нравственные установки для него совершенно очевидны, он и не знает неуверенности. Убивать врагов, спасти торговца от рэкетиров, а проститутку — от сутенера, ехать воевать с американской мафией надо просто потому, что так надо, а иначе просто нельзя. Отношения с другими складываются и разрываются естественным образом — и это тоже не повод для рефлексии.

Этим Данила удивительно похож на героев советского кино 1930–1940-х годов — это были такие же цельные личности, которые полностью отдавались грандиозным целям и своему любимому делу. Только персонажи советского кино с увлечением строили светлое будущее и воевали во славу Родины, а у Багрова была другая сверхзадача — сделать мрачное настоящее менее мрачным, воюя за справедливость. Цельный и положительный герой отечественного кино из воина-полководца превратился в воина-преступника — и в этом один из самых точных и печальных диагнозов обществу.

Служкин, в отличие от Багрова, интеллигент, но, как ни странно, самокопательные установки ему так же чужды. Жизнь для него идет естественным чередом — предает ли его друг, появляется ли очередная любовница, попадают ли школьники, за которых он отвечает, в крайне опасную ситуацию во время похода — все это не повод задаваться вопросами и судить себя. Как и Данила, Служкин не склонен к абстрактным размышлениям о смысле жизни. Он тоже живет и поступает так, как для него естественно.

При этом ни про Багрова, ни про Служкина нельзя сказать, что это люди убогие и плоские. Киллер Данила, сыгранный интеллигентным Сергеем Бодровым-младшим, получился не простым как три копейки, а загадочным, обаятельным и немногословным героем. Такое вряд ли возможно у внутренне бедного человека. Важный штрих: Данила слушает не шансон, что предполагает имидж бандита, а «Наутилусов» с их интеллектуальными текстами. Про «попсовые» песни Багров уверенно говорит: «ненастоящие». Пьяница Служкин — это не просто «шут», как его презрительно называет жена. Это человек с тонким и едким чувством юмора, не дающий спуску ни директрисе, ни обнаглевшим школьникам. Так же непринужденно он готов шутить и над собой.

Их незатейливая философия, расходящаяся в акцентах, очень «русская».

Багров опирается на «правду», которую понимает как честное отношение сильных к слабым и которой добивается с оружием в руках (типично русский бунтовщик и правдоискатель «из народа»). Служкин же мечтает о святости («хочу быть святым»), сидя на кухне у любовницы. Но при этом слабый и порочный горе-учитель, не дотягивающий не то что до святости — до просто «приличного человека», способен на удивительную незлобивость, терпение и принятие чужих слабостей. Вспоминается Бердяев с его тезисом о русском человеке, никогда не достигающем «нормы» — это либо ангел, либо зверь, причем очень часто это один и тот же человек.

Обаятельный Данила быстро вписывается в любую компанию и без усилий находит общий язык с разными людьми. К Служкину даже дикие и невоспитанные школьники в конце концов проникаются добрыми чувствами. Киллер и учитель из провинции пользуются популярностью у женщин. Данила способен легко покорить любую понравившуюся ему женщину — от водительницы трамвая до отечественной поп-звезды и американской телеведущей. У Служкина полно подруг и любовниц из разных социальных слоев; в него страстно влюбляется самая красивая его ученица. Даже жена, которая все время утверждает, что не любит и не уважает Виктора, в итоге возвращается к нищему Служкину, уйдя от любовника-депутата.

При этом оба героя — одиночки. Данила идет по жизни, ища «правду». Эти поиски часто опасны для жизни — и Багров не хочет создавать семью. Окружающие его люди — это либо боевые товарищи, либо жертвы несправедливости, либо враги. Как только конфликт с «неправдой» исчерпан, Данила исчезает с горизонта этих людей. Служкин хочет быть любимым, но превыше всего ставит свою свободу и отсутствие обязательств: «Хочу, чтобы ни я не был залогом чьего-то счастья, ни чтобы другой был залогом моего счастья». И он следует этому принципу — Служкин не дает никаких обещаний своим любовницам и ни в чем не упрекает друга, который увел его жену: никто никому ничем не обязан. И поэтому Служкин всегда один.

Одна из самых ярких черт этих двух героев — стихийное сострадание, способность пожалеть даже врагов. Критики, упрекавшие Данилу за хладнокровную жестокость, как-то не заметили, что киллер, спокойно расстреливающий бандитов на улице, не только прощает предавшего его старшего брата, но и щадит врага-банкира, потому что познакомился с его сыном: «Жалко такого парня без отца оставлять». Виктор Служкин в другом положении: его все обижают, он не может и не хочет защищаться — но при этом он не озлоблен на окружающих, а жалеет тех, кто причиняет ему боль: ему жалко жену, которая с ним мучается, — и он готов ее отпустить; ему жалко запутавшегося друга, к которому уходит его жена, — и он его прощает без упреков.

У Багрова и Служкина есть и серьезные отличия, которые ярко иллюстрируют эволюцию героя в постсоветском кино.

Данила — отслуживший в Чечне солдат, сильный и уверенный в себе. Служкин — спившийся интеллигент, слабый и беспомощный. Багров — часть криминального мира, пользующийся уважением в том числе и потому, что он — бандит. Служкин — учитель, которого не уважают в том числе и потому, что он представитель непристижной и недоходной профессии. Данилу по-человечески уважают и с ним считаются даже враги. Служкина не уважают и в грош не ставят даже самые близкие ему люди.

Данила Багров быстро принимает решения, всегда в них уверен и вселяет эту убежденность в других. Он — человек слова, способный изменить решение только из жалости. Служкин же почти никогда не принимает решений сам, предоставляя это другим людям или обстоятельствам. Он не уверен ни в чем, но, в отличие от его предшественников из кино 1960-1970-х, для него это не повод к размышлениям. Уступает Служкин жену другу или принимает ее обратно, приходит он на работу в школу или пишет заявление об уходе, — все это он делает, неуверенно пожав плечами: мол, а почему бы и нет, хотя и не очень хочется? — и выбрасывает это из головы. Данила чувствует свою ответственность за каждого, даже совсем незнакомого, которого притесняют сильные; Служкин не ощущает ответственности ни за свою семью, ни за школьников, которых он повел в рискованный поход.

Багров четко делит людей на своих и чужих. Старший брат, друзья, все обиженные и угнетенные — это большой клан «своих», которых «русские не бросают». Русские — «свои» не только по этнической принадлежности (в «свои» он включает, например, и немца-торговца), а потому, что они, с точки зрения Данилы, — страдающая сторона. Все, кто обижает слабых — это враги. Для Служкина нет «своих», потому что они от него легко уходят, нет «чужих», потому что неприятные ему люди тоже меняют к нему отношение. А самое главное — у Служкина нет желания ни ненавидеть кого-то, ни за кого-то держаться.

Данила живет в дезинтегрированном обществе так, как будто в нем идет гражданская война (глубоко символично, что в «Брате-2» брат Багрова расстреливает врагов из пулемета «Максим», легендарного оружия Гражданской) между традиционным социумом, с «братскими» архаическими связями, и хищнически-неправедными, но не такими многочисленными поработителями. Данила в этом обществе — всецело на стороне порабощенного большинства. Служкин живет в разрушенном социуме, принимая его разобщенность как данность, но не желая ни играть в конкуренцию и в погоню за деньгами, ни воевать с врагами (а их для него нет), ни что-то глобально в нем менять. В этом распадающемся мире Служкин — ни на чьей стороне, он полный и убежденный маргинал. Чем-то он напоминает русских юродивых, которым очевидно, что не нужно гоняться за успехом, за деньгами и за чьей-то привязанностью.

Оба героя не сомневаются, что в этом нехорошем мире они живут хоть и несовершенно, но правильно.

Подведем итоги. Перед нами постсоветская модификация двух классических героев: Данила — версия эпических героев 1930–1940-х годов, Служкин — версия интеллигента позднего советского кино. Оба остались в общей культурной матрице.

Данила Багров и Виктор Служкин — два лика русской культуры, трагически искаженные постсоветским кризисом: воин и юродивый, «простой парень» и интеллигент, эпический богатырь и беспутный слабый грешник. Это и отражения затаенных стремлений русской души — тяги к «правде», справедливости, к братству, к состраданию, в конечном итоге — к святости.

И последнее. Эпического героя обычно сменяет герой рефлексирующий тогда, когда кризис и ощутимые угрозы обществу преодолены — можно и расслабиться. Так произошло и в советском кинематографе. В постсоветском кино такая смена произошла тогда, когда кризис еще явно не преодолен. Остались и разобщенность, и нищета, и бесправие. Можно решить, что с таким слабым, непутевым и безответственным героем у страны точно нет будущего. Но, во-первых, Служкин, при всех своих недостатках и инертности — человек, сумевший остаться собой, который своим нестяжательством бросил вызов современному положению вещей еще, может быть, более серьезный, чем сильный и уверенный «брат» Данила Багров. Любую систему взрывает не тот, кто с ней сознательно борется, а тот, кто сам не живет по ее правилам. Во-вторых — Виктора Служкина неожиданно поддерживает его главный ненавистник среди учеников, Градусов, своей цельностью и решительностью похожий на Данилу. Очень убедительно показано, что Градусов едет со Служкиным в поход из чувства жалости к беспомощному учителю. Может быть, в таком союзе сильного Данилы и слабого Служкина и есть выход для русской культуры?