В определенный момент своей жизни человек (наследники заводов-газет-пароходов не в счет) начинает работать. К началу трудовой деятельности его толкает, с одной стороны, принуждение тела, с другой, принуждение общества. Первое утверждение достаточно очевидно («кто не хочет трудиться, тот и не ешь», — наставление Апостола Павла бессмертно уже две тысячи лет), а второе стоит пояснить. Дело в том, что в обществе действует неявная формула: человек есть его работа. Тот, кто работает, обладает идентификатором — именем — и может сказать про себя: «я — банкир», «я — слесарь», «я — врач» и так далее. Наоборот, тот, кто не работает, именем не обладает, то есть является никем. Человеку тягостно быть никем, поскольку «никто» вызывает недоумение и осуждение окружающих; это недоумение и осуждение довлеет над человеком и заставляет его работать. Если человеку комфортно быть никем и общественное принуждение на него не действует, то в игру вступает (если до сих пор не вступило) принуждение тела, и наоборот. Вместе или порознь, тело и общество запускают механизм принуждения, под действием которого человек начинает трудовую деятельность. За свой труд он получает некое вознаграждение — обычно это деньги, — которое мыслится как эквивалент затраченных времени и сил. Однако такое понимание ошибочно: вознаграждение не может быть эквивалентно затраченным времени и силам, поскольку возместить их в принципе нельзя. Это противоречие закладывает основу для метафорической реперной точки — вехи, на которой строится отношение человека и труда. Всего таких точек четыре; в совокупности они подведут нас к важным выводам об отчуждении человека и дадут понять, при чем же здесь Маркс. От винта.

Народная мудрость гласит: «время — деньги». Насколько справедливо это суждение? Только настолько, насколько деньги могут компенсировать время, а это возможно не всегда. Приведем несколько примеров, когда компенсация возможна, и познакомимся с важной для данного эссе терминологией. Пусть Аз просит Буки ссудить ему 1000 рублей на два дня. (Предполагается, что Аз и Буки состоят в рыночных, но никак не дружеских отношениях: иначе этот пример не подошел бы или Буки пришлось бы упрекнуть в бесчеловечности.) Буки соглашается, но ставит условие: Азу придется вернуть не 1000, а 1010 рублей. Почему? Потому что Буки подсчитал, что в течение двух дней смог бы заработать 10 рублей, если бы деньги были при нем; требованием компенсации Буки поддерживает статус-кво своего актива (денег) относительно времени: сегодня он стоит 1000 рублей, а через два дня — 1010; время = деньги, 2 дня = 10 рублей. При меньшей компенсации Аза выходило бы, что актив Буки перестал бы быть целым (1), а стал бы лишь своей частью (0,99). Иными словами, произошло бы отчуждение — лишение части себя. Двигаемся дальше. Активом могут также быть не сами деньги, а купленные на эти деньги токарный станок, картофельное поле или что-то ещё, что — неважно; для нас только важно знать, выполняется ли уравнение деньги = время. При этом мы должны обратиться не только к категории отчуждения, но и износа (старения), поскольку в отличие от денег — абстрактной категории — станок и поле являются физическими объектами. Возможно ли сохранить целостность обозначенных активов? Да. Если Аз (пускай Буки отдохнет) выручает от продажи вырезаемых на станке деталей достаточно, чтобы в течение определенного времени ремонтировать станок, а потом купить новый такой же (пусть «одинаковость» оценивается по производительности), — уравнение выполнено. Ремонт обращает износ вспять, предотвращает старение; то же делает и покупка нового станка, так как новый и старый станок — это, по сути, один и тот же не обладающий уникальной сущностью станок. Аналогичен пример с картофельным полем: если Аз выращивает и продает достаточно, чтобы через каждые несколько лет оставлять землю на год «под паром», тем самым поддерживая её плодородие, или покупать новый столь же плодородный участок, то уравнение опять-таки соблюдено. В последних двух примерах износ равнозначен отчуждению: предотвращая износ, мы гарантируем, что не происходит отчуждения (понимаемого, напомню, как лишение целостности); в свою очередь, чтобы предотвратить износ, нужно генерировать достаточный объем дохода. Поток денег компенсирует течение времени — кажется, что так происходит всегда. Но нет. Исключением из правила является «внутренний», самый важный, заключенный в самом человеке актив — его труд.

Человек склонен отождествлять себя с механизмами — детищами своего гения, которые, кажется, будут работать как новые, стоит их только смазать. А так как для таких механизмов формула «время = деньги» всегда выполняется, то и для человека столь естественно оценивать свое время с помощью денег, то есть, скажем, приравнивать месяц труда и несколько (десятков/сотен/…) тысяч рублей. Но если, как было рассмотрено выше, износ механизма обратим, то износ человека — нет. Когда как для механизма (и любого другого отличного от труда актива) при правильной денежной оценке времени само время, по сути, не сдвигается с места и является точкой, для человека время — это однозначно вектор, направленный из прошлого в вечное настоящее, без остановок и возможностей вернуться назад. Следовательно, каждый момент времени, каждая секунда, каждый месяц, каждый год для него уникальны, а уникальное не имеет аналога. Возместить его нельзя. Поэтому для такого актива, как человеческий труд, время ≠ деньги. Но проблема вовсе не в том, что человек забывает о своем износе, забывает о том, что он не вечен; несмотря на свое отрезвляющее (возвращающее к жизни?) воздействие, memento mori — не эликсир бессмертия. Проблема в том, что износ сопровождается отчуждением. В этом смысл первой реперной точки: человек не замечает, что работа, забирая его время, забирает его самого, предлагая взамен нечто совершенно несопоставимое — то, что ему его не вернет. Но заблуждение укоренено глубоко. Человек рад получать вознаграждение за свой труд, и чем больше оно, тем лучше. Задумаемся: что он делает с этим вознаграждением? Кратко: делает всё, чтобы его жизнь продолжалась с минимальным количеством осложнений и максимальным — счастливых переживаний. Отметим далее, что обычно вознаграждение за труд не столь велико, чтобы человек мог оставить работу, и что даже нормированный рабочей день занимает бо́льшую долю времени бодрствования, а ненормированный — практически полностью поглощает его. В результате имеем, что человек отдает время работе, желая продлить свое время на земле; но это время он опять отдает работе. Он отдает свое время, чтобы отдавать свое время. Подобный цикл не имеет цели, т.е. сам по себе бессмысленен; данная его специфика и он сам определяют вторую реперную точку. Объединив вторую точку с первой, получаем, что человек попросту расходует себя без видимой цели до тех пор, пока от него не останется ничего. Отчуждение полное и бесповоротное, неизбежное превращение 1 в 0 — неужели всё действительно так плохо для человека? Может быть, да; может быть, нет. Не будем делать преждевременных выводов. В запасе у нас ещё две реперных точки.

Третья реперная точка представляет собой дихотомию. Она состоит из двух моделей отношения работы и человека: первая — человек для работы, вторая — работа для человека. (Заметим мимоходом, что данную дихотомию можно использовать не только для исследования взаимоотношения человека и работы, но и человека и государства, человека и образования, человека и веры и т.д.) В первой модели работа «выбирает» своего исполнителя на основании заданных параметров; работу будет выполнять тот, кто наилучшим образом им соответствует. Это значит, что человек будет следовать целям работы, а не своим собственным, следовательно, лично для него такая деятельность бесцельна. Во второй модели уже человек (без всяких кавычек) выбирает работу, т.е. занимается тем, в чем находит свое призвание. Определить, к какой модели относится взаимодействие конкретного человека и его работы, достаточно просто: если человек (сам!) признает, что его работу может выполнить любой другой соответствующим образом обученный человек, то это первая модель; если же по той или иной причине он сознает, что никто кроме него эту работу выполнить не может (или выполнить её может только он), то это вторая модель. Данная реперная точка крайне важна, поскольку в значительной степени предопределяет характер поведения двух уже рассмотренных точек — в зависимости от модели их поведение меняется. Это значит, что в предыдущем абзаце мы увидели только часть картины, ту часть, которая относится только к одной модели! Какой же? Очевидно, первой. Ведь во второй модели человек трудится ради своего дела, благодаря чему — внимание! — реперные точки меняют полюс с отрицательного на положительный: человек больше не отдает время, а оставляет его себе (обращение первой точки), а кольцо бессмысленности распрямляется в вектор: чем больше человек работает, тем ближе он к некоей — своей — цели (обращение второй точки). Сменит полюс и четвертая точка, которая, как мы сейчас увидим, по очередности является самой первой.

Для того чтобы следовать второй модели, человеку нужно обнаружить свою исключительность — такое дело, которое одновременно неотделимо от него и является его продолжением. Однако для этого нужно время; если же человек постоянно отдает почти всё свое время на бесцельное (т.е. на цели, диктуемые работой), такое время у него отсутствует. Он буквально заперт в бессмысленности. Есть ли выход из бессмысленности, если человек, как водится, уже в неё вошел? Есть: выход — это обладание временем. За него отвечает четвертая реперная точка. Если у человека есть время, если он может отодвинуть подступившие вплотную телесную и общественную необходимость и (хоть один вечер!) не работать, то он может — и должен, добавил бы автор — остановить процесс отчуждения. Именно остановить, поскольку отчужденного уже не вернешь: как мы говорили, не существует эквивалента отданному времени. Имея время, человек сможет следовать второй модели, в которой он стоит на первом месте, а работа — на втором. А когда время будет подходить к концу, вознаграждение, получаемое за труд (в конце концов, труд есть не только актив, но и использование человеком этого актива с целью получения дохода), то самое вознаграждение, которое потворствовало иллюзии в условиях первой модели, отныне будут в буквальном смысле творить новое, дополнительное время. Каждая его минута будет укреплять целостность человека.

Ясно, что нам действительно не стоило рубить с плеча, ведь третья и четвертая точки перевернули всё с головы на ноги (не наоборот). Оказалось, что первая и вторая точки только дополняют воздействие третьей и четвертой: плохое делают худшим, а хорошее лучшим. В худшем сценарии отчуждение человека идет параллельно его износу; во лучшем сценарии износ идет своим чередом, а отчуждение прекращается. Кажется, мы ответили на все вопросы. Однако постойте! Один остался: что же такое Маркс-мысль? Какое отношение имеет к человеку, времени и труду? Ведь до сих пор автор на неё никак не ссылался. Ответ таков: на самом деле, ссылался, но неявно: отчуждение и есть Маркс-мысль. Одна из многих. Размышляя об эксплуатации, или логике развития общества, или капитализме, нельзя не подумать, что бессмертными эти темы сделал именно Маркс, сколь бы великими не были другие занимавшиеся данной проблематикой мыслители. То же самое можно сказать об отчуждении, о котором Маркс пишет в эссе с недвусмысленным названием «Отчужденный труд» (1844). По Марксу, человек лишается себя тогда, когда не может обладать результатами своего труда; хотя автор данного эссе видит в отчуждении лишение человека его времени, между двумя точками зрения несложно перекинуть мостик. Таким образом, Маркс-мысль не есть мысль собственно Маркса, но её развитие, переосмысление, критика. Оттого несложно догадаться, почему в названии фигурирует именно «Маркс-мысль», а не «отчуждение»: тем самым автор настоятельно рекомендует заинтересованному читателю обратиться к первоисточнику своего вдохновения. «Отчужденный труд» — не «Капитал», читается быстро, но впечатление оставляет глубокое. Но даже если читатель не последует этому совету, автор всё равно будет счастлив: раз читатель дочитал это эссе до конца, значит, нашлось время, которое никто не смог у него отнять; значит, он стал немного ближе к обретению своего призвания, если ещё не обрел его. Значит, полет продолжается…

1800 слов