Росс Сазерлэнд — шотландский поэт, музыкант и художник. Родился в 1979 году в Эдинбурге. Им написаны и изданы 4 поэтических сборника: Things to do before you leave town (2009), Twelve Nudes (2010), Hyakuretsu Kyaku (2011), Emergency Window (2012).

Данный перевод сделан по первому изданию сборника Twelve Nudes: Penned in the Margins, London, 2010.

Посвящаю Л. Д.

Three Minor Complaints / Три незначительных жалобы

+

Я страдаю от стреляющих болей в обеих руках, на полпути между плечом и локтем, так что мне больно всякий раз, когда я поднимаю что-то тяжелое. Я не шучу — правда больно. Спустя несколько минут я чувствую головокружение.

Это весьма некстати, так как я обязан всегда таскать за собой эту фамильную шляпку клош, доставшуюся мне от замечательного дяди вместе с ее содержимым: миска воды и карликовый гиппопотам, таращащийся наружу сквозь едва различимую пелену дыр, так же, как мы с вами могли бы смотреть на звезды. Местный художник (Нил) нанес целую сеть хитросплетений загробной жизни (не газированной) на потолок в моей комнате для отдыха, и теперь я должен держать мою шляпу так высоко к этой trompe l’oeil, как это только возможно, чтобы не ввести маленького гиппопотама в заблуждение, которое могло бы повлечь за собою его смерть. В своем завещании дядя постановил, что я являюсь единственным членом семьи, способным, по его мнению, взять на себя обязанность по продолжению этой работы: проекта, который, боюсь, был единственным виновником его смерти ранее в этом году, когда тромб наконец вошел в его мозг, как шериф в салун с плохой репутацией.

+

Я всегда испытывал страх перед фразой «В конце дня», которая, как мне всегда казалось, обличает говорящего в слабомыслии; избитое выражение, призывающее выборочно закрывать глаза на то, что истина выворачивает перед нами.

Весьма некстати, это — единственные слова английского языка, известные моим захватчикам, которые орут их мне всю ночь напролет, забрасывая ведрами с ледяной водой, изредка, группами по десять человек. У меня весьма сложные взаимоотношения с моими захватчиками, ведь эта фраза должна служить заменителем для многих команд, включая (но, не ограничиваясь) такие, как: встать, подойти сюда, поплакать в эту телефонную трубку. По большей части, я стараюсь различать команды по выражению лиц моих захватчиков, но их маски Дракул позволяют судить о прискорбной частоте моих ошибок, из–за чего я вынужден просить их повторить приказ, обычно что-то около 10 или 20 раз, пока я, наконец, не пойму его.

+

Если бы мне пришлось выбрать часть твоего тела, которая нравится мне меньше всего, я бы выбрал — кровь. Я не хочу иметь с ней ничего общего! Это умный выбор, как мне кажется. Безусловно, в старании избежать контакта с ней, нет и намека на оскорбление.

Как же это некстати, что я твой врач. И именно сейчас мы как раз посреди операции кавопульмонального анастомоза. Прости меня, но даже если все закончится благополучно, я не думаю, что смогу забыть ложь, затащившую меня в этот операционный театр; а также все эти фальшивые медицинские бумажки и подкупленных, провонявших хлороформом медсестер. Знай, что не последнюю роль в этом деле сыграл громадный билборд с изображением твоего лица, вознесшийся прямо напротив моей квартиры, так что все, что я могу видеть теперь по вечерам, умываясь, это подробная, загнанная в рамку карта твоей шеи, будто постер на стене в офисе кудахтающего, беззубого золотоискателя. Мне так так так жаль, но, мне кажется, что я теперь просто обречен навсегда остаться твоим врачом, хоть это и страшит меня; а также то, что когда мы встретимся, ты упадешь передо мной, вскрытая, как корешок книги, которую я порвал, дочитав до сцены секса.

Twelve nudes / Двенадцать обнаженных

1.

Диджеи всегда носят короткую стрижку,

Чтобы их головы можно было легко вырезать из пресс-релиза

И вставить во флуоресцентный постер

И еще по тысячи других причин быть аккуратными и ритмичными.

Быстро высохнуть после утреннего душа

Когда соотношение сигнал/шум на пике.

Учитель однажды сказал мне что поэзия стремится

К простоте обнаженного тела.

Быть голым, сказал он, значит говорить без сносок.

Хотя с моей точки зрения обнаженный человек

должен объясниться как никто другой.

Я сижу на твоем сортире с чистым блокнотом.

Ты сушишь свой искусственный загар феном,

Разговаривая со мной сквозь зеркало в ванной.

Ты спрашиваешь меня, подходит ли твой зад к фасаду

А я теряюсь в догадках.

Такие вопросы заставляют меня чувствовать себя ребенком,

Слушающим рык за занавесками,

Бесконечная трансмиссия города слишком мощна

Чтобы попасть в мой диапазон частот.

Твое тело это слишком. Лондон это слишком.

Я едва ли могу соединить две части в одно целое.

Диаграммы которые мы используем, бессмысленны на поверхности.

В такие моменты, я понимаю как мало

Мои от А до Я имею общего с алфавитом.

Все наши города построены поверх нудистских пляжей.

Я влюблен в твою шею.

Я режу тело на части.

2.

Сидя по-турецки на полу галереи

У Поцелуя Родена, она рисует.

Любовники, застигнутые врасплох

В ворохе взлетающих разобщенных ног и рук;

Нежность занозенной руки Паолы на ее

Бедре, словно омар хватающий поручень трапа;

Грудь, рисованная столько раз Франческа

По-видимому носит свитер ангорской шерсти.

И все же, как мутация, их любовь стала только сильнее

Их изогнутые тела — в маниакальной польке

Когда каждое па течет в вихре линий

С наброска Брака на противоположной стороне.

Она рисует виниловую пластинку в его руке,

Затем кладет скетчбук в сумку

Забыв, что еще две секунды назад портфель

Был в два раза меньше. Она проверяет небо.

Теперь она слишком высока, чтобы выйти из комнаты.

Над галереей дрожащие головы

Солнца с луной впитываются друг в друга.

Раскосость глаз. Диаграмма для любовников.

3.

Наш архитектор известен благодаря одинаковым зданиям:

Школе сломанных шей в Торонто,

Школе игры в кости в Вифлееме,

Одно выбеленное, другое серое.

Наша семья лихо скачет между двумя;

Где хоккейные команды швыряют своих желтых девушек

О слабоосвещенные коридоры. Подвалы гудят

Запароленными рассказами.

Юные умы ушли настолько глубоко в библиотеку,

что просто встать — сродни

выдергиванию ванной пробки из дна реки.

Но если верить легенде

И высшие функции университета

Построены вокруг сознания древней рептилии

Тогда, конечно, это оно — закрытая бургерная на колесах

Летопишущая вечернюю выручку.

Последний участник импров-группы

Выбирает Iron Maiden для возвращения домой.

Медсестры практикантки машут руками

В сепии уличных фонарей;

Телефонная музыкальная заставка неба.

4.

Я написал о своем редакторе рассказ,

В котором ничего не происходит.

Мой редактор просто сидит там на протяжении 40 страниц

Словно покинутая весельная лодка

Дрейфующая сквозь рдест.

Мой редактор прислал мне обратно

Совсем другую историю

В которой любопытного молодого человека

Убивает собственная газонокосилка.

Я читаю ее за столом

Прерываясь чтобы проверить уровень

Воды в ванной за дверью.

Снег блестит и падает за окном

Словно холодная неупотребимая валюта.

К моему окну прискотчена гирлянда негативов.

Цепь из пяти фотографий:

Осклабившиеся зеленые с серебром лица.

Дети с тоненькими руками, взброшенными в воздух.

Безмолвный готический комикс на тему домашних вечеринок из 96-го.

Или же, история о том, как моих школьных друзей

Убили «Далеки».

В самой последней рамке

Позируют Лиза и Бен,

Стоя у входа в неумело поставленную палатку,

Пытаясь выглядеть важно как члены совета

В крестовом походе против вандализма.

Голые ноги неопознанной девочки

Торчат изо рта палатки. Лиза и Бен

Указывают на ее пятки. Вот именно такие вещи

Мы и пытаемся истребить и искоренить здесь.

Поверх этой сцены — другая:

На огромной парковке занято всего одно место.

Белый грузовик припаркован точно, но бессмысленно.

Снимок утащенный с полночной прогулки

Сквозь запахи гниющих каштанов.

Наложение:

Так же продавец стоит

За своим прилавком.

Не ясно

Что-метафора-чего.

Снег, клеящий свои рисунки

На фонарные столбы,

Кран с горячей водой,

Транслирующий хардкор сквозь стену.

5.

Господи, во мне нет никакой животной силы

И я хочу прокричать что-то вроде:

«Просодия операции на открытом сердце!»

И не переживать излишне о том, что это значит.

На самом деле, я считаю привилегией

направлять свой энтузиазм туда, где его не просят.

Если ты хоть раз в жизни пытался одеться пьяными,

То поймешь, о чем я толкую.

Но если та обратная дорога приблизится, ты будешь

Бомбить над нами на своем одноместном вертолете,

Разглядывая наши города внизу, будто миниатюрные картинки

В поисках мучительного идеала.

А потом я планирую быть занят,

Лежа на своем ковре,

Пришпиливая воображаемые розетки к буфету,

Пока стерео крутит демо трэш-группы

Которая полным составом ходит в школу в конце моей улицы.

На обложке их CD — молот, разбивающий снежный шар.

Группа называется —

Мы все еще не научились разбирать, что изображено на стереограммах.

6.

Когда Джеффри умерла, я решил прогуляться.

И тебе даже не придется

Поворачиваться,

Чтобы увидеть ее, шагающую за периметр деревни,

Покуда ее тонкий силуэт не достигнет места

Далеко за пределами лесного штрих-кода,

Места, которое есть по сути Земля и Небо,

С полиэкранной технологией,

Позволяющей говорить с обоими.

Знать, что она видит себя,

Как фигуру в отдалении,

Ее глаза как серебряные метеорологические зонды,

Сканирующие поверхность земли;

Проверяешь ее запястье, не догадываясь,

Что функция секундомера

Была запущена, не переставая,

Последние три года.

7.

Так не пойдет. И поэтому ты направляешься в больницу,

Звездный свист сквозь вращающуюся дверь.

Меньше двух часов до восхода,

И ты можешь учуять спазмы, отсутствие тени,

Волны бессознательного, катящиеся в северном направлении.

Комната ожидания как чулан в магазине для расплавленных роботов-аниматроников.

Перекошенные старички глубоко в желтых креслах

Разливают тихие жалобы в чашки.

Ты садишься под диаграммой вагины

И берешь со стола книгу о том, как написать комедию,

Автор которой озвучивал

Денниса-мучителя в девяностых.

Начните, предлагает он, задавать неправильные вопросы о том,

На что вы уже знаете правильный ответ.

Уже 03-38 или 03-39. Ты размышляешь о новых метафорах для твоих

легких: ржавые ножницы, лабиринты Эшера, разгерметизированные подводные лодки.

Чем менее они точны, тем тебе легче:

Дефектная рутина фигурного катания, карьера Ханса Эйслера.

Твой сосед заперт в субтитры ночного кино.

Его лицо — испорченный избирательный бюллетень.

У стола, его лучший друг (он же — нападавший)

Звякает фамильным гербом в кармане:

Два меча, одна связка ключей.

Не мог уйти, правда? Он хлопает своего друга

По ключице. Я же говорил, у меня большое сердце —

И ты представляешь склад у доков.

Сердце, достаточно большое, чтобы провезти контрабандой бунгало набитое кокаином,

Не вызвав подозрений. Круглосуточное наблюдение.

Ты не мог найти более темного места, чтобы припарковаться.

Они ввозят тебя на коляске через дверь

Прямиком в тысячерукий оркестр.

Медсестра прячет твои вещи в пакет,

Берет кровь,

И ты засыпаешь

Словно книга головоломок или заставка рабочего стола на компьютере.

Здесь внизу, под массивным мертвым центром нарратива,

Ты присоединишься к сакральному ордену обнаженных;

Глубокая заморозка,

Где ты вспоминаешь догадку,

Которую очнувшийся разум не способен удержать:

Что это не больница,

А память больницы.

А потому она не может вылечить тебя.

Ты просыпаешься, чтобы обнаружить медсестру,

заново прикрепляющую окончания к твоим высказываниям.

Что казалось искусством, теперь вернулось в науку.

Они дают тебе какие-то простые силлогизмы, чтобы попрактиковаться,

Отключают от аппарата дыхания,

Чтобы ты могла постоять во дворе с другими больными.

Ты куришь с тем отрепетированным загнанным выражением,

Ветер кусает твой оголенный зад.

И когда твой вздох взлетает, как взорванный склад,

Твой доктор знает, что дело закрыто.

На улице, увядающий запах С14H18O.

Местность заполняет все окна твоего такси,

Пока ты сползаешь обратно в идеографические низины.

На этом этапе ты можешь начать чувствовать,

Будто тебя поместили в фильм о пахотном земледелии.

Только лишь один твой кадр, с дикими глазами и заикаясь в пролетке,

Затем обратно к бесконечным планам масличного рапса.

Ты обнаруживаешь тонкий, серебряный браслет

Вдавленный в резиновый коврик на полу в такси.

Ограда, сведенная к линии провода;

Яркая вспышка знака «Полиция» — требуется любая информация.

Твои ногти содержат все цвета водопада.

Это нормально. Попробуй расслабиться.

Ты мчишься на нас задом

И не можешь вспомнить, когда тебе в последний раз было больно.

8.

Те, что пришли с юго-запада,

Увидели громадное кладбище, отравленную траву пробивающуюся

Сквозь пальцы ног пластиковых скелетов.

Те, что пришли с юга

Увидели колонну гостиной, родителей мерцающих

В серебряной паутине телевизора.

Те, что пришли с востока

Увидели брутальность штопора

В подставке для ножей.

Те, что пришли с северо-востока,

Увидели парк скульптур с изувеченными руками,

Изъятый из гида по причине нехватки времени.

Те, что пришли с севера,

Увидели шоурум кухонной мебели, пока еще без ума от экстези,

Мандарин на разделочном столе, стопку тарелок василькового цвета.

Те, что пришли с северо-запада,

Увидели пожар в карточном домике, поезд,

Повезший нас под пустыней скорлупы.

Те, что пришли с запада,

Увидели кольца садового шланга, собаку на спине,

Серебряные знамена, возвещающие о первосентябрьских скидках.

Мы вошли через все двери, которые смогли найти,

Встретились, как было запланировано, в центральном атриуме.

И хоть слегка шокированы льстивой свободной планировкой,

Мы быстро собрали все, что сделал архитектор:

Вывернули здание наизнанку,

Перенесли водопровод на внешнюю часть стены.

Мы постояли немного

Под отвратительным сводчатым потолком

Потом вытерли синюю краску с лиц,

Сдали наши мечи на информационной стойке.

9.

У большинства людей

Промежуток между первым поцелуем

И первым разрывом составляет

Несколько часов.

Сам по себе поцелуй нестабилен –

Школьный проект,

который крошится на части в рюкзаке по пути домой;

что-то сделанное из банок вишневой колы,

скрепленных красной краской.

Телевидение учит нас традиционным техникам,

И с практикой наши проекты стабилизируются.

Наши поцелуи это маленький кубики паралона, готовые к переработке,

Принесенные из французских супермаркетов.

Эти экономные поцелуи будут служить нам годами.

Теперь, когда мы женаты,

Мы показываем свою страсть

Через электронные микроплатежи.

Это идеальная система. Быстрая, безболезненная.

На первую в сентябре школьную дискотеку

Мы с женой тащим на крышу свои бинокли,

Пьем ягербомбы и смеемся

Над тем, что луна это всего лишь звук,

изобретенный во время поцелуя.

Спорткомплекс на краю города сияет,

Извергая из себя детей с разбитыми сердцами

Одного за другим. Они тихо идут сквозь дождь

Словно один эпизод ситкома,

Тот, который с грустной концовкой,

Когда титры пошли без музыки.

10.

Наш страх публичных выступлений зародился в детстве, когда публичные ораторы ворвались в наши дома и перебили наши семьи.

Эти подонки с поставленным голосом оставили нас ни с чем, разве что со стопкой шпаргалок, забытой пока убегали по лужайке, где растет мята.

1. ПРЕДСТАВЛЕНИЕ / ЦИТАТА ИЗ ЛЕФЕВРА

МОИ ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЕ НАВЫКИ КАК АРХИВАРИУСА

ВООБРАЖАЕМЫЙ СОВЕТ

8. ОТЕЦ, МНЕНИЯ ОФИЦИАНТОВ

НЕЛЮДИ (ФОРМАЛЬНЫЙ ОПЫТ)

ОБ ОТВЕТЕ ПО ТЕЛЕФОНУ: «ТУПОЕ ОБЖОРСТВО»

14. 1989: УГРОЗА ВТОРЖЕНИЯ

ПОЛИЦЕЙСКИЕ МЕЛОДРАМЫ ПО 90º

«В СВЕРКАЮЩИЙ ДВОРЕЦ СЛЕЗ»

Как мы клялись отомстить этим ораторам! Тихой, беспорядочной

Местью; лучшим образом, тихо ругаясь, спрятавшись в шкафу.

Как бы мы не пытались рассказать людям истории наших жизней,

Всегда оказывалось, что они ее уже слышали, но с меньшим количеством кульминаций

И более искренней дерзостью. Прошел слух, что

Кто-то продал телевизионные права нашему страху ос.

В наших кошмарах, ораторы являлись нам демоническими

50-футовыми радугами. «Мы не скажем ни слова о пустоте»,

звенели они своими ртами, опускающимися как в тетрисе на наши кровати,

заканчивая предложения за нас.

Мы последовали за ними по периодическим изданиям, как же мы их ненавидели! Дождь

Упал идеальной карой на их оплоты. Мы сказали в унисон: «Эта

Снайперская винтовка — мой плюс-один»

174. ВОПРОСЫ BACKBURNER

ЛИЧНЫЕ ЗНАКОМСТВА

«ХОРОШО, ЧТО ХОРОШО КОНЧАЕТСЯ» (ШУТКА)

Мы слышим, как они мечутся за красным занавесом, чем ближе выход — тем

Менее убедительны.

Мы сидим в тишине, неистово выдумывая мнения, в которых наши биографы

Не найдут никакой пользы. Но теперь слишком поздно. Они уже представляли нас

обнаженными

11.

Дорогой Телепат, здесь за моим импровизированным столом

Я пытаюсь пробовать рисовать книжку

Об облаках, которые висят над аэропортами.

Книга выйдет в июне 2004.

Ты не можешь услышать полифонические рингтоны,

Но они там, не переживай.

Жизнь здесь весьма однообразна. Река немного зеленее,

Антикварные лавки позакрывались. Нам подключили канал про охоту.

Я хотел поблагодарить за коробку сломанных джойстиков.

Только ты мог о таком подумать.

Никто не видел тебя после вечеринки у Джима, когда ты

Разнес на части бассейн, пытаясь понять, как он работает.

Ты выглядел так красиво, носясь в воде как сумасшедший.

Небо полное уэльского грома. Некоторые тучи получили награды.

Когда бы я не подумал о тебе среди ночи, я знаю, что ты подключаешься,

Сидя там у себя в доме со стеклянными стенами,

Стеклянными изгородями и предместьями, поделенными на секции.

Вожделение старшей школы, жужжащее, как электрический шторм,

Смешанное со светящимся в темноте страхом пауков,

Мальчик-сосед, обнюхивающий пальцы

После упражнений с подъемом веса. Я пытаюсь представить очертания мыслей

В надежде, что петля фидбэка усилит сигнал.

Твои полицейские отчеты не принимают в суде. Ты пережариваешь тост.

Ты продал свою лучшую картину ручке двери и ты знаешь это.

Надеюсь это заставляет тебя чувствовать себя менее особенным. Этот город полон

Детей нелетающих пилотов, заваливших свои личностные тесты, и мне жаль —

Я думаю, ты был единственным человеком, который понимал,

Что я пытался делать

В отличие от того, что я сделал на самом деле.

12.

Я пишу этот стих в темном поезде

При свете ручки,

Специально разработанной для кинокритиков.

Она никогда не работает, когда ты садишься писать,

Но когда ты просто пробуешь ее — все ОК.

Вот почему мне иногда приходится издавать пробы вместо:

Львица умерла на Хэллоуин.

Мы пришли сюда не на коктейльную вечеринку.

Остров сокровищ маппетов.

Каждый пассажир в моем вагоне

Погружен в записывание еще чего-то другого.

Звук поезда заглушается

Музыкой поездов.

И все, о чем я могу думать, это река,

Разделяющая наши дома.

Мы оба работаем допоздна,

Бесконечно долго, словно станок по производству игрушек.

В эти дни, кажется,

Я перехожу реку только на рассвете и на закате.

Поэтому, думаю,

Я влюбляюсь в нее.

The End of Our Marriage / Конец нашего брака

Мы — у семейного психолога.

Моя жена не верит в наш брак.

«Меня не цепляет», говорит она.

Психолог говорит, что мы слишком фигуральны.

Нам не хватает «чувства места».

Он предлагает больше времени посвящать пяти чувствам,

Прикрепить себя к чему-то более материальному.

Он жестикулирует, тыча значительным концом перьевой ручки во все стороны:

«Вы, молодой человек, не содержите никаких черт любви».

На следующей неделе на соседском барбекю

Я получаю звонок по работе. Смотрю на жену —

Она сидит на террасе, скрестив ноги,

легка как цветок; она рассказывает о феномене электронного голоса

празднично разодетым детишкам, рассыпанным подле нее

словно пригоршня конфет.

Она ловит мой взгляд сквозь черные клубы

Жарящейся свинины.

Я улыбаюсь ей ладно отрепетированной баритональной улыбкой,

Но она произносит губами: «Это не работает».

Эта беззвучность расчищает воздух.

Наш психолог невозмутим. «Диалог» — говорит он,

Доставая люксовую игрушку: маятник с несколькими шарами,

Которых (он настаивает на этом) зовут Хэндерсоны.

«Посмотрите, как общаются Хэндерсоны»,

Говорит он, хлопая в ладони.

«Взлетая то вверх то вниз, они находятся

В состоянии постоянного взаимного конфликта».

Мы превращаем наш гараж в хронику нашего брака.

Стена, вся увешанная карточками,

Сообщает о ключевых происшествиях. Розовые для нее, голубые для меня.

Мы решаем перейти к нашему пятилетию,

В честь которого избавим

глаза от слез,

кошельки от содержимого,

а в саду поставим бассейн

со всеми забавными вытекающими.

Психолог иногда навещает нас, предлагая какие-то сопровождающие услуги:

Радугу в лодке, лечение испугом, заклинания разной сложности.

Я спрашиваю у него, как дела у Хэндерсонов.

С определенного ракурса, он напоминает афишу,

На которой написано «Семейный психолог».

«Вы выжили», с гордостью говорит он,

«потому что вы начали так близко к концу,

Как только могли.» Мы улыбнулись, и Любовь воцарилась навсегда,

Как потребность в очках для поиска очков.

Я дал ей вещи, и она нашла им применение.

Боже, я пялился на нее. Остальное — субъективно.

Иногда, односторонний солнечный поток наполнял коридоры,

Отделяя наши лица от выражений на них.

Из–за нее я пустил корни. Я хотел, чтобы она была счастлива.