Луи Блану принадлежит известная фраза: “Скажи, что ты читаешь, и я скажу, кто ты”. Способны ли книги, стоящие на наших полках, рассказать больше, чем тысячи откровенных признаний и свидетельств наших современников, очерчивают ли они круг наших интересов настолько, что мы сами, превращаясь в книги, готовы поведать о сокровенных тайнах своим читателям? Фрэнсис Йейтс определенно не сомневалась в том, что библиотека раскрывает личность своего хозяина, иначе бы она ни за что не взялась подбирать ключи к подлинному homo universalis елизаветинской эпохи — загадочному Джону Ди. Без книг он не представлял себе жизни, и уже с ранних лет пристрастился к чтению, ради чего жертвовал сном, сократив его время до 4-х часов. От библиотеки Ди остался лишь им лично составленный каталог, который и оказался в центре исследовательских интересов Фрэнсис Йейтс.

Какие книги хранились в библиотеке «универсального человека», известного не только как маг-каббалист, беседовавший с Ангелами, но и как ученый, консультировавший мореплавателей и находившийся в авангарде научных открытий своего времени? «Оккультная философия» Агриппы, сочинения Марсилио Фичино и Пико делла Мирандолы, труды по каббале, луллизму, алхимии, астрологии, парацельсовской медицине, научных (а также псевдо-научных) открытиях, путешествиях, истории, искусству (Витрувий, Дюрер, Пачоли, Вазари), сочинения античных драматургов. Были в библиотеке Ди и книги по эмблематике, иероглифике, мифологии, теории музыки, искусству памяти (Джулио Камилло) и т.д. «В этой библиотеке, — пишет Йейтс, — вся история Ренессанса. Или, вернее, Ренессанса в том смысле, как его понимали Фичино и Пико делла Мирандола, с уклоном в сторону философии, науки и магии, а не чисто филологических исследований гуманистов. И это именно английский Ренессанс, с его характерным развитием популярной науки и сильным практическим уклоном, тягой к мореплаванию и открытию новых земель».

Если Италия того периода была захвачена возрождением интереса к витрувианским идеям, что привело к появлению трактатов по теории классической архитектуры, то нельзя сказать того же самого об Англии. Только благодаря Джону Ди, поместившему в своем Предисловии к «Началам» Евклида выдержки из трудов Витрувия и Альберти, елизаветинская Англия открыла для себя ту «квадратуру круга», что возвышала человека как микрокосм до подобия макрокосму. Идеи Витрувия оказали фундаментальное влияние не только на Ди, но и на другую универсальную личность эпохи Возрождения — Роберта Фладда. Опираясь именно на его гравюры, Фрэнсис Йейтс рискнула воссоздать план устройства театра «Глобус», таким образом открыв новый подход к изучению истории английского публичного театра того времени. Этот театр, по мнению автора, представлял собой адаптацию античного (а именно римского) театра, вдохновленную ренессансным возрождением Витрувия. Йейтс приходит к выводу, что главной идеей “Глобуса” был Театр Мира: “Глобус” был одновременно магическим, космическим, религиозным и актерским театром, сделанным так, чтобы максимальным образом содействовать голосам и жестам актеров, исполняющих драму человеческой жизни на сцене Театра Мира”. В таком театре, считает Йейтс, и следует ставить пьесы Шекспира. Она, я полагаю, серьезно озадачивает тем самым историков английского театра, но главным образом тех, кто давно и углубленно занимается Шекспиром. К слову, Йейтс рекомендует им обязательно ознакомиться с сочинением Фладда “Макрокосм”.

В “Театре Мира” Йейтс рассматривает влияние идей римского архитектора Витрувия на Джона Ди и Роберта Фладда как представителей ренессансного неоплатонизма, уходящего своими корнями в философию Марсилио Фичино и Пико делла Мирандолы. Йейтс подробно пишет и о стюартовском театре масок; она приходит к выводу, что сценографическое искусство Иниго Джонса, который не только читал “Предисловие” Ди, но, вероятно, был знаком с ним лично, не избежало влияния витрувианского возрождения.