…подлинная тайна лежит не в буквах Традиции,

а в том, что лежит между буквами…В конце концов,

истинная Традиция всегда должна выходить за свои пределы.

Юрий Мамлеев

До известной степени символом Последней Доктрины

может быть ночь и молния в ней (молния как символ

бессмертного «Я»).

Юрий Мамлеев

Герметическая Традиция в России

Юлиус Эвола, рассуждая о Герметической Традиции, делает, на наш взгляд, важное замечание об отличии двух [оппозиционных] направлений: царской (инициатической) традиции, восходящей к изначальной, или Примордиальной (лат. Primordiale) Традиции, и противоположной ей священнической традиции, которая выступает против «героической версии» Ars Regia. Именно священническая традиция, по авторитетному мнению итальянского мыслителя, поставила в центр т.н. «доктрину спасения», чьим олицетворением выступает «Искупитель». В отличие от нее, царская традиция знает путь завоевания («Царствие Божие силою берется»). В пример Эвола приводит италийский миф о Царе Леса, Неми, который должен быть постоянно настороже, поскольку его власть способен забрать тот, кто убьет владыку и дерзновенно займет его место (этот миф мы встречаем, в частности, в «Золотой ветви» Фрэзера). В священных писаниях индуизма можно найти мотив «срубания Мирового Дерева», или Дерева Брамы («Бхагавад-гита»). Нельзя обойти вниманием и теургическое принуждение в ходе ритуалов (см. Порфирий, Агриппа), когда богов буквально заставляют явиться, сойти на землю. Эвола даже употребляет такое выражение, как «завлечь молитвой, победить и заставить». Следовательно, здесь мы должны констатировать не покорность, а вызов, не ожидание Спасителя, а битву за путь, ведущий к Древу, что растет в центре Рая. Сражение за бессмертие, которое будет дано лишь тому, кто решится на то, чтобы его завоевать. Ссылаясь на арабского алхимика Гебера (Абу Муса Джабир ибн Хайян), Эвола утверждает, что герметическим философам всегда было известно, что достижение бессмертия противоречит воле бога. Среди бросивших вызов могуществам, были те, кто потерпели поражение: Адам вкусивший запретный плод и обреченный на смертное существование в изгнании Рая, легендарный Ясон, раздавленный останками Арго, Гильгамеш буквально «проспавший» свое бессмертие, Прометей, чей титанический бунт завершился в горах Кавказа.

О том, какой была судьба Герметической Традиции в России, можно лишь строить гипотезы, но нет никаких сомнений в том, что сегодня эта тема вызывает интерес. В одной из статей В.Рохмистрова приводится почти неизвестный факт российской истории, а именно информация о том, что в конце XVII в. русские монахи-старообрядцы перевели на русский язык труд «Ars Magna» Раймонда Луллия, более того, как пишет автор, они «почитали этого известного европейского алхимика как своего духовного учителя». Также сообщается, что «петербургские архивисты В.П. Зубов и А.Х. Горфункель установили, что переводы Луллия в XVII веке читали крестьяне-старообрядцы, фабричные люди и купцы в Москве, Петербурге, Воронеже, Курске, на Соловках…» Рохмистров пишет о т.н. «монашеском делании» пустынников. Таким образом, если мы собираемся говорить о русской традиции, то, прежде всего, должны обратить внимание на герметическую философию, ключи к которой еще не были утеряны в XVII столетии. Сегодня аллегорический язык трактатов герметических философов абсолютно непонятен русскому человеку, хотя можно легко допустить, что где-то в монастырских стенах по-прежнему изучают Парацельса, Рейхлина, Луллия…

Из воспоминаний русского герметического философа и поэта Евгения Головина:

«– Это были книги из монастырей, которые большевики свезли все сюда, в Ленинку, когда в двадцатые годы разоряли монастыри. Усилиями Луначарского всё это было свезено и брошено гнить в страшных сырых подвалах. Я поразился, насколько тщательно в православных монастырях изучали алхимию, мистику, причём не в Москве или Петербурге, а в провинции. Бёме был весь исчерчен карандашом [1]. Попадались книги по очень сложной, не для новичков, алхимии с пометками на русском языке. Я читал, например, письма знаменитого алхимика Сандевогиуса и встречал на полях надпись: «Смотри книгу его сына о соли». Действительно, был такой алхимик, который называл себя сыном Сандевогиуса, но он не был его родным сыном, а, так сказать, духовным — значит, они и его знали! Я стал по-другому думать о России. Это была очень сильная культура, но опять же какая-то потайная. Многие из тех книг, что мне приносили, были вообще не описанными, мне просто пачками их выдавали, а я уж сам там разбирался. У меня установились очень дружеские отношения с дамой, которая была директором этого отдела, я говорил ей, дайте мне эти книги, я их сохраню. Там были редчайшие издания, которые стоят просто бешеных денег, они превратили их в труху. Там были первоиздания Эразма Роттердамского, Иоганна Рейхлина, Парацельс в больших количествах. Я понял, что монастыри имели гораздо более тесную связь с Европой, чем мы себе это сейчас представляем, и тратили немалые деньги на покупку этих книг. Я понял это, прочитав воспоминания Артура Ди, сына знаменитого астролога и герметика Джона Ди. Он десять лет был здесь придворным врачом, приехал при Борисе Годунове и оставался ещё при первых Романовых. Он написал, что нигде не встречал людей такой культуры, как в Москве, и нигде не вёл таких интересных бесед, что мало вяжется с той исторической картиной, какую мы имеем».

Нас не особенно интересуют «черные приключения» Якоба Брюса, опыты доктора Елисея Бомелия, состоявшего на службе у Ивана Грозного, или ошибки горе-алхимика при дворе царя Феодора Иоанновича, — поскольку едва ли все это имело отношение к подлинной героической Ars Regia. Еще меньшее внимание мы обратили на старания российских масонов, ибо цель их исканий точно так же отличалась от цели герметических философов, имея отношение скорее к титанической алхимии, алхимии под знаком Прометея. Куда более загадочной представляется деятельность Артура Ди (сына небезызвестного Джона Ди) в России, в эпоху правления царя Михаила Федоровича. Артур Ди, согласно современным исследователям, был тогда известен под именем Артемий Иванович Диев и являлся автором «Химического сборника» (1629). К сожалению, на сегодняшний момент мы располагаем весьма скудной информацией на этот счет, поэтому можем лишь задаваться вопросами, имена скольких адептов, завершивших Великое Делание, остались сокрытыми в тайниках русской истории, и кто были теми Прометеями и Ясонами, чья смелость оказалась неоправданной, а кто, подобно Гермесу, отвоевал скипетр у самого Зевса? Строя гипотезы в попытках найти ответы на эти вопросы, мы лишь стремимся найти обоснование того уникального явления, которое возникло в 60-е годы прошлого столетия в России.

Последняя Доктрина Юрия Мамлеева

Как мы знаем, жизнь эзотерического андеграунда в 60-х была чрезвычайно насыщенной: набирало обороты гурджиевское движение, параллельно этому возрастал интерес к теософии мадам Блаватской и антропософскому учению Рудольфа Штайнера (последователем которого был еще Андрей Белый), появлялись группы искателей восточной мудрости. Надо отметить, что под влияние Гурджиева и его ученика Успенского попали в свое время даже такие художники русского авангарда 1920-30 гг., как Казимир Малевич, Михаил Матюшин и Алексей Крученых. В 1960-70 гг. «четвертый путь» не оставил равнодушным и Владимира Степанова, входившего в круг Евгения Головина.

В этой атмосфере духовного поиска и порыва к непостижимому возникло учение, новый культ, аналогов которому невозможно найти ни в одной традиции. Его создатель Юрий Мамлеев называет это учение религией Внутренней Реальности (но: не религией Откровения), или Утризмом «Я» (подчеркивая, что речь идет не об «эго», а о «Я высшем», «Я абсолютном»). В центре этого учения находится «Я» как тотальная реальность.

При этом следует отметить, что Утризм «Я» противостоит любым формам эгоизма и индивидуализма, считая их предательством по отношению к высшему «Я». Это высшее «Я» не является и аналогом Атмана Шанкары, представая в новой религии Мамлеева как «свидетель Бездны за пределами Абсолюта». Ничего подобного мы не сможем найти ни в христианстве, ни в исламе, ни в одной из даршан индуизма (не смотря на заметную близость к Веданте, которая также далека от «доктрины спасения»; не будем забывать, что писал об этом Эвола). Учение Мамлеева выходит за пределы любых традиционных доктрин, однако предполагает иной подход в пределах Традиции. Мы бы сказали, что именно Утризм «Я» составляет фундамент «доктрины нерастворимости» (как мы сами это называем), без которой Традиция как таковая немыслима.

Веданта имеет дело не с «доктриной спасения», а с конечным Освобождением или Богореализацией (реализацией Абсолюта).

В свою очередь, учение Мамлеева полагает Богореализацию лишь преддверием, ступенью к последней инициации, означающей выход за пределы Абсолюта.

В «Майтраяна-Упанишаде», тексте, предназначенном для высшей касты брахманов, содержится знание о «доктрине нерастворимости» (или пути «персонифицированного Абсолюта», кайвалья): «Кто, зная это, почитает Брахмана этими тремя [способами], тот идет за пределы Брахмана к высшей божественности среди богов и достигает счастья — негибнущего, неизмеримого, свободного от страдания». В труде «Йога могущества» Юлиус Эвола пишет: «Как только йогин достигает “жилища, которое стоит без опоры», он никогда больше не подвергнется растворению, даже «великому растворению» (Махапралайя), в котором, в соответствии с ритмом космических циклов, вся манифестация будет реабсорбированна в Принцип (= «в конце времен»)”. О неподверженности растворению во время Махапралайи говорит и Юрий Мамлеев. Не успокоение в Едином, не исчезновение в Абсолюте (как учил Кришна своего друга Арджуну: ««Ищи убежища лишь в Едином Вечном. Искорени чувство обособленности»), а реализация Абсолюта при сохранении метафизической свободы.

Опасный вопрос Последней Доктрины: «Высшая цель существ, находящихся на Периферии, обычно определяется как возврат в Центр (при условии Богореализации, конечно). Однако зададим себе такой вопрос: есть ли на Периферии (иными словами в мирах) нечто, что «отсутствует в Центре»? Вернее, есть ли там нечто метафизически важное, чего нет в Центре?» От этого вопроса бегут даже самые смелые мыслители. Этот вопрос веками хранится под камнем безмолвия. В 60-е годы в России этот камень был, наконец, сдвинут. Что может быть страшнее, чем вопрос о возможности выхода за пределы Абсолюта? Почему тот, кто достиг Богореализации, тот, кто тождественен богу, вдруг допускает подобную мысль? Что лежит по ту сторону Бога, Абсолюта, Единого? Ответ может обескуражить: «То, чего нет». Избежать растворения можно лишь отождествившись с «тем, кого нет», вступив в «брак с женихом, которого нет». Мамлеев отвечает и на вопрос, почему бессмертное «Я» отрывается от Абсолюта и уходит в Ночь, — желание подлинно трансцендентной жизни влечет «Я» к не отменимому решению о выходе.

В статье под названием «Путь просветления в мистериях Митры» Юлиус Эвола пишет о доктрине нерастворимости, откуда мы процитируем наиболее важный отрывок:

«На самом деле в большом количестве школ мысли, которые нужно считать скорее мистическими, нежели эзотерическими, присутствует тенденция растворять индивидуума в безличностной реальности, описывается ли она как недифференцированная бесконечность (например, ниргуна-брахман традиции Веданты) или как трансцендентный порядок или гармония. Растворить ядро Самости в этой безличной реальности, «как крупица соли растворяется в океане воды» — такова заявленная цель этих школ мысли, которые рассматривают любую идею об утверждении, борьбе и духовной субординации как совершенно бессмысленную. Наоборот, магическая традиция понимает духовный мир в совершенно ином смысле, поскольку она твердо придерживается идеи индивида[2], или идеи утверждающего центра, существующего за пределами всякого «растворения», хотя и в ином смысле, нежели чисто физический порядок или недифференцированную универсальность, но скорее как сочетание необузданных глубинных сил, существующих в свободном состоянии — ужасном и благословенном одновременно».

Mysterium tremendum и mysterium fascinans. То, что Эвола называет “утверждающим центром, существующим за пределами всякого растворения” Юрий Мамлеев обозначает как «Я», а я нарекла в 2009-м, возможно, не совсем удачным термином Nihiladeptus, подразумевая под этим «достигшего Ничто», или вышедшего за пределы всерастворяющего Абсолюта. Это тот, кто прошел испытание пустыней и выдержал взгляд Бога. Можно сказать, что это идущий путем Митры, как это описывается у Эволы.

Доктрина Нерастворимости глубинно связана с неподчинением («В самом Абсолюте должна быть заложена возможность отхода от Него, возможность «бунта». Ю.Мамлеев). Идущий по пути нерастворения, никогда не остается в роли пассивного наблюдателя, воспринимающего сакральное. Напротив, он готов испытать на себе силу пылающего Эона и либо окончательно погибнуть, либо выдержать испытание и, строго говоря, перестать быть просто человеком (к чему, собственно, и ведет инициация). Как известно, Эвола призывал к неподчинению и последнему испытанию, указывая на то, что «небеса берутся силой» (см. «Герметическая Традиция», статья «Путь просветления в Мистериях Митры», «El camino del cinabrio”, “Introduzione alla magia quale scienza dell’Io” и др.).

Без лишних пояснений ясно, что Эвола был адептом «доктрины нерастворимости», ярким представителем героической традиции Ars Regia. Мамлеев, который ищет язык метафизической парадоксии (поскольку описать суть его учения, используя привычные языковые средства, практически невозможно), опирается, прежде всего, на свой внутренний опыт, в котором мы видим не что иное, как процесс духовной алхимии. Вызов, который бросает Мамлеев, — не просто «взятие небес силой», но и немыслимый отказ от завоеванных небес. По достижению Богореализации происходит отрыв от Абсолюта, от Единого, от Первоосновы и возвращение на Периферию Бытия. «Именно там, — пишет Мамлеев, — а не в торжествующей полноте Абсолюта возможно найти «дыры» в истинную Тьму, в Бездну, лежащую по ту сторону Абсолюта». Иными словами, за инициацией в Абсолют следует инициация в Бездну. Только обретение утверждающего центра («сердце Диониса», не доставшееся титанам, детищам хтонической Матери) позволяет решиться на повторный Πρόοδος (греч. исхождение). В Бездну, «Хасму», гесиодовский Хаос.

Это Бездна, в которой возникает молния, то есть, тот, кто становится больше Бога, но все же остается им. Победитель Бога и Ничто (Ницше), Радикальный Субъект (А.Дугин), Бог, уходящий в бесконечную Ночь (Ю.Мамлеев). Для большинства это путь, которого «нет». Но то, что есть для большинства, для свидетеля Бездны — лишь тщета помыслов человеческих.

Примечания

[1] Трудами Беме в России начали интересоваться во второй половине XVIII в. (когда они, собственно, уже были переведены) — первой половине XIX в. По свидетельству Архиепископа Филалета, их можно было найти даже в крестьянских домах. Беме оказал влияние на таких русских мыслителей, как Н.Бердяев и Вл.Соловьев (в Европе — на Шеллинга, Гегеля, Баадера, Шопенгауэра).

[2] Не совсем удачно выбранное слово «индивид» не должно вводить нас в заблуждение. Эвола употребляет его как синоним нерушимого «утверждающего центра», который, вне всяких сомнений, не имеет никакого отношения к “эго”.

Фрагменты из книги Н.Сперанской «Очерки о возрождении Античности»