Освободить женщину в женщине!

Фридрих Ницше. Полное собрание сочинений. Т. 10

Архетипическая роль женщины

Гипатия Александрийская, Лу Саломе, Фрэнсис Амелия Йейтс — путь каждой из них пролегал под знаком становления сверхженщиной. Это путь преодоления «человеческого, слишком человеческого» как «женского, слишком женского», это сознательная активизация мужских качеств и достижение равновесия начал, единства серы и ртути в opus alchimicum. Жизнь «только мужчины» и «только женщины» преодолевается как нечто половинчатое. Создательница концепции «сверхженщины» (sur-femme) Валентина де Сен-Пуант, восхищавшая Родена, д’Аннунцио, Рене Генона и Альфонса Муху, была героически бескомпромиссной: «Любой исключительно мужской индивидуум — это лишь грубое животное; любой исключительно женский индивидуум — это всего лишь самка» (Manifeste de la Femme Futuriste, 1912).

Уже во введении в исследование «Богини» Джозефа Кэмпбелла читатель сталкивается с идеей, способной ввести его в ступор. Автор размышляет о мифологических моделях и конституируемых ими [женских и мужских] архетипических ролях. К примеру, принято считать, что биологически обусловленной ролью женщины является рождение и воспитание потомства, в то время как роль мужчины заключается в обеспечении им поддержки и защиты. «Но вот мужчина изобретает пылесос, — пишет Кэмпбелл, — и женщина хоть немного освобождается от своего традиционного рабства, зависимости от домашней работы. Женщина переходит в новое поле деятельности, погружается в джунгли индивидуального поиска достижений и самореализации, для которых не существует женских моделей. Кроме того, строя свою индивидуальную карьеру, женщины постепенно проявляются как дифференцированные личности, уходят от старого архетипического акцента на биологической роли, к которой, однако, их психика все еще органично привязана. Мрачная молитва Леди Макбет перед ужасным деянием — «извратите пол мой» — может стать невысказанным, из глубины души рвущимся воплем множества новых соперниц, ступающих в эти мужские джунгли».

Идея Кэмпбелла такова: не существует архетипической модели для женщины, вышедшей за границы своего пола, своей биологической роли, более того, такой модели нет даже для брака мужчины с женщиной подобного типа. И здесь мы могли бы возразить Кэмпбеллу: «А как же Антигона?» Но Антигона вышла за границы обусловленности под гнетом обстоятельств, равно как и пожертвовавшая собой Федра. Будь обстоятельства иными, более чем вероятно, что обе исполнили бы свой «женский долг», став женами и матерями. Однако вот мы вспоминаем Гипатию Александрийскую, не видевшую в «биологической роли» ни малейшей связи со своим предназначением, и задаемся вопросом, где та архетипическая модель, тот парадигмальный жест, который она повторяет и воплощает? Мы находим эту модель в мире таких богинь, как Афина и Артемида (Диана). Первая — рожденная из головы своего отца Зевса, не знавшая матери, не породившая потомства, не ставшая женой ни бога, ни смертного. Вторая — вечно юная и девственная дочь Зевса и Лето, богиня-охотница, сестра Аполлона (не знавшая брака и деторождения, но помогавшая при родах); и тот, кто видел ее нагой — охотник Актеон — был превращен в оленя и разорван собственными псами. А как же женщины, что не отвергли своей биологической роли, и какова та архетипическая модель, которую они воплощают? Безусловно, и в этом случае мы можем говорить о богинях, но уже о богинях-матерях.

Есть один нюанс, который затрагивает Фридрих Георг Юнгер в своих «Греческих мифах», и этот нюанс обыкновенно остается без внимания. «В чем проявляется титаническая природа Реи? Как раз в том, что она — мать и только мать. Титаниды — это матери или (как Фемида и Мнемосина) готовящиеся стать матерями. В своем материнстве и материнском чувстве даже смертные женщины обретают титаническое начало, претерпевая безмерные страдания и проявляя бесконечную заботу. Мать в большей степени обращена к титаническому Геи и Реи, чем девушка или ничем не тронутая и замкнутая в себе дева. В Рее больше всего почитается вечно утверждающееся предназначение женщины, ее непрестанно обновляющаяся и повторяющаяся плодовитость; из ее чрева исходят боги-олимпийцы. Зачатие, вынашивание плода, боль и муки рождения, вскармливание и воспитание — все это повторяется, женщина не уходит от этой закономерности. В Афине, в Артемиде нет этого титанического начала». Это очень важное замечание. Кроме того, здесь нужно подчеркнуть еще один момент: женщина, которая приняла волевое решение не быть «матерью и только матерью», тем более женщина, которая, подобно Гипатии, обрела свое истинное предназначение за границами биологической роли, встает в оппозицию Великой Матери и всем ее проявлениям. Заручаясь поддержкой Артемиды и Афины, она вызывает гнев Реи-Кибелы. Ее индивидуальный меридиан, столь отличающийся от очевидной женской архетипической роли, делает ее «сверх-женщиной», существом, вместившим в себя оба начала, оба принципа — мужской и женский. Поэтому, вступая в пространство, обычно занимаемое мужчиной («мужские джунгли», как пишет Кэмпбелл), она не становится ни его соперником, ни борцом за равенство полов. Тем более она не вступает в него как представитель «слабого пола». Она является, по сути, как «метафизическое единство», как целое, не нуждающееся ни в какой половине, и если она ищет мужчину, то исключительно как другое «целое», как другую вселенную, соприкосновение с которой свободно от обязательного заключения брака и деторождения, ибо у этой женщины изначально отсутствует «биологический общий знаменатель». Она может воплощать разные парадигматические модели: от алхимической soror mystica до мудрой или воинственной Афины, от дионисийской менады, ищущей не мужчину, а бога, до монахини, добровольно избравшей служение своему Господу. Кэмпбелл задал интересный вопрос, но ответ на него оказался неверным.

В отношении большинства мужчин к женщинам есть одна существенная ошибка, на которую я хотела бы указать: эта ошибка сводится к оскорбительной привычке полагать, что у всех женщин одна задача и одно предназначение, что все женщины без исключения достигают подлинной самореализации через материнство. Это большое заблуждение. Существуют женщины, чья самореализация никак не связана с материнством и замужеством; самореализация как процесс познания и выражения нашей божественной природы не может сводиться к шаблонному правилу, согласно которому любой иной путь признается ложным. Не умен тот мужчина, который думает, что женщина не способна реализовать себя в интеллектуальной или творческой сфере. Это не означает, что такая женщина лучше или хуже той, что посвятила себя материнству. Считать, что она лучше — столь же ошибочно, как и считать, что она хуже. Она — другая. Сложно представить, что Гипатии Александрийской кто-либо предлагал отказаться от своего предназначения и, оставив преподавание в Александрийской школе, заняться сочинением колыбельных песен для своих будущих чад. Как пишет Сократ Схоластик, Гипатия “была преемницей платонической школы, происходившей от Платона, и желающим преподавала все философские науки. Поэтому хотевшие изучить философию стекались к ней со всех сторон. По своему образованию, имея достойную уважения самоуверенность, она со скромностью представала даже пред лицом правителей”. Безусловно, в наши дни “племя гипатий” (так У.Эко называет в романе “Баудолино” последовательниц великой Гипатии, женщин-философов, коих отличала редкая красота и ум) немногочисленно; эти женщины идут своим путем, они остаются непреклонными перед насилием над их интеллектуальной природой и исполняют свое высшее предназначение prava corrigere et recta corroborare et sancta sublimare (лат. исправлять кривое, укреплять прямое и возвышать священное).

Power Woman

Некоторое время назад в современной западной культуре появился новый тип женщины XXI столетия — Power Woman [1]. Это не женщина-мать и не гламурная оттюнингованная девушка «Барби стандарта». В западном кинематографе одним из воплощений Power Woman стала героиня «Голодных игр» (акцент на независимость, абсолютный нонконформизм во взглядах, способность к самопожертвованию, волю к победе). Отчасти тот же архетип воплощает и главная героиня антиутопии «Дивергент». В этих фильмах Power Woman предстает как воительница. В сериале «Страшные сказки» мы встречаем другое измерение этого архетипа в лице героини Евы Грин (Ванесса Айвз) — это мистическая power woman, сакральная женщина (от sacer — «святое» и «проклятое») «дьявольской красоты», наделенная экстраординарными способностями. В современной западной культуре Power Woman находит свое воплощение и в «Self made woman», женщине бизнеса (Миранда Пристли из фильма «Дьявол носит Prada») или женщине из мира политики.

Западная культура сумела раскрыть воинственный, мистический и потестарный аспекты архетипа Power Woman, оставив за скобками аспект интеллектуальный (выражением коего могла бы стать современная Лу Саломе), но, смею надеяться, его очередь еще настанет. Следовало бы ожидать, что Power Woman приобретет фемистские или лесбийские черты, претендуя на то, чтобы стать идеологическим оружием западного ЛГБТ-лобби, однако Power Woman гетеросексуальна, а тот легкий налет феминизма, который ей присущ, делает ее еще более притягательной. Будучи «целым», Power Woman никогда не ищет мужчину как свою «вторую половинку». То, что я писала о Лу Саломе в книге “Дионис преследуемый”, сейчас как никогда актуально: «Эта загадочная женщина, царица в «царстве философии», под интеллектуальное обаяние которой попал Фридрих Ницше, в своих высокоэротичных отношениях с мужским полом была далека от cupio dissolvi, жажды растворения, — напротив, залог долгой любви Лу видела в способности оставаться самой собой, не превращаясь в подобие другого; противница платоновской «идеи половинок», она — бежавшая от профанической эротики — представляла себе любовь как встречу одного целого с другим. Половинчатость любого рода чужда тем, кто жаждет полноты бытия, сам являясь воплощением оной. Не зря Ницше написал на другой стороне листа, сохранившего фразу, столь дорогую Лу: «Будьте кротки, как голуби, и мудры, как змии. Выполняйте ваше предназначение, не гнушаясь работы собственными руками» — гетевскую апофтегму «Оставь привычку полумеры ради действительной жизни во всей её полноте и красоте». Power Woman никогда не видит в мужчине ни «быка-осеменителя», ни обладателя American Express Black Card, ни спасение от одиночества. Эта женщина осознает свою сексуальность, но никогда ее не продает, «торговля лицом» ей чужда в той же степени, что и «торговля телом». Power Woman — это принципиально другой вид, отличающийся как от «кухонных Венер палеолита», которые считают, что «путь к сердцу мужчины лежит через его желудок», а их женская роль ограничивается производством детей и приготовлением ужина, так и от ботексно-зависимых и не обременных интеллектом созданий («муклы»), чьи заботы сводятся к поиску очередного папика.

Более чем вероятно, что уже скоро мы увидим работу западных политтехнологов, которые возьмут на вооружение тип Power Woman, после чего очнутся и наши умельцы, привыкшие следовать мировым трендам. Как я уже подчеркнула, западная культура еще не открыла интеллектуальное измерение Power Woman. Почему бы его не открыть нам? Я не раз писала об «интеллектуальном патриотизме». Во многом это было продиктовано желанием нивелировать засевший в общественном сознании штамп патриотизма «лубочного». Итак, когда проснутся наши политтехнологи и прекратят поставлять на «политический рынок» никому не интересный продукт в виде героев и героинь из русских народных сказок или жен-матерей-в-платках-сарафанах-с-оравой-детей (как здесь не вспомнить лозунг Зюганова: «У России — женское лицо. У России — материнский лик» и прочие штампы коммунистического дискурса), они примутся создавать симулякры, полагая, что их «идеологический продукт» окажется конкурентоспособным. Все это слишком предсказуемо, чтобы тратить время на лишние комментарии. Для меня очевидно, что на смену старым архетипическим женским моделям должен прийти тип независимой, харизматичной, уверенной в себе женщины-интеллектуалки, получившей дары от Афины-Паллады и Артемиды (Дианы) — мудрость и воинственность. Более того, он уже пришел, и я говорю о Power Woman теми тихими словами, что, по мнению Ницше, «приносят бурю».

____

(1) В этой заметке я решила описать некоторые проявления архетипа Power Woman исключительно в современном мире, не затрагивая традиционное общество, в котором этот архетип, будем говорить прямо, проявился лишь в некоторой степени (можно, к примеру, вспомнить цариц Египта, философа Гипатию Александрийскую или же наиболее распространенный в традиционных обществах тип — дев-воительниц, от Амазонок до русских богатырок, от иранских Фраварши до скандинавских Валькирий). В современном мире архетип Power Woman обнажил скрытые доселе грани. Западная культура сосредоточилась на двух его проявлениях — девах-воительницах и деловых женщинах («Self made woman»), уделяя чуть меньше внимания мистическому измерению этого архетипа и, на мой взгляд, совсем его не уделяя измерению интеллектуальному.