А ныне сыщется ль несчастней кто из смертных?

Томится ль так другой у бед и мук в плену,

Наследовав такую долю?

Софокл. Эдип царь

Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, когда вышел из чрева?…Ибо ужасное, чего ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне.

Книга Иова

Сколь многие из нас немели, всматриваясь в бездны глазниц проклятого царя Эдипа, наполнялись ужасом, читая о судьбе Филоктета, что был оставлен Атридами на пустынном острове и жизнь которого свелась к гноящимся зловонным ранам, сделавшим его изгнанником? Или, быть может, нас охватывала дрожь, когда мы внимали голосу Иова: «Тело мое одето червями и пыльными струпьями; кожа моя лопается и гноится»? Есть люди, чьи судьбы настигают нас как потрясение, как удар молнии, на миг высветивший перед нами выжженый лик земли, безобразный оскал агонизирующего бытия. И в самом центре его липкой паутины, подобно беспомощной мухе, бьется человек. Такие судьбы не взывают к состраданию и жалости. Для них не остается места. Ужас, который нас парализует, оказывается настолько всеохватывающим, что мы перестаем демонстрировать привычные реакции: на место слез, на место кома в горле, на место дрожащих рук приходит онемение, воздух поступает в нас словно через отверстие, равное игольному ушку, кровь в жилах становится слишком вязкой. ´Ηλί ´Ηλὶ λαμὰ σαβαχθανί (греч. Мой Бог, мой Бог, почему ты оставил меня? — слова, произнесенные Христом на Голгофе). Но в этом мире больше нет Бога. Есть только человек. Человек, который легко избавился от интереса к надчеловеческим сферам с их мучительными вопросами о духе и душе, переживании нуминозного и возможности бессмертия, о «воде, что не мочит рук» и «огне, который не жжет». Остался только человек и его тело. Тело как инструмент для получения удовольствия или как капсула с заключенной в нее болью — ящик Пандоры, обтянутый плотью. Родиться значит открыть его крышку и выпустить на волю бесчисленные бедствия и несчастья, оставив на дне лишь надежду на «маленькую жизнь».

Роман Янагихары «Маленькая жизнь» начинается как история четырех неразлучных друзей, «мальчиков из Худа» (здание, в котором они жили, называлось Худ-Холл): художника Джей-Би, актера Виллема, архитектора Малкольма и юриста Джуда, занятых тем, чем обычно занимаются в Нью-Йорке все перспективные и амбициозные личности, а именно карьерой. Кажется, Янагихара включила в повествование все ультра-современные темы: проблематику гендерной и этнической идентичности, насилия над детьми, гомосексуальности, пренебрежения к людям с ограниченными возможностями и т.д., однако, было бы слишком банально предположить, что «Маленькая жизнь» — откровенный гимн гомосексуализму или очередная история в духе «Белое на черном» Гальего. Читая Янагихару, мы сталкиваемся с судьбой «современного Иова» (Джуда), который, в отличие от библейского персонажа, не знал перехода от цветения к увяданию, от счастья к мучениям, от полнокровного существования к полужизни, которую противно и стыдно влачить. Он не изведал падения в бездну — он родился на ее днище, он ступал по ее грязи, он учился видеть в ее непроглядной темноте. Вначале мы мало знаем о Джуде. Он получил юридическое образование и уверенно двигается по карьерной лестнице, у него нет родителей и, кажется, нет прошлого, поскольку никто не знает, кем был Джуд до приезда в Нью-Йорк; он знает два языка — немецкий и французский, может вопроизвести наизусть целые фрагменты из Священного Писания; он никогда не был в кино, ни разу не ездил на каникулы, не пробовал пиццу. А еще у Джуда какие-то проблемы с ногами и спиной. Испытывая страшные боли, временами он вынужден пользоваться инвалидным креслом. Затем мы узнаём, что тело Джуда покрыто ранами, которые постоянно кровоточат и гноятся, и он, стыдясь своего тела, прячет его от взоров окружающих. Будто наказывая себя за что-то, он запирается в ванной и режет себя лезвием. Мы хотим знать, за что. Мы нетерпеливо переходим от одной главы к другой, чтобы, наконец, выяснить, какое прошлое скрывает Джуд, чего боится, о чем старается забыть. Фактически чтение этого романа является попыткой реконструировать прошлое Джуда. Читатель собирает его по кусочкам. Он спотыкается о мусорный ящик, в котором средь яичной скорлупы и прогорклых спагетти лежал младенец. Он приходит в ужас от того, что делали с ним сначала в монастыре, а затем в приюте. Он судорожно ощупывает собственное тело, боясь, что перенял привычку наносить себе раны. Он хочет закрыть глаза, чтобы не видеть, как мальчик исчезает под колесами автомобиля, и как он, уже будучи мужчиной, лишится сначала обеих ног, а затем и сердца, похоронив того, кого любил больше жизни.

«Он беспрестанно чувствовал себя грязным, замаранным, словно он гнил изнутри, как старое здание, как обветшалая церковь»

«Он представлял себе дырку между двумя мирами, куда, выкарабкавшись из рыхлой развороченной земли, проникали давно похороненные мертвецы, — и вот они нависают над ним, хотят утащить с собой. Появляясь вновь, они глядели на него вызывающе: вот и мы, казалось, говорили они, неужели ты думал, мы позволим тебе уйти? Неужели ты думал, что мы не вернемся?»

Роман «Маленькая жизнь» не заканчивается хэппи-эндом. Он ставит нас перед фактом, что существуют события, которые невозможно пережить. События, после которых мы понимаем, что нельзя просто перелистнуть очередную страницу жизни и взяться за новую главу. Нельзя, потому что после этих событий мы прозрели и обнаружили, что дальше страниц нет.

Натэлла Сперанская