Французский режиссер Оливье Кудер рассказывает об инклюзивном театре, его отличии от искусства ар брют и своем любимом спектакле с участием актеров с инвалидностью.

Оливье Кудер — режиссер парижского театра «Кристалл», организатор французского фестиваля Art et Handicap Viva La Vida и давний друг фестиваля «Протеатр. Международные встречи»: в 2015 году он привозил в Москву Dramatikulеs по трем пьесам Беккета, а в этом году выступает как режиссер-консультант екатеринбургского спектакля по текстам Хармса «Цирк Принтинпрам имени Даниила Хармса» театра «Жизнь».

Текст: Юлия Исупова

Оливье, я знаю, что Вы работаете с труппой из Екатеринбурга: можете что-то рассказать об этой работе?

Это довольно необычно. Дело в том, что артисты, с которыми я там работаю, — это артисты с физическими нарушениями. Я же больше привык работать в театре с аутистами и людьми с нарушениями умственными. Так что для меня это нечто совершенно новое. Однако, то общее, что я вижу между ними, — готовность целиком погрузиться в работу и, несмотря ни на что, преодолеть собственную хрупкость. Когда работаешь с обычными артистами без каких-либо нарушений, ты видишь, что они априори работают для себя, и приходится постоянно напоминать им о важности того, что они делают. «Особые» же актёры уже носят в себе эту важность где-то глубоко внутри. Я стараюсь увидеть различия между ними и не вижу их: все они очень умны, открыты творчеству, обладают прекрасным воображением и всё время находят новые способы выражения себя, поскольку, конечно, если мы говорим об артистах с особенностями развития, у них обычно не столь разнообразные техники игры. Но интенсивность нашей работы, действительно, изумительна, и это для меня невероятно важно. Здесь находятся не только новые способы выражать себя, но и новые эмоции для зрителей, которые увидят их работу.

В 2015 году Вы привозили на «Протеатр» спектакль по Беккету, который, как Вы говорили, Вам очень близок. Можете рассказать, творчество каких ещё авторов является сейчас для Вас важным?

Я люблю Луи Калаферта. Вы знаете его?

Да, конечно.

Как раз с Екатеринбургом я работал по тексту Калаферта. На самом деле, он очень близок душевному состоянию людей с нарушениями. Пьесу по нему мы ставили лет 15 назад. Очень многие люди, которые к нам тогда приходили, думали, что мы просто импровизируем. Т.е. ты просто предлагаешь актёрам сыграть, слушаешь, что и как они говорят, и всё это настолько органично звучит и настолько им близко, что возникает абсолютнейшая иллюзия звучания их собственных, рождающихся «здесь и сейчас» монологов, а не выученного текста Калаферта. В его творчестве много гротеска, и, конечно, любая импровизация кажется при этом несколько преувеличенной, поэтому всегда остаётся вопрос пределов. Постановка состояла из крошечных мини-скетчей. Один из них, например, такой: появляется человек в инвалидной коляске, и женщина, везущая её, вдруг с вызовом произносит: «Что бы ты делал без меня, а?» Ужасно. Мужчина порывается встать с этой коляски, а она хватает его и запихивает обратно, ещё и поддаёт ему при этом. Это и есть Калаферт.

Когда работаешь с обычными артистами без каких-либо нарушений, ты видишь, что они априори работают для себя, и приходится постоянно напоминать им о важности того, что они делают. «Особые» же актёры уже носят в себе эту важность где-то глубоко внутри.

Работая со своей труппой во Франции, какую сверхзадач Вы перед собой ставите?

Думаю, основная сложность работы в инклюзивном театре состоит в том, что мы не точно видим проблему. Давайте сравним его и Ар брют (Art Brut). Дюбюффе, который ввёл этот термин, был заинтересован, прежде всего, в создании наивного искусства, создаваемого простыми людьми, непрофессионалами и сумасшедшими, людьми с психическими отклонениями. Это и является основной концепций его творчества. У работ, создаваемых такими людьми, есть своя специфика: например, может совсем отсутствовать перспектива как таковая. Но главное — то, в чём здесь состоит различие между театром и живописью: в живописи есть художник, бумага и цвета, и более никаких посредников между творцом и холстом, — в театре же есть режиссёр, который, как правило, сам не имеет никаких нарушений вовсе. Поэтому моя первая цель — помочь людям с особенностями развития найти такую технику, которая бы не противоречила их природе и которую, на самом деле, они уже в себе несут. Важно, чтобы техника, которую даёт режиссёр, не вступала в противоречие с тем, что они сами могут и хотят. И, как правило, если есть какие-то провалы в работе, то только потому, что нарушен этот момент синхронизации с естеством артистов. Существует очень много театров, в которых режиссёр пытается насильно заставить своих актёров сделать что-то, что хочет только он. Он совершает абсолютно ужасные, по сути, действия вместо того, чтобы использовать их собственную уникальность и оригинальность и дать им такую технику, которую бы они могли воспроизводить органично для себя.

Людей готовят и к тому, что кто-то в зале может внезапно начать издавать громкие звуки или бегать по залу.

Вторая же моя цель — заставить людей во Франции ходить в театры и кинотеатры, в которых можно увидеть людей с теми или иными нарушениями. Сегодня людям с особенностями развития очень трудно участвовать в культурной жизни страны, и мы пытаемся бороться за их культурные права, чтобы они так же, как и все, могли посещать любые мероприятия. Это не художественная, но при этом отнюдь не менее важная часть моей работы, чтобы они могли раскрыть, проявить себя в любительском театре и делать то, что им действительно нравится и хочется.

Какие возможные пути интеграции «особого» театра в культуру Вы видите?

Во Франции есть массовые учреждения, которые заботятся о людях с особенностями развития, и мы стараемся заключать партнёрские соглашения между ними и театрами, потому что, как правило, они друг друга не знают. Мы даже спрашивали некоторые социальные учреждения: «Знаете ли вы поблизости от себя какой-нибудь театр?». И 80% не знают. Тогда мы стали организовывать встречи между ними, чтобы люди из этих социальных учреждений приходили-таки в театры, знакомились друг с другом и заключали между собой соглашения.

Другая возможность во Франции — это организация, которая называется Ciné-ma différence -«другое» кино. Они устраивают показы, которые, действительно, открыты для всех. Конечно, они предупреждают людей, что те сеансы, которые они организуют, — это особые события, куда могут прийти люди с аутизмом, например. Однако, волноваться по этому поводу никогда не приходится, потому что в зале всегда находятся люди в жёлтых жилетах, а свет в зале гаснет постепенно. Людей готовят и к тому, что кто-то в зале может внезапно начать издавать громкие звуки или бегать по залу. Но это очень важно, что такая организация существует: семьи с «особыми» детьми могут спокойно прийти с ними в кино и не быть при этом отвергнутыми, не подвергаться осуждению. Во Франции сегодня, действительно, есть проблема, когда на ребёнка с отклонениями в обычном кинотеатре начинают шикать, если он вдруг начинает издавать странные звуки. А так — у них есть возможность прийти в нормальную атмосферу открытого абсолютно для всех мероприятия.

Вы являетесь организатором фестиваля во Франции, не первый раз приезжаете на «Протеатр»… Можете сравнить какие-то, быть может, организационные моменты проведения фестивалей инклюзивных театров во Франции и России?

То, что организуется сейчас во Франции, и «Протеатр» — это разные концепции. На территории близ Парижа располагается 35 театров, и, когда они проводят фестиваль, все могут принять участие. В первые годы в нём принимали участие 10-12 театров, в последнее же время было уже около 25-ти. Участвовали и театры, и кинотеатры, и медиатеки, и библиотеки. Единственное условие для представляемых на фестивале работ — в спектакле должны принимать участие люди с особенностями развития, или же сама постановка должна поднимать проблему «особых» людей в обществе. Мы настаивали, чтобы соотношение этих двух вариантов всё же оставалось 50/50. И здорово, что очень многие актёры после этого становятся во Франции популярными, всё больше людей их видят и всё больше людей принимают участие в фестивале.

В этом плане то, что делает «Круг» — это, конечно, совершенно другая история. Подобные мероприятия с таким количеством мастер-классов и интерактивных вещей во Франции сложно организовать, — там это более наблюдение, нежели участие. Но следующий наш фестиваль состоится уже через два года, и в этот раз мы тоже хотим пригласить известных артистов для совместной работы с людьми с особенностями развития.

К слову, проблема ещё в том, что во Франции у нас есть очень дурная, несколько ограничивающая мировоззрение привычка, — мы довольно высокомерно относимся к искусству. (Смеётся). Лёгкий снобизм, можно сказать. Поэтому большинство людей, увы, считает, что творчество людей с ограниченными возможностями — на низшей ступени искусства как такового. И театр, на самом деле, только-только начинает открывать перед ними двери. Но этот процесс уже начался.

Можете сказать о Вашем сильнейшем театральном впечатлении в инклюзивном театре?

О! Спектакль австралийской театральной компании «Back to back» [прим. «Спина к спине»]. Я видел их в Париже много лет назад, и это было просто фантастически! История не так важна, но вообще этот спектакль про Ганешу: он видит, как Гитлер забрал его символ — свастику, — и говорит: «Я этого не вынесу! Я поеду в Германию и заберу свою свастику обратно». (Смеётся). Абсолютное безумие. Они начинают это играть, а вы при этом видите на сцене и актёров, и режиссёра, который тут же, в процессе спектакля, говорит своей труппе, как нужно исполнять постановку. А актёры в ответ его спрашивают: «Почему ты это делаешь? Что тебе от нас нужно?» (Смеётся). Это как будто история в истории. Совершенно фантастические отношения между актёрами с особенностями развития и режиссёром! И там была, к слову, изумительная сценография: пластиковый занавес с окошком, чуть подсвеченным светом и размером примерно метр на метр, — это сразу же считывалось, как окно поезда. Просто потрясающе: огромная, грязная пластиковая штука, и этого достаточно, чтобы показать поезд! Для меня это был шок.

Что сегодня на вас как на человека оказывает влияние?

Ох. Глобальный вопрос… У меня есть много причин жить и творить — это точно. Очень сложно отвечать искренне на этот вопрос, конечно. (Смеётся). Но, прежде всего, это нынешнее состояние людей с ограниченными возможностями в обществе. В этом плане я вёл и продолжаю вести свою битву, потому что для меня важно добиться признания «особых» людей другими, добиться того, чтобы никто не ограничивал их естественные права. Это моя попытка защитить гуманистические ценности.

Если же говорить о художественном влиянии, то долгое время меня вдохновляла живопись. Особенно, Брейгель. Вдохновлённый той или иной картиной, я даже старался внедрить её в пьесу и просил художников воплотить её на подмостках: в декорациях, костюмах, реквизите… Может быть, Вы знаете картину Брейгеля в ресторане, где двое людей в фартуках несут на носилках кучу еды и посуды, — мы сделали на сцене абсолютно то же самое, чтобы почувствовать, попытаться «вспомнить» атмосферу Средневековья… Или, например, Рене Магритт с его котелками и яблоками — его мы тоже копировали: в костюмах, выражениях лиц, сценографии…

Если смотреть на театр глобально: как Вы думаете, какая задача у искусства сегодня?

Во Франции сейчас очень странный период… Очень много академичных форм в театре. При этом есть и новые «академики», отрицающие свою причастность к вышеупомянутым формах, но это неправда. Но тем не менее, этот вид театра всё же старше всех остальных, и постепенно он отмирает. Помимо него, сейчас есть ещё две тенденции. Одна из них — максимально креативная: поиск в театре новых способов работы с текстом или же отказ от него вовсе, эксперименты с формами, графика, видео-арт, живопись… Вторая тенденция — это, так сказать, дивертисмент — театр для развлечения. И часто даже от правительства можно услышать запрос артистам, чтобы те веселили их и народ. Иначе говоря, мы наблюдаем сегодня во Франции три направления: отмирающее академическое, творческое и молодёжное, находящееся в постоянном поиске новых форм и напоминающее гладиаторские бои за коммерческую выгоду третье.

Спектакли фестиваля «Протеатр. Международные встречи» проходят в Центре имени Вс. Мейерхольда с 12 по 14 февраля.