В серии «Новые стихи» издательства «Порядок слов» готовится к публикации вторая книга Ильи Данишевского* «Маннелиг в цепях» с предисловием Елены Фанайловой. Презентация состоится в рамках конференции «Письмо превращает нас», которая пройдёт 6 и 7 сентября на Санкт-Петербургском Международном книжном фестивале «Ревизия».

Публикуем несколько стихотворений из этой книги.

Неф//сирены

как видеть мой дорогой зрением лишенным цели
твой хуй как русский солдат всегда попадающий мимо
ольге бузовой больше не больно

проходя разрезая неф неоновый заводи места скопления
сгущения мастурбирующий мальчик отодвигающий табу и
каждый день не перекладывая это в слова в руки твоего друга
каждый день

пористая поверхность сердца круговой разрез ленинградского шоссе
каждую неделю провожая его по этой же дороге и не перекладывая в его руки
ширящийся список утрамбованных гекатомбой в фундамент
а после моего исчезновения зеленоватое стекло фудкорта
марокканские апельсины и кошачий корм над пожертвованными именами
звери в своих стойбищах и предчувствие серой грозы
белые волглые камни с извивистым нутром и мои сны скользкие от твоих неврозов

как бы залитый латунным светом плац просвечивающая диафрагма
затрудненное дыхание и жабий погост тучные тритоны спящие в альвеолах
пересекая последние два часа до валенсии ритмичный час утомления изысканностью
палаццо рассыпавшегося ожидания дворца памяти с хрупкой трещиной
итак, детская мечта, которую ты пробудил во мне:

столовое серебро и горло блестящая родословная до гранатового сока
ретушированные складки твоего подъезда семечки адамова плода
ебля заканчивающаяся острым приступом ностальгии под бой курантов
то есть итак — забой моих детских друзей первым липким слоем зеленоватые перепонки грунта и величественный закат катулла над скоплением детских невинных черт пересеченных двойной сплошной
то есть итак — ничего не отдавая в руки твоего друга, заворачивая серебро в его носовой платок, как инвестиция в его счастливое far near wherever u r охуенное будущее
медленный нож для рыбы и малахитовый изгиб плесени для ножа свадебного торжества
упругие сонные коты с тонким горлом опрелые собачьи кости поисков

преследования, харрасмента, утомления, желания, несдержанности

там где липкая кровь обещала прорастать виноградными лозами
где врожденный порок сердца заговаривали красноватым воском да в зеленом саду
да нагадывали рассветы
а потом не было ничего

***

то есть ты должен писать про положение мира и себя в нем
про рыбачащих которых мертвые тащат на дно неуплаченные кредиты обязательства
про созвездие большой собаки млечным путем укладывая историю ей под хвост без смазки пасленовое мутное сияние наркотического приступа лирики
пытаться угадать имена отправляющих снаряд в поисках боинга и тех кто отдает приказы путаться в своих раскладах таких сильных чувств что легче высекать искры сквозь выбритые виски чем откладывать выстрел в оправдание за смежные темы дома прирастающие к бульвару баррикадной и баррикадам отсоединяющим человечество то есть придумывать истории чтобы цементировать нацию
пасленовые млечный рассвет над Багдад наш над Багдад ваш кем бы он ни был вдали от меня
роняющий серебряное благословение королю в алюминиевой диадеме печали цинковая мать пеленающая жидким железом новорожденного в обломках соприкосновений сибирской трансмагистрали биомолекулярная кухня и сырая оленина вызывающая твою тошноту от обезображенной покровки в сторону темных околоплодных вод митохондриальной евы которая должна будет восстановить справедливость когда-нибудь для чего-нибудь
одно из нарушенных (в благих целях) обещаний
то есть рассказывать об отмерших тканях на локтевом сгибе сироты и могучем мужчине сгибающемся от энуреза посреди алеппо
в таком завихрении нелепого серого песка, в такой дали от дома, что тебе ничего не останется, кроме как кутаться в пушистые предающие кошачьи тела, пытаться спрятаться от нищеты в противоречивой фантазии о волнообразном взрыве, смывающем твою материю с широкой бедренной кости, скручивающем твой пепел с пеплом спящих рядом животных, и радиоактивный привет от друзей что спешат на помощь
рассказывать свою историю с такой серьезностью, как про изнасилованную дочь французского мясника раздувая дешевую короткометражку в полный метр засовывая камеру в ее резиновое влагалище и записывая как в нее вводят войска, — может быть их зыбкие небезразличные очертания могли бы ввести войска в твою квартиру, чтобы пообещать иное развитие этой истории — или все же не менее зыбкий взрыв ---- может быть кто-то из них отыскал бы твои зыбкие очертания в пушистом перистом пепле
энурез излеченный волшебным серебром
или о пасленовой поросли фурункулов вдоль позвоночника о которой не принято говорить и стеснении за не слишком респектабельные размеры или обручальное кольцо из воска с застывшими внутри лобковыми вшами великих возлюбленных — чьи слова никогда не долетали россии, не достигали твоего окна и не спешили к тебе на помощь — такие же далекие от тебя как багдад очертания друзей и даже возможность взрыва

***

аперитив патрициев жидкокристаллических ножниц
круги на крови make кириллица great again and make моногамия broken
и ты отсосал у него дважды и сказал что тебе понравилось и жеоды над водонапорной башней были окружены синеватым заревом облаков
и вода собирающаяся у ног ласковый подводный пес растворяющий астму в блендере вздыбленных легких перистая шерсть промежности разверзающей покатый край обглоданного члена к голым мускулам узла
вылизанного прибрежной временной водой кажется гладкой поверхностью внутренностей смартфона или костью отполированной движением на высокотехнологичном конвейере — этический труд — сперма стекающая по воронке в поисках места для публикации
белый глиняный череп из искусственного воспоминания вырезанные лимфоузлы сочатся оптоволокном и вечерний сон как олень выкалывает себе глаза собственными рогами
утреннее недержание информации ключевого оповещения «если ты не сосешь пиписяндры в гей-клубах, а если ты сосешь по вечерам пиписяндры, то ты», лежащее синим флагом националиста вдоль костлявого соцветия ребер свернутых в солнцеворот свернутых против течения свернутых сильной рукой мужчины в поисках насилия свернутых в сторону проникновения информационного шума в подкожный карман и
черный бутон вышитый на лацкане принадлежности к мертвому дому семейство ожидающее зиму и готовящее ножи для снега и влажный собачий драп вытирающий слюни паломника идущего от одного собачьего трупа к другому в поисках дома скользя от люминесцирующей ткани убитого к — другой — не менее убитой — к другому — не менее убитому — двигаясь вдоль сияния бензолового умирания в последнем выдохе крупного друга которому не менее крупный мужчина сворачивает шею
чтобы избавиться от злости
как поллюция жидкое серебро может свиваться по утрам в ключ от чужой сердечной камеры в лезвие наказание для большой шеи с тугой жилой и вражеским дыханием за границей гомотопической плоти
разрезающий от правого берега к горизонту то есть от копчика к просящему виселицы загривку и снимая пласты нейронных образований и пропущенных сообщений в сцеживании липкого сочувствия
в поисках неотмываемой взаимности
такой прочной
как рейнское золото
тихое движение инфекции снизу доверху

если вскрыть двигатель в поисках антитела в задней правой ноге то вирус ликантропии может подняться из глубины бутылки и заполнить твое горло войлочным вкусом прошлогоднего влажного «товарищества»
неистово мастурбируя на красоту собственных убеждений
возлюбив в себе протест против войны над горловкой
думая о собственном горле как источнике двух последних войн
и локации коннекта с его членом который не удовлетворяет тебя, но большее кажется тебе непосильным
предпочитающий мертвую собаку всему что способно вытекать сквозь пальцы

***

променад под бирюзовым приближением рагнарека в исполнении духа вагнера
нашего движения в исполнении мысли вальзера о подростках смотрящих на свивающих гнездо в мертвом пористом нарыве плотины
тихо сообщая дыхание твоего друга тихо развинчивая это дыхание тихая мертвая нахтигаль в лоукостерах и размывающих внимание лонгридах и еще нахтигаль и потом когда дыхание превращается в сплетни и последние колыбельные песни становятся повествованием кто кому сколько раз сантиметры в растекающиеся щели и сперма в замочной скважине
под ветхозаветным туманом — в отточии/очерчивании — в ноу-боди-лендс отсчитывая фрикции как терции отсчитывая границы и гадая на будущее потроха птиц быстро растекающиеся под солнцем и текущие по волнам корабли

чьи имена бесконечно прочитаны наизусть наводнением
на четках слюной тутового червя сандала с осколками бирюзового глаза
дисплея с пиздежом не звон колокола, а репетиция
гелибтен аршлёхер
унд варум зельбстцерштёрунг швестер
=
детская синева наблюдения
новорожденные сирены из черной маслянистой икры

gaslicht // цирцея

можно ли отрицательный резус только для половины крови и обойти по берегу только половину этого острова антрацитовый кварцевый грот только до середины от евпатории к складкам помятой колхиды
только половина чтобы однажды под протокольным седым пейзажем только петтинг там где это случалось однажды снова произойдет или выстрелы только над головой или поэты «тавриды» узнают ледяное сеченье сестер забирающих трагус к старому дереву
к корням где телу быка шепот читает «империю» крахта
где дети падают с берега, а за гаражами толерантность и рамадан

(там, где его смутное желание тебя не касалось, где он потерял маленькую а, где дискурс из крапивы плел ожидание
где молчание оправдано
плес стеклокристаллических морей вахтер перед низшим узилищем
где «не беспокойся, придут другие» с красивыми шеями и извилистым тропом от паха до легких так же как они окружали остров так же как они голосовали за правое дело так же как они умели замораживать время дыханием старого слова они могут прийти за тобой
там где тебе остается верить в собственные силы и их желание любить тебя
любить тебя в сцеплении земли оккупированной корнями
там где монархи отдавались кабанам
тревога первой зари над стеклянной башней увитой серым волокном киевского шоссе)

съевший младенца станет младенцем
съевший эмбрион эмбрионом и его абортируют

стекло грунтовое море не больше чем половина крови не больше чем его дыхание

дуб сотканный из тысячи отбракованных селфи там далеко где кладбище it-girls окисляется чтобы только прикасаться к этой истории, но не вмешиваться и ничего не решать
колхида в мертвом черепе сьюзен сонтаг может быть местом где каждый принимает ответственность за свою любовь
черная бычья шкура вэнити-сёрча джаджмент в вэнити-тауэр утягивает вперед где потом исчезнет не только карма взаимных репостов и желание домашнего партнёрства усыновлённый ребенок с твоей фамилией в белой сорочке осуждающий всё плохое в поисках всего хорошего с рябью на красивом лице, но и твои публикации и твои слова
колхида недописанных диссертаций нереализованного товарищества

…когда он умирал тебе не было страшно, но ты пытался найти тех кто может тебе помочь взять за это ответственность кто угодно кроме тебя должен был вслух сказать что его больше нет и ты впервые вдыхаешь признание что кто-то растворился и твой первый родственник отправляется ---- еще не знаешь зимнего движения со знанием в кармане что его больше нет, но когда-нибудь кто-то полюбит тебя вдоль гаражей серого утрамбованного снега грязного шага и кирпичного крошева от стены завода елочных игрушек думая о том что птицы поющие лишь перед смертью над границей провинциального города сделают тебя сильнее и чем больше ты вытерпишь тем ярче загорится звезда будущего

***

только разглядывая тебя — даже если не вижу –
вспоминаю четкость своей некрасоты и размытость ландшафта –
строение переносицы отражение света от внедренного под кожу металла — неловкость моего строения и деликатность отстранённого наслаждения –
как громоотвод — снова напоминающий о шерстяных клубах изъянов
которые можно прятать даже от отражения или на фото
или в воспоминаниях
врожденная слабость кости склеенной по устаревшему образцу в случайном загибе матки хаотичного сокращения
не избегая зеркал и холодной поверхности стараясь не смотреться в твои очертания
чтобы не только не усугублять, но даже не сталкиваться с телесной памятью
глупости моего шага старой раны на краю локомоции

банальностью которой любой некрасивый смотрит на слишком дотошную красоту

отказ от хромающего спутника как вояжер который двигается вдоль другой орбиты
пытаясь не задыхаться и держать в руках сломанных вестибулярный аппарат
словно упираясь в твою порядочность или простое упоминание о более дорогостоящих прототипах тел способных раздувать волокна и парусину удовольствия над твоей головой
как туз кубков должен превращаться в двойку затем солнце затем
ободранные ладони о сдвиги тех кто глубоко слушал ветвистый рог духа битцевского парка постмортем сообщающего погибшим в чем их ошибки и как нужно было себя вести чтобы все закончилось иначе тех товарищей которые узнавали о тебе и зачем-то пытались давать советы пока города растут вокруг их тел они только разглядывают это элементом информации пост в фейсбуке любовь из эклоги нравоучительная притча свинцовых отягощений стеклянные стенки и бездействие
пока они смотрят тени большой истории изменение орбиты на четыре градуса и две минуты чтобы меньше смотреть на тебя меньше тебя не видеть
слышать стрекот механического бездействия слышать как ничего не вышло

пытаясь сомкнуть пенящийся зазор
чёткость некрасоты социальной несложенности и слабого шага
шанкры уплотнения знаний плотная советская застройка

________________________________

* Илья Данишевский — российский писатель и оппозиционный издатель. Закончил Литературный институт им. А.М. Горького, изучал историю религий в РГГУ. Главный редактор книжного проекта «Ангедония» (издательство АСТ), посвященного исследованию института насилия в современной России. Куратор отдела литературы Snob.ru. Пишет стихи и прозу. Автор романа «Нежность к мертвым» (М.: Опустошитель, 2014). Лауреат премии Андрея Белого (2017). Лонг-лист премии Аркадия Драгомощенко в 2016 году, шорт-лист — в 2017-м.