В первую очередь, сделаем замечание касательно сути рассматриваемого вопроса: геополитика в нашем употреблении, равно как и геобиополитика, не имеет никакого отношения к геополитике в ее широко распространенной на сегодняшний день трактовке. О чем идет речь — станет ясно далее.

Между биологическим субъектом и биологическим индивидом лежит огромная пропасть. Индивид в данном случае — не более, чем элемент множества, формальность, которой принято обозначать представителя человеческого вида. Это абстракция или, если угодно, универсалия, представитель человеческого вида без каких-то конкретных (онтогенетических) свойств. Мы прекрасно можем оперировать биологическими индивидами в возможных мирах или математико-экономических моделях, учитывая такую совокупность условно «формальных» свойств, как филогенез. В подобных сборках мы в ином и не нуждаемся. Совсем другое дело — биологический субъект. Здесь мы уже имеем дело с человеческим индивидом, представленным полным спектром его онтогенетических свойств: он желает (и желает конкретного), он действует определенным образом, в нем постоянно имеют место ментальные процессы, каждый из которых должен видеться как нечто сингулярное (коль скоро разум всегда единичен). В конце концов, именно биологический субъект является основанием субъекта как такового, того, кого мы зовем «социальным животным», иными словами — человека, структурно сопряженного с обществом, встроенного в него, детерминируемого им и детерминирующего его (в процессе динамической коэволюции). И человек этот состоит из биологического и социального субъектов (фактически — «частичных субъектов»).

От Гегеля и Маркса в 19 в., Ильенкова и Витгенштейна в 20 в. до Бэкхерста и Макдауэлла в 21 в., в том или ином виде воспроизводилась простая формула: «Культура + биология = Личность». Отсюда и эпистемологический императив (слишком категоричный), некогда сформулированный Эдгаром Мореном — «социология, биология или антропология — это всегда антропосоциобиология», без исключений. А исследование практик субъективации, становления личностью, «производства людей», «эволюции духа» etc. — лейтмотив философии, как континентальной, так и аналитической. Одним из наиболее продуктивных исследований практик человеческой субъективации (производства субъекта человеческим обществом) в свое время явилась концепция биополитики М. Фуко. Опираясь на современные ему проявления власти в ее «малых» проявлениях, заглядывая в историю становления этой власти, Фуко приходит к неутешительному выводу: цель власти — не просто власть ради себя самой, но власть над человеческими телами, над разумами, над рабочей силой «homo oekonomikus», над человеческими отношениями и отношениями собственности. И реализуется эта власть через «малые» отправления — неисчислимое множество посредников, каждый из которых несет в себе определенную толику власти. Иными словами, это вопрос распределения полномочий: какой из судов должен судить преступника А, какая из инстанций определяет вменяемость субъекта В, какой суд и какое законодательство определит судьбу преступника С. А в более общей перспективе, картина, по Фуко, выглядела следующим образом:

1). Цель биополитики: контроль над жизнью (поведение, нравы, уровень образованности, рождаемость, потребление ресурсов (количество и тип), действия, профессии, потребности, и все — исходя из особенностей биологического развития и умственных способностей);

2). Средства контроля: равномерно или неравномерно распределенная в социальном теле власть в лице акторов, актантов, реципиентов, акторов-сетей, сетей, транспортеров, переводчиков, переносчиков, представителей, посланников, уведомителей, осведомителей, механизированных систем контроля и подручного инструментария. Иными словами, определенный тип сборок, по сути своей представляющие определенный вид источников определенных действий.

4). Источник биополитической власти: право всех типов, представленное совокупностями законов и кодексов; предрассудки, обычаи, культурные особенности, правовые прецеденты; противодействие власти как источник опыта, обуславливающего смену властных стратегий; наличие определенных ресурсов и их количество, территория, особенности ландшафта, умение использовать ландшафт и ресурсы для укрепления и / или поддержания власти; знание — обыденное, научное, мифологическое, религиозное, техническое, личностное. Новый тип сборок — юридических, психиатрических, уголовно-правовых, военных, экономических.

5). Сборка непосредственных «отправителей» и «установителей» власти: те, кто обладает достаточными знаниями для создания возможностей использовать, формировать, преобразовывать, трансформировать п. 1-4 для создания системы биополитического типа, для получения такой микрофизики власти, которая позволит достичь указанных целей.

Для Фуко, как он утверждает в своем диптихе лекций «Рождение биополитики» и «Безопасность. Территория. Население» (а еще ранее — в «Лекциях о воле к знанию»), биополитика, начавшая формироваться еще в 17-м веке, фактически достигла своего «пика» в либеральной экономике и идеологии, сформировавшей изящные и эффективные механизмы контроля, изоляции, наказания, предупреждения преступлений, циркуляции экономических потоков и жизнедеятельности сборок. Такова, говоря вкратце, биополитика Фуко, определяющая, согласно ему, жизнедеятельность современного человека.

Увы, в наши дни такое понимание практик человеческой субъективации не отражает картины социальной реальности в полной мере. Несмотря на то, что формальные элементы остаются теми же (инвариантные сборки, индивиды как их элементы и отношения между ними), а цели биополитики едва ли исчезли, сегодня мы с полной уверенностью можем говорить о новом типе субъективности — геологическом субъекте. И о трансформации биополитики в биогеополитику. Как было сказано ранее, геополитика в данном случае не имеет отношения к науке о международной политике или другим вариациям этого термина (вплоть до ее трактовки А. Дугиным). Речь идет об отношении человека как биосоциального индивида и отношении человеческой сборки как таковой к окружающей среде, не в контексте взаимодействия с ней — субъект геополитики не пребывает с планетой во взаимодействии, как субъект экологический — речь идет о двух действиях: подключении и извлечении.

Извлечение — это вторжение в геосферу с целью ее трансформации, преобразования, использования ресурсов для, собственно, подключения — соединения общества и, конкретно, человеческих индивидов, с геосферой. Такого рода соединение проходит в определенных контрапунктах — будь то «обходные каналы», соединяющие целые участки поврежденного спинного мозга человека или частные ветряные электростанции и мобильные телефоны, использующие законы физики для передачи человеческой информации. Одновременно с этим, речь идет и о глобальных масштабах — геоинжиниринге и теориях терраформирования других планет. Феномен геоинжениринга: по словам Бенджамина Брэттона, на протяжении целых геологических эр Земля была относительно «стабильной». Но, за последние 200 лет, с конца индустриальной революции, люди внесли серьезные изменения в ландшафты планеты — от климата и мирового океана до химического состава атмосферы. Человек как геологический субъект активно начал формировать новую геологическую эру, он стал, образно говоря, «действующим лицом геологии», суть действий которого ведет к превращению «земли» в «территорию» (а «территории» — в «карту»).

Земля — природа как таковая, как раньше было принято говорить, «в себе».

Территория — исследованная, размеченная, отделенная, эксплуатированная (или эксплуатируемая в данный момент) часть земли.

(Карта — семантическая репрезентация территории, ее элемент и одновременно иная материя выражения, не влияющая прямо на планету, но все же помогающая сегментировать действия, перераспределять их, формировать новые очаги интенсивностей как потенциальных операций, а значит, ведущая обратно от «абстрактности» карты к «конкретности» земли — территории.)

Человек становится биогеологическим субъектом, когда начинает использовать ресурсы природы не просто для изменения своей жизни (обеспечения комфорта, удовлетворения определенных потребностей), но — когда включает в сферу своих потребностей фактическое изменение себя как вида. Мы еще не киборги, как утверждает Донна Харауэй, но уже не стоим по отношению к геосфере в субъект-объектной оппозиции — мы начинаем собирать себя как вид, используя внешние относительно человека ресурсы и материалы. Бионические протезы, нейроинтерфейс, дополнения воспринимаемой реальности, экзоскелеты, «обходные каналы» для поврежденных участков нервной системы, а в перспективе — «оцифровка» сознания, нанороботы, которые должны будут выполнять функцию «дополнительной иммунной системы», детекторы лжи, способные «считывать» нейродинамический код. Все эти устройства или их проекты разительно отличаются от проектов и устройств, существовавших 200 лет назад (несмотря на тотальный оптимизм классической научной парадигмы). Иными словами, меняются цели, перспективы и уровни использования ресурсов, территории, населения.

Некоторые могут посчитать, что геологический субъект — «старая добрая» песня Фукуямы о постчеловеке или переосмысление футурошока Тоффлера. Попробуем немного разобраться. Фукуяма говорил о «конце истории», и в итоге был вынужден признать, что ошибся — не наступило ни конца истории, ни «постчеловеческого» существования. Сама же концепция постчеловека строилась, в первую очередь, на биоинжиниринге, скорее, чем на геоинжиниринге (для которого биотехнологии — лишь компонент, но не Целое). Кроме того, сам концепт «постчеловека» в некой мере рассматривается как продукт эволюции. Геологический субъект — не результат «естественного отбора» или «естественного развития»: это соединение живого и неживого, сопряжение элементов. Новый вид будет возникать и существовать скорее как дети боргов из сериала «Звездный путь», получая имплантанты, пусть даже с самого рождения, но не передавая их по наследству и не имея внутри «плана имманенции» для предпосылок их возникновения. Природа «дополнений» к виду имеет исключительно социальный характер, не случайный, но спроектированный.

Идее же футурошока Тоффлера противоречит сама социальная реальность — согласно его мнению, логика человеческого существования однозначно артикулирована в постепенном отказе от эпистем прошлого, в однозначном отрицании практик власти и субъективации и переходе к кардинально другой логике существования. Эту же мысль отстаивают Белл и Бек. Но, фактически, старые формы человеческого существования никуда не исчезают и не растворяются в новых формах власти. Бесспорно, ее диффузия налицо, но, тем не менее, новые формы всегда включают себя весьма серьезные моменты «старого», вроде «удельных княжеств» и «феодалов». Другой вопрос — в том, как эти практики реализуются в современности. Один из примеров реализации «хорошо забытого старого» — так называемый «облачный феодализм», сосуществование разнородных форм фундаментализма и тоталитаризма в совокупности с новейшими технологиями слежения, улучшения качества жизни, войны и контроля. Пересборка машины войны, представленная сегодня такими разнородными сборками, как ИГИЛ, РФ или США, включает в себя, с одной стороны, возврат к доиндустриальным обществам, с другой — хай-тек идеологии и практики, манипуляцию потоками информации, роботов, ботов (безымянных солдат информационных войн), транснациональные корпорации, виртуальную реальность как таковую, истребители пятого поколения, геолокации и цифровые карты территорий. Именно последние, в сочетании с радикальной трактовкой одной из старейших религий, ислама, позволили появиться серии терактов террористов, прикрывающихся собственной интерпретацией ислама, против стран Европы и против США.

Фукуяма мыслит эсхатологически (конец истории, завершение движения) и цикличности («вечное возвращение» текущего положения дел), хотя мы не можем даже сказать, будем ли мы планетарным или мультипланетарным видом или останемся в онтической тюрьме собственной планеты. Тоффлер мыслит так, как если бы постиндустриальное общество являлось бы чем-то противоположным относительно индустриального и до-индустриального, а не результатом развития этих двух социальных парадигм, лишь отчасти отбрасывающим старые формы и техники существования и производства людей, дополняющим их, не отрицая их всецело. Как и Фукуяма, многие философы и футурологи, во-первых, игнорировали человека как геологического субъекта, во-вторых, методологически оставались монистами (сводя реальности физическую и виртуальную к единому «человеческому миру»), в-третьих, были прогрессистами (описывая будущее исключительно в свете «усложнения» и «механизации», хотя то, что мы наблюдаем — это гибрид архаизма, дикости и фундаментализма с просвещенностью, прогрессивными технологиями и «цивилизованностью»). Наконец, еще один важный момент — размышляя о власти, о человеческих меньшинствах (гендерных, расовых, сексуальных), упускали целую сборку власти — порождение не-человеческой жизни человеком. Скотоводство и селекция животных, охота на них, издавна присущи нашему виду, и всегда представлялись само собой разумеющимся элементом мнимой «власти» человека над природой. Но именно генетически модифицированные организмы, машина стремительно развивающейся биоинженерии, представляют собой интенсивность, выходящую за рамки скотоводства и охоты. Речь идет о фактическом создании новых видов, лучших, более устойчивых, более мясистых, сильных, плодовитых. Естественный отбор теряет свою «естественность» в классическом понимании этого термина: мы «помогаем» видам в борьбе за выживание, чтобы затем использовать их для своих нужд.

Кроме того, именно сегодня мы наблюдаем попытку создать живую материю из неживой, искусственный интеллект, роботехника, обучающиеся нейронные сети. Пока все имеет весьма «невинный» вид: чатботы, генераторы текстов, немного неуклюжие и нерасторопные роботы последнего поколения, поражающие, однако, своим изяществом и условной ловкостью по сравнению со своими фантастическими и реальными предшественниками из ХХ в. Несколько десятков лет и — если функционализм все же верен — возможно появление первого искусственного интеллекта. Первое разумное создание человека-творца, созданное буквально из «праха», мертвой материи, способ организации, квазибожественный порядок элементов и отношений между ними, разум, равный нашему, а, быть может, и превосходящий. А, с момента выхода на арену более совершенного, чем человеческий, разума — автозапуск конца «антропоцена»: постепенно, человек перестанет быть доминирующим геологическим субъектом на Земле. Впрочем, вопрос отношений более развитой формы интеллекта, чем человеческий, с человеческим видом — спорный и открытый вопрос, о котором сегодня говорить рано.

Еще один тип практики отделяет современного человека от наших потомков — это вторжение в область микромира. Ключевыми для этой экспансии датами принято считать, пожалуй, открытие Макса Планка и две теории относительности Альберта Эйнштейна. Но речь — не столько о достижениях экспериментальной физики или идеях теоретической, сколько о создании новых технологий вроде нанотехнологий и ускорителей частиц. Это не простые попытки проникнуть в микрофизику одним лишь разумом, а воплощенная материальность этой экспансии — производство новых материалов, устройств, новых сборок, манипуляция колоссальными размерами энергии, создание сингулярных взаимодействий (частиц) там, где без человека они никогда не появились бы. В конце концов, именно экспансия в микромир породила ядерную бомбу и ядерные реакторы. Если говорить о последних, то именно они продемонстировали разрушительные последствия того, когда вещи, выражаясь словами Бруно Латура, «дают сдачи». Машинная сборка «Чернобыль», куда детерриторизированные элементы были помещены из природной среды, «дала сдачи» человеку, приведя к техногенной катастрофе. В целом же, подобные катастрофы, зависящие исключительно от человека — еще один тип практики, пусть и разрушительной, геологического субъекта: мы сами создаем то, что способно изменить природу в худшую сторону, погубив еще и нас. 200 лет назад о подобном даже не думали.

Наиболее влиятельной сборкой в 18 веке являлось национальное государство. Сегодня мы наблюдаем усиление власти в над-государственных образованиях, равно как и в не-государственных сборках. Речь идет о международных организациях военного, экономического и политического толка, а также о крупных корпорациях, в первую очередь — связанных с информационными технологиями. Именно к последним применим термин «облачный феодализм». Владельцы IBM, Apple, Nokia, успешные ученые из силиконовой долины — не новый «правящий класс», как утверждает Жижек. Они скорее всячески стремятся выйти за пределы логики подобной стратификации, предпочитая существовать в оппозиции как к «правящему», так и к «производящему» классу. Их компания — феодальные владения, построенные, по кирпичику, из интеллекта и для интеллекта, от этого — не менее реальные. С одной стороны, «облачные феодалы» являются демиургами целой области — виртуального пространства. Одновременно с этим, они преобразовывают окружающую среду, влияя на климат, воду, атмосферу, ландшафты.

Во всех этих случаях мы наблюдаем контуры биогеополитики, качественно новой формы отправления власти и практики формирования человеческой субъективности. Воспользуемся разделением на 5 пунктов, как это было при кратком изложении мысли Фуко, и попытаемся описать суть биогеополитики, выделив тем самым ее отличия от биополитики:

1). Цели: контроль над информацией, как в печатных, визуальных ее формах, так и в цифровых, «облачных» формах; максимальная степень власти над транснациональными корпорациями и / или государствами (в зависимости от источника власти); контроль над человеческой жизнью, в первую очередь — над человеком-потребителем, человеком-пользователем и человеком-проектировщиком (перераспределение сил, возможностей, интенсивностей, неравномерное количество власти и контроля, применяемое к разным типам людей, в зависимости от их социальной «роли»); полное и абсолютное знание для манипуляций и изменения как общества, так и окружающего мира, как планеты, так и космоса;

2). Средства контроля:

— Аппараты слежения (камеры слежения, полицейские информаторы и осведомители, ученые, анализирующие поведение субъекта, сотрудники сферы информационных технологий, ответственные за обработку «больших данных», на основе которых выстраиваются прогнозы поведения населения, а также «компьютерщики», выделяющие субъекта из общей массы населения, в том случае, если анализ имеющейся информации о субъекте оказался настораживающим; GPRS-навигация; отслеживание геолокаций субъекта; анализ поисковых запросов в интернете; орбитальные спутники; отслеживание кредитных карт; анализ спроса, предложения и фактического потребления; медицинские осмотры в школах, ВУЗах и на работах; миграционные службы; платные шоссе; данные о недвижимости и приватизированной земле; анализ профилей в социальных сетях (включая их количественные и качественные показатели);

— Аппараты захвата (армия, тюрьма, психиатрические лечебницы, правоохранительные органы, службы безопасности, федеральные агентства, частные армии корпораций, рекламные агентства (влияющие на формирование вкуса, «захватывающие» предпочтения и внимание человека-потребителя), трудовые лагеря, приюты, лагеря для беженцев, центры содержания нелегальных мигрантов, административные учреждения, ответственные за выдачу документов, отсутствие которых лишает людей определенных прав, делает «преступниками»);

— Машины войны (внешняя, направленная одним государством или союзом государств на другие государства, союзы государств или отдельные сборки (вроде «международного терроризма»), черпающая легитимность как за счет экспансии, так и за счет войны в «мягкой» форме — политики; внутренняя, представленная поиском «внутреннего врага», делинквента, «изменника», «врага народа», «предателя государства», преступника, словом — непрерывный поиск субъекта наказания и / или перевоспитания);

— Сложные акторы-сети, репрезентирующие машины, аппараты и сборки (полицейский, солдат, начальник, заместители, руководители средних звеньев, рекламные агенты, менеджеры по рекламе, создатели новых технологий, врачи, судьи, прокуроры, переводчики, политики, экономисты, ученые, надындивидуальные сборки — от уличных банд до виртуальных сборок вроде группы единомышленников в социальных сетях; но также и священники, государственные лидеры, диктаторы, герои, которые никуда не исчезли после того, как биополитика стала биогеополитикой);

— Технологии (интернет, big data, smart grid, автоматизация города, автопилоты для все большего числа транспортных средств, новейшие медицинские препараты («недоступные большинству»), новые виды оружия, предметы быта «нового поколения» — от последних моделей смартфонов до домашних роботов-уборщиков, информационные технологии как новый тип практики («тэхнэ») — SMM, PR, виртуальная реальность как продукт и как произведение искусства, захватывающее субъекта, от AR до free-to-play-игр, техники преобразования тела за счет технологий);

— Экономика (рыночные операции, международные экономические отношения, сборки-организации надгосударственного типа, четко очерченная логика потребления, спроса, предложения, сборка «рынок» в целом, экономическая сегрегация);

— Политика (идеология, сборки-организации надгосударственного типа, международные отношения, стратегия действий государства в области международных отношений и международного права в частности, распределение политической власти по обществу — от резкой поляризации в тоталитаризме, до весьма сложной сборки децентрализации власти, существующей в ряде современных государств);

4). Источник биогеополитической власти: с одной стороны — это все то же право с его совокупностью законов и кодексов, с другой — экологическая ситуация на планете, сообразно которой выстраивается логика потребления и предложения, вырабатывается стратегия добычи и использования ресурсов (включая то, какие ресурсы использовать и каким образом); события международного масштаба (вроде теракта 9/11, легитимировавшего «международную войну с терроризмом» или аннексии Крыма, создавшей новый международный политический кризис); исторические особенности развития государства, группы государств или целого континента; геологические особенности территории, на которой располагается государство, транснациональная корпорация (и ее производственные мощности) или союз государств; корпоративная этика, складывающаяся отчасти стихийно, в ходе существования той или иной корпорации; отношения, которые устанавливаются между сборками не-государственного, над-государственного и государственного типа — от антиправительственных групп и корпораций до образований вроде Евросоюза; события в пределах Солнечной системы (вроде угрозы падения на Землю метеоритов, создания «космических войск» или солнечной энергии); открытия в науке, меняющие не только облик науки, но и преобразовывающие все общество тем или иным образом (от открытия пенициллина до открытия СПИДа); само знание всех типов как источник формирования новых норм, запретов и разрешений;

5). Сборка непосредственно власти: администраторы (менеджеры), проектировщики, формовщики, сетевые администраторы, осуществляющие «подгонку» сегментов сборок власти, распределяющие меру власти над тем или иным субъектом, формирующие спрос и предложение, проектирующие изменения городской среды и природы, искусственные изменения ландшафта, добывающие знание о мире и человеке для улучшения сегментации властных практик и более пристальной и строгой субъективации, как в физическом пространстве, так и в пространстве виртуальностей. Появление сети вынуждает власть раздвоиться, став как материальной, так и виртуальной. Другим важным аспектом деятельности проектировщика (которая не была присуща власти в эпоху биополитики) является непосредственное конструирование «блага» как образа, к которому человек стремится. Если ранее «благо» существовало в достаточно однозначной форме (об этом можно прочесть у Платона и Августина, за которыми долгое время следовала западноевропейская мысль), то сегодня «хорошее» и «плохое» изобретается, открывается, переоткрывается, развенчивается, формируется из разрозненных сегментов etc. Жижек говорит о том, что людей необходимо заставлять быть свободными. А в «Дао дэ Цзин» звучит мысль о том, что люди долго познавали (и не без трудностей) понятие «хорошего», изобретали его, после чего, собственно, появилось и «плохое». Проектировщик нового типа должен действовать подобным образом: изобретать и заставлять это любить — начиная от курортных локаций, заканчивая брендом одежды или сигаретами.

Говоря о непосредственной смене «парадигмы власти», нельзя не упомянуть характер дискурса биогеополитики. Наиболее явной его чертой является отход от дихотомии долженствования («Вы должны сделать то-то и то-то», «Вы должны желать того-то и того-то») и запрета («Нельзя думать Р», «Нельзя делать Х» и пр.). Доминирующий класс высказываний — предложения и позволения: «Мы предлагаем вам эту продукцию», «Вы можете получить эти товары / услуги здесь», «Вы можете (но не обязаны!) сделать Х», «Вам позволено делать эти вещи». При этом, смягчение дискурса не отбрасывает принуждение, контроль и запреты — меняется сама форма приказа. Вы не обязаны делать Х, но, предположим, что все делают Х (это престижно, полезно, модно, популярно в широких кругах населения). «Правила хорошего тона» в этом случае выступают как своего рода прибавочное принуждение, объединяясь с «вам позволено» в известное ранее «вы должны». Подобным образом дело обстоит и с позволением, например, в области цифрового права. Вам позволено скачать приложение А бесплатно и вам, опять-таки, позволено скачать приложение В за деньги. Никто не говорит о наказании, которое последует за нелегальным скачиванием приложения В, но оно, естественно, неотвратимо последует в случае, если вас заметят за этим делом. Никто не пишет возле платного приложения «Незаконное скачивание запрещено» (если, конечно, вы не держите в руках непосредственно диск с игрой или ПО), в мире «облака» вообще весьма мало запретов — сплошь и рядом предложения и позволения. И все же все, кто вступает в качестве агента-потребителя или разработчика в «облачный мир», знают о наличии этого запрета (равно как и многих других). Подобным образом обстоит дело и с лицензионными договорами, с которыми пользователь соглашается, не читая, и с соцсетями и поисковыми системами, собирающими про нас данные. Мы прекрасно осведомлены о том, что маленькое дополнение к подпункту в описании Facebook может легитимировать право следить за нами и собирать о нас информацию абсолютно любого характера. Мы знаем также, что контекстная реклама, всплывающая в браузере, имеет неслучайное содержание — его формируют, следя за нами. И все равно мы продолжаем «гуглить».

Последний момент приводит нас к еще одному пункту, составляющему один из важнейших аспектов сути геологического субъекта — к точке обозрения. В дисциплинарных обществах Фуко оптика строилась на малых, закрытых, дисциплинирующих пространствах, напоминающих, скорее, «Замок» Кафки или его же коридоры в «Процессе». Заключенный, рабочий, подмастерье, ученик в коморке или камере и вуайерист-охранник, наставник, мастер, начальник, подглядывающий за ним в маленькое отверстие. В более общей перспективе, субъект, даже если он и не находится «в коморке», неспособен был получать информацию обо всем мире, особенно — о незначительных событиях или событиях средней значимости, или же о событиях, которые противоречат интересам власти, довлеющей над конкретно взятым субъектом. Можно путешествовать по стране, и даже по другим странам (хотя в 18 веке это занимает значительно больше времени, в конце концов, можно вспомнить Жюля Верна), но история всегда остается для биополитического субъекта «книгой», а не «дневником». История-дневник — масштаб обзора взирающего на мир биогеополитического субъекта. Книга — это то, что пишется представителями власти на определенной территории, совокупность умалчиваний, подавленных интенсивностей, изъятых новостей, искаженной информации. А еще это — невозможность знать о том, что происходит в какой-либо точке мира в каждый конкретный момент. Современная информационная реальность предоставляет нам не «главы», а, собственно, «короткие записи», все, что происходит в мире, вплоть до конкретных людей (если они интегрированы в виртуальное пространство тем или иным образом). Благодаря глобальной ризоме интернета мы легко узнаем новости со всего мира, наблюдаем за дискуссиями между представителями разных мнений на один вопрос, по статусам узнаем события незнакомых нам людей личного характера, выставленные на всеобщее обозрение. А благодаря спутниковым фото, онлайн-камерам, картам Google и GPRS-маршрутизаторам мы даже способны, находясь в любой точке планеты, наблюдать за любой другой точкой планеты, обходя физические дистанции через виртуальные, «облачные» каналы.

Таким образом, точка видения субъекта эпохи биогеополитики охватывает весь мир, от сфер личной жизни до масштабных событий, о которых в считанные секунды становится известно благодаря сети. Единственное условие для получения такой точки зрения — это наличие выхода в сеть. Приобретение услуги, еще одно удачное предложение, от которого пользователь-потребитель не сможет отказаться (и, в сущности, не должен отказываться, если хочет иметь «тот же доступ к миру, что и все»). Подобная точка обзора конституирует существенные аспекты логики существования современного человека. Границы между рифленым пространством (пространством людей, ведущих оседлый образ жизни) и гладким (пространством кочевников) стирается: любой, за исключением насильно изолированного или добровольно отказавшегося от информационных технологий, пребывает в становлении гипертекстуальным номадом. В свою очередь, подобного рода номадизм может существенно повлиять на личные качества, знания и навыки субъекта. Как заметил некогда Алан Кирби, современный человек наполнен бесконечным количеством бесполезных знаний и, одновременно, по-детски наивен: зная множество вещей о местах, в которых он никогда не бывал, о вещах, которые не держал в руках, он может не знать, как поставить палатку в походе и приготовить себе омлет. Обыденное сознание пребывает в состоянии обыденной беспомощности и, одновременно с этим, полно информации, которая — тут уж про критицизм К. Поппера следует на минуту позабыть — «вливается» в память подобно жидкости в бадью. «Бадейная теория» безнадежно устарела для эпистемологии и, по мнению Поппера и Кэмпбелла, ее следовало бы предать забвению, но, как было сказано ранее, реакционные идеи и учения, безнадежно устаревшие, никуда не исчезают: неприменимая для науки, бадейная теория фактически отображает обыденное сознание современного индивида. Нечто подобное происходит и относительно других устаревших идей — они принимают превращенные формы: псевдонаука, антинаука, новая религия, новая мифология, новые предрассудки. В современном мире неспонтанное мифотворчество, критиканство, обман в науке и другие негативные явления, претендующие на замещение действительной формы феноменов, процессов и практик, не исчезают, но мутируют, эволюционируют, трансформируются, предлагая себя в качестве «альтернативных» (относительно существующих) услуг, знаний, практик, идей, картин мира. И, как и 50 лет назад, мы бессильны как-либо повлиять на ситуацию, будучи вынуждены огрызаться самоутешениями в духе «Заката проблемы демаркации» Л. Лаудана и эпистемологического анархизма П. Фейерабенда. К сожалению, отрицание проблемы — отнюдь не ее решение…