Виктор Пивоваров — один из ярких представителей неофициального искусства СССР и московского концептуализма вместе с Ильей Кабаковым, Андреем Монастырским, Павлом Пепперштейном и другими. Его иллюстрации в детских книгах «Оле-Лукойе», «Чёрная курица», а также в культовых журналах «Мурзилка» и «Весёлые картинки» знакомы каждому взрослому, рожденному в Советском Союзе.

Пивоваров создает увлекательные истории не только с помощью языка изобразительного искусства, но и с помощью силы художественного текста, погружая читателя в яркие и насыщенные миры своих воспоминаний и мыслей. Художник раскрывает писательский талант в книгах «Влюбленный агент» (2001;2016), «Серые тетради» (2002), «О любви слова и изображения» (2014).

Мы делимся его размышлениями на тему отдыха и поездок за город, опубликованными в журнале «Диалог искусств» №3, 2017.

Не умею, не люблю и ненавижу отдыхать. Классический отдых для меня — невыносимая скука, никогда не мог выдержать больше двух-трех дней у моря. Даже когда еще был Советский Союз и все ездили в Крым, для меня это все было настоящей мукой. Я иногда проводил летние месяцы в Подмосковье, но не сказал бы, что это был отдых — там я работал. В один прекрасный момент мастерские в Москве стали проходным двором. Телефонов не было, мобильники еще не появились, и люди ходили по мастерским без конца. Работать стало невозможно. И я снял веранду и маленькую комнату на Челюскинской — красивый лесной участок с соснами. Там мы с Пашей в течение нескольких лет проводили летние каникулы. Когда начинались дожди, там становилось тоскливо и мы убегали в Москву. В Москву разгонять тоску. Про поездки по СССР могу только вспомнить наши с Ириной «медовые дни» в Суздале и Владимире. Туда мы отправились с моим другом Рубеном Варшамовым, который позже стал главным редактором «Веселых картинок».

Он был со своей девушкой, а я с Ирой. Все два или три дня мы постоянно смеялись. Какое-то бесконечное счастье. И все это на фоне разрушенных и загаженных монастырей и соборов. Хорошо, что пришло время, когда эти памятники восстановили.

В 1982 году я переехал в Прагу, и первое время наши чешские друзья возили нас по разным замечательным памятникам, разбросанным по этой стране. Мы были, например, в Южной Чехии — в Ческе-Крумлове, Тшебоне, Ческе-Будеевице, ездили в знаменитый Кукс. Через некоторое время в деревне недалеко от Кутно-Горы мы купили дом, вернее не дом, а руину, и как-то приспособили ее для жилья. Семья выезжала туда для отдыха, который я ненавидел, а для Милены это была тяжелая работа — поддерживать дом, готовить, ухаживать за детьми, поэтому никакого удовольствия от этого ни она, ни я не получали и в скором времени эту руину продали. Рядом, правда, была феноменальная достопримечательность — костел, который реконструировал гениальный архитектор Ян Блажей Сантини. Интерьеры с люстрами, алтари, какие-то пирамиды — все было сделано из человеческих костей и черепов. Вот там мы были несколько раз.

Что касается нашего первого с Миленой путешествия в Западную Европу, то денег на гостиницу у нас, разумеется, не было, и мы останавливались у знакомых и друзей. Первая остановка — Мюнхен.

Я вышел из поезда и был поражен, что деревья зеленые. Это же совсем иной мир, как мне казалось. Все должно быть другое, даже цвет деревьев! А они зеленые. Затем Париж и Амстердам. Неизгладимое впечатление после жизни за железным занавесом! Сейчас только деньги являются препятствием для путешествий. А тогда поездка на Запад была настоящим чудом. В потрясающих европейских музеях тогда, в 1984 году, еще не было толп туристов. Мы ходили по полупустым залам и наслаждались возможностью в тишине и покое беседовать с картинами. Поездка наша, правда, закончилась для меня печально.

Вообще, во время путешествий со мной всегда случаются какие-то несчастья, это уже стало правилом. Милена моя в один прекрасный момент сказала, что ей надоело знакомиться со «скорой помощью» в разных странах Европы. Истории этих несчастий достойны отдельного рассказа.

В Нидерландах я скатился вниз по крутой деревянной лестнице, какие еще сохранились в старых голландских домах, и сломал себе копчик. В Париже, переходя улицу, не посмотрел на светофор, был в радостном возбуждении, и едва не попал под мотоцикл. Упал, и при падении у меня выбило руку из плечевого сустава. Меня отвезли во французскую больницу, дали в качестве анестезии веселящий газ, и я действительно очень веселился, гладил и целовал всех врачей и сестер. Был в полном кайфе. Руку мне вправили, и я ходил по Парижу с рукой в повязке. В Риме я думал, что у меня инфаркт, и три дня лежал в гостинице в полной уверенности, что это мои последние дни.

В Германии, в городке Дюрен, где у меня открывалась выставка, в первый же день, выходя из машины, я оставил руку на дверце, шофер ее захлопнул вместе с моими пальцами. Можно себе представить, в каком виде была эта рука. Короче, рассказывать об этом забавно, но переживать не очень.

Вот и сейчас я вернулся из Москвы, у нас была замечательная поездка, но в последний день я остался верен себе. Отравился. Милена моя сказала, что считала бы эту поездку неполноценной, если бы ничего не случилось. Заметьте, однако, я никогда не повторяюсь, всегда что-нибудь новенькое и неожиданное.

Я обожаю музеи и в них себя чувствую прекрасно, в отличие от Гройса, который говорит о том, что зрители в музее испытывают фрустрацию оттого, что не видят оборотной стороны картины. У меня никакой фрустрации нет, я наслаждаюсь на полную катушку. Все наши поездки связаны с посещением музеев.

Существуют, правда, еще путешествия ментальные. Но это другой тип путешествий, во время которых со мной никаких неприятностей не происходит. Внутри себя я всегда путешествую. Одна из главных фигур подобных путешествий — это фигура возвращения. Я постоянно к чему-то возвращаюсь: то к каким-то воспоминаниям, то к каким-то своим старым работам, то в свое детство. Но все это, как вы понимаете, к отдыху не имеет никакого отношения.