Текст танцора Александра Кислова о поиске творческого пути в субкультурной среде и работе с фотографом Сергеем Сапожниковым над проектом DANCE, первой персональной выставкой Сапожникова в Московском музее современного искусства.

В основе выставочного проекта DANCE лежит творческое взаимодействие Сергея Сапожникова и Александра Кислова, когда художник становится хореографом, постановщиком и конструирует новую реальность, а танцевальные импровизации и движение в пространстве превращаются в серию живописных произведений. Их совместная работа представляет собой исследование возможностей современного танца в сочетании с визуальной традицией городских субкультур и постановочной фотографией.

Началась моя субкультурная история с граффити. Это было начало нулевых. Ростовское движение было на то время пусть и очень молодо, но уже весьма самобытно. Я считаю, что наибольшее влияние оказал на него именно Сергей Сапожников. Пока остальные подражали известным зарубежным райтерам, он развивал собственные идеи. Его работы тогда произвели на меня сильное впечатление — вдохновил отказ от привычных форм и техник в пользу большего внимания к собственной идентичности. Это было интересно и убеждало в том, что постоянный поиск и создание своего стиля — это важно. Именно такое понимание и определило моё развитие — причём не столько в граффити, сколько в танцах. Когда я открыл для себя брейкинг, сразу понял — это моё! Было ощущение, что это та сфера, где я смогу себя выразить лучше всего. Захотелось попробовать перенести опыт из граффити в танец.

В 2004 году я попал на три самых масштабных брейк-данс-события в стране: Freestyle Session Russia в Уфе, BOTY Russia в Сочи и All Zerous в Краснодаре, где смог увидеть лучших танцоров России и СНГ. Ощущения остались противоречивые. С одной стороны, я был вдохновлён, потому что увидел много талантливых танцоров, до уровня которых мне ещё далеко, с другой — разочарован, потому что в преобладающем большинстве это было подражанием и пародией на культуру.

Ростовское брейкинг-сообщество мои взгляды не поддерживало. Поэтому мы с моим другом Николаем Володиным, известным под псевдонимом Klimp, отделились от тусовки и ушли в андеграунд почти на два года. Там вдали от всех родился стиль и появилась команда Illusion Of Exist.

На нас сильно повлияла волна авангардных американских танцоров, таких как Sour Patch, Circus Runaways, Freak Show, KHCA. Они танцевали в совершенно несвойственных для брейкинга готических и глэм-рок-образах, красили лица, делали причёски, выдумывали свою эстетику и манеру движения на выступлениях. Это было очень схоже по идее с тем, о чём думали мы сами. Я изучал творчество этих команд, а вслед за ними — молодое, но прогрессирующее движение неформальных танцоров в Америке, таких как Paranoid Android, Nomak, Law, Josh.

Меня безумно очаровала идея, что естественность быть собой гораздо интереснее соответствия стандартам, и отсюда — противопоставления, революции в скучном и однообразном российском брейкинге. Вдохновившись американской волной, мы с Колей начали экспериментировать с образами и движениями в поисках собственного стиля.

Следующим этапом стало знакомство и завязавшаяся дружба с Александром Ганачьяном, известным как Gun. Он присоединился к нашей команде вместе с Александром Тарасенко и Владимиром Фионовым — так сформировался основной состав. Отсчёт ведётся с победы на Snickers Urbania в 2006 году, где мы впервые станцевали впятером. Затем было время совместного развития, подготовки, выездов и участия во всевозможных соревнованиях. Чуть позже начались первые поездки за рубеж и опыт батлов против известных мировых танцоров, а также первая серьёзная победа в Голландии на IBE UK B-Boy Championships в 2011 году. Она дала нам мировое признание, после которого танцоров нашей команды стали приглашать судить батлы и проводить мастер-классы в Европе. Но даже на фоне этого успеха я ощущал тягу к чему-то большему. Процессы поиска и открытия для меня всегда были важнее, чем победы в батлах. Я постепенно сместил фокус с соревновательной части на сам танец, на его непосредственное ощущение.

Современный брейкинг находится в плачевном состоянии по ряду причин. Первое — это то, что молодое поколение понимает под foundation (основой) устройство движений. Я считаю, что foundation гораздо глубже, и прежде всего — это музыка, а вернее, то, что в ней называют «грувом» и «брейками», отсюда и название танца — breaking. Как и многие другие виды танца, брейкинг начался с музыки: не было правильных и неправильных движений, а были вечеринки, на которых люди собирались в круг и, танцуя, старались удивить друг друга всевозможными выкрутасами. Лишь впоследствии танец выработал свою форму, структуру и характерные движения, которые сразу дают понять, что человек танцует брейк-данс, а не танго, например.

Второе — это перенасыщение информацией из–за развития интернета, из–за чего пропал сложный процесс поиска знаний, стало казаться, будто они на поверхности. Молодое поколение перестало исследовать и копать, чтобы глубже понять субкультуру и её принципы.

Третье — это популяризация брейкинга. В нём появились деньги, и он стал больше похож на спорт с соревнованиями и системой оценки. Ориентир сместился на классические формы в ущерб оригинальности, самобытные танцоры-новаторы просто остаются не у дел. Появилась «модель победителя», построенная из набора базовых движений и переходов, которой большинство старается соответствовать, — выходит «битва клонов».

На волне разочарования брейкингом я снова начал общаться с Сергеем. Перед тем как приступить к работе над Dance (2015—2017), мы с ним долго говорили о возможностях выхода за рамки субкультуры, о моём желании направиться дальше.

На первых этапах работать над проектом было трудно: я не знал, как вписать мой опыт в новый контекст, как адаптировать свой брейкинг под новые задачи. На первых порах мы решили работать с «фризами» — характерными для брейк-данса позами. Сергей видел в этом возможность поймать на снимке нечто застывшее, открывающееся на пике моих возможностей, хотя я обычно уделял этой части танца не так много внимания, отсюда первые впечатления — страх, тревога, чувство неуверенности. Тем не менее чувство дискомфорта и стало моим ориентиром: ведь это значит, что я столкнулся с чем-то неизвестным и должен испытать себя в этом. Наверно, только так можно развиваться.

После видео Dance (2016), где работа шла уже непосредственно с танцем, я начал замечать серьёзные изменения в своей хореографии. Сергей придумал, что я буду сниматься вместе с моей девушкой Аней, чтобы показать противостояние мужского и женского. По характеру наши с Аней выступления можно сравнить с батлом, но тут диалог происходил совсем на другом уровне. Это в корне изменило манеру, пластику и глубину языка.

В пору занятий брейкингом я делал видеозаписи своих выступлений и монтировал из них клипы, они презентовали мой стиль, что и характерно для субкультуры. Этот же опыт я бы сравнил с кино. Но наша работа не лежит в поле типичного фильма, поскольку диалог шёл только в танце, без слов. Не было проработанного сценария, и работали мы блоками, из которых Сергей смонтировал живую историю. На этом этапе я начал постепенно отказываться от субкультурного багажа и открылся для самых разных идей.

Я занял позицию зрителя в отношении своего же танца, отпустил его и смотрел за внешними и внутренними метаморфозами, хотя база оставалась прежней.

В лондонском проекте Cabaret Kultura я впервые выступал с этими экспериментами перед большой публикой. Если в брейкинге я обычно танцевал не более минуты и всё строилось на коротких эффектных выходах, то тут нужно было аккумулировать весь опыт в трёхминутное действие. Здесь действовала совсем иная логика, в которой я находил возможность сделать для себя всё на разной скорости.

В продолжение проекта в Венеции я танцевал вместе с венецианской танцовщицей Марджолен Ускотти на протяжение 10 дней — и это снова был абсолютно новый шаг. В силу моего не самого лучшего английского нам приходилось общаться исключительно языком тела и понимать друг друга с его помощью. И думаю, мы справились. Я считаю, что танец — универсальный я.

На первых выступлениях мы пытались наладить контакт друг с другом и со зрителем. Когда нам это удалось, мы решили усложнить задачу и придать больше живости выступлению: не меняя основной сюжетной линии, мы стали пробовать проживать этот «день сурка» каждый раз по-разному. Импровизировали, увеличивали или сокращали наши сольные партии, играли с настроением и наблюдали друг за другом. Получалось, что танец одного влиял на танец другого. Иногда мы так увлекались этой игрой, что действия становилось очень много, а время выступления увеличивалось. Иногда же, наоборот, хватало нескольких высказываний, чтобы история сразу шла к финалу — всё как в жизни.

Я помню, Сергей в шутку говорил, что станет моим тренером. Кроме шуток, так и случилось. Он предлагал идеи, локации и ситуации, а я испытывал себя в них. Ощущаю ли я перемены за эти три года? Конечно! Мне сложно оценить это объективно и выразить словами, но это был потрясающий опыт, полный проб и ошибок, открытий и наблюдений.