"Есть ли у демократии будущее"
Фрагмент книги Артемия Магуна «Демократия или Демон и гегемон». Это первая книга серии «Азбука понятий» издательства Европейского университета в
Есть ли у демократии будущее? Если теперь перейти к тому, что будет, то уже сейчас существующая тенденция заключается в подмене в западных странах демократии либерализмом (юридической и экономической рациональностью) и мобилизации дискурса «демократии» авторитарными ревизионистами вроде России и мусульманских движений. При этом собственно демократия концентрируется в демократии демонстраций. Но с нарастанием антагонизма между традиционалистскими и либеральными режимами она также оказывается под угрозой, так как протесты в либеральных странах могут принимать фундаменталистскую форму, а в консервативных — прозападную (недавний случай Украины). Антагонизм, который Шмитт (1) считал основой политики, безусловно, онтологически неустраним, но он крайне вреден для публичной сферы. Никакая внутренняя полемика или борьба невозможна там, где стороны видят друг в друге угрозу существованию. Шанталь Муфф (2) предлагает поэтому заменить шмиттовский «антагонизм» для европейских демократий неким альтернативным «агонизмом» — от греческого слова «агон», боевое спортивное соревнование. То есть придать демократии энергию конфликта, но перевести ее в игровой регистр. Но здесь непродуманно, что игра требует и арбитра — того, кто реализует решения, — и того, кто оберегает игровое пространство от слишком разыгравшегося агонизма, переходящего в антагонизм. Координация игровых процедур и серьезных решений — отдельная задача. Ее может выполнять сильная деспотическая власть, достаточно сильная, чтобы выносить и даже стимулировать «агон».
В нынешней европейской и американской политике агонистические элементы вполне присутствуют (достаточно вспомнить жесточайшее противостояние демократов и республиканцев в США), но, как правило, сами вопросы, которые их разделяют, не затрагивают основ американской политики (3). В результате получается своего рода «социалистическое соревнование». Сложнее представить себе подобный «агонизм» в принципиально расколотых странах, вроде России.
Альтернативой «цветным» прозападным революциям и западным антикапиталистическим протестам являлось бы низовое и международное, а не национальное, движение демократических демонстраций. Оно не вызвало бы обвинений в том, что воспроизводит антагонизм двух миров и направляется одним из них. Но ведь, как мы видели, это низовое движение обречено быть движением меньшинства, даже в западных странах. И, кроме того, неизвестно, насколько велик сейчас потенциал интеграции международного движения. Ведь важен не только общий демократичный стиль жизни и запросов — он налицо, — но и общие проблемы. Первое, что сделала, например, придя к власти в Греции, низовая и демократическая коалиция левых партий Сириза, — это вступила в заинтересованные переговоры с крайне консервативными и авторитарными властями России.
А что если посмотреть по-другому на основания раскола и представить себе сверхдемократический Запад, опирающийся на реальный народный сход (а не на либеральные права человека и «затягивание поясов»), и противостоящие этому сходу авторитарные режимы власти начальства (типа российского)? Демократическая, а не либеральная, гегемония! Ведь именно о «демократии» говорят западные политики и политологи, хотя эти разговоры мало соответствуют реалиям… Такая модель была бы хороша и позволила бы ответственнее подходить к продвижению демократии, к призывам в адрес других страндемократизироваться. Но осуществиться этому идеалу демократического Запада мешают уже известные нам демократические загадки и антиномии. Запад не может позволить себе ни излишней демократии, ни излишне демократической риторики, так как это обострит антагонизм с приезжими из нелиберальных стран, прежде всего мусульманских, и спровоцирует оппозицию своих правых ксенофобов, а также потому, что введенная на производстве демократия будет мешать тому ультракапитализму, который построили по всему миру неолибералы, и главное — вызовет стремление к наднациональной интеграции народов, поставив под вопрос гегемонию в отношениях сильных и слабых стран (США — Ближний Восток, Германия — Греция и т. д.).
Так что противоречия остаются. Любая реальная политика, направленная на демократизацию, будет неизбежно проходить в диапазоне этих противоречий, с оглядкой на демократию как проблему, а не как решение. Империалистическое форсирование демократии ведет к разрушению подчиненных обществ, к победе в них демонических, террористических сил. Стимулирование автократом местной низовой демократии может привести к победе демонических хунвейбинов, а может подорвать его демократическую легитимность необходимостью ограничивать политические свободы — как это произошло на наших глазах в Венесуэле. Но значит ли это, что форсирование демократии сверху всегда плохо? Или же значит только то, что для такой политики нет своего понятия, что занимающиеся этой экспансией демократии не имеют
1. Шмитт К. Понятие политического // Вопросы социологии. 1992. № 1. С. 35–67.
2. Mouffe Ch. The Democratic Paradox. NY, London: Verso, 2001.
3. Исключение — выборы Дж. Буша в 2000 году, где решение о победителе было принято Верховным судом США. Но судьбоносные результаты выборов проявились много позже, когда произошли теракты 11 сентября и Буш устроил националистическую истерию и провел серию военных операций, в то время как демократы, вероятно, отреагировали бы гораздо более сдержанно.
