[1] Лосский Н.О. Учение о перевоплощении. Интуитивизм. — М., Прогресс, 1992.

Эти заметки были помещены в сборник моей теолого-философской эссеистики «CONSONANTIA PОENITENТIAЕ vol. 1», вышедший в свет в августе 2016 года тиражом 40 (sic) экземпляров. Они навеяны книгой Н.О. Лосского «Интуитивизм», и адресованы весьма узкому читательскому кругу, который по мере ознакомления с проблематикой и вовсе, похоже, сужается в точку. Жанр заметок — «критические вариации на тему интуитивизма». (По)читателей «Интуитивизма» не так уж много, да и те могут не согласиться мыслить в том же ключе, что и автор. Например, представление о «загробном теле нации» можно считать импровизированным развитием мысли о «симфонической личности разговора», которую Лосский перенял у Л. Карсавина. У самого Лосского о «загробном теле нации» ничего не сказано.

Я забрел в мир Н.О. Лосского окольными путями, в очередной раз пытаясь найти ответ на риторический, в общем-то, вопрос: как примирить душу с государственностью и государственной церковностью. Понятие «иерархия» звучало в сознании плоско и безысходно, а в иерархическом персонализме Н. Лосского неожиданно обнаружились и объем, и многозначность, и диалектическая глубина. Впрочем, его подход обескураживал тем, что к проблеме бессмертия Н. Лосский приступает не как богослов, а скорее как научный фантаст. Поначалу он облекает тело и душу ворохом разноплановых дефиниций, но в конечном итоге предпочитает рассматривать их с точки зрения «элементарных частиц».

Здесь Н. Лосский в полной мере дитя своей эпохи: необычайный всплеск технической мысли повлиял не только на искусство (авангард, конструктивизм), но и на гуманитарную мысль, побудив ее к дерзаниям, сдвинув критерии реализма в область научной фантастики. За четверть века до написания книги «Интуитивизм» был открыт электрон. Лосского увлекает атомная физика. Он, как видим, даже в свойстве взаимоотталкивания частиц обнаруживает некую психоидность. В те времена казалось, что будет найден рубеж, за которым начнется метафизика и откроется мир божественный. И даже стилистически, на понятийном уровне («субстанциальный деятель»!), Лосский выглядит футуристом. Через несколько десятилетий ажиотаж, вызванный технической революцией, пойдет на спад: человек расщепляет электроны, а вечные вопросы вроде бы все те же… Есть еще один нюанс: позиционируя себя как метафизика, Н. Лосский ухватился за монады материалиста Лейбница. Переделав монады на электроны (более модное словечко в начале 20-го века), он пришел к следующему выводу:

«Если даже падший ангел, дьявол, не утрачивает этого образа Божия, — да и немыслимо, что-бы что-либо сотворенное Богом погибло, — то и электрон, и всякое существо, на какой бы ступени развития оно ни стояло, может иметь в себе образ Божий в этом смысле слова».

Здесь кроется неувязка. Словом Господь может и создать, и воскресить человека, что и совершил Спаситель во аде. Не по электронам находит Господь своих чад, а по имени: «Ныне же так говорит Господь, сотворивший тебя, Иаков, и устроивший тебя, Израиль: «Не бойся, ибо Я искупил тебя, назвал тебя по имени твоему; ты Мой» [Ис. 43:1].

Мир, по Н. Лосскому, представляет собой гигантскую и многомерную иерархическую панораму, включающую в себя разного рода и масштаба «субстанциальных деятелей» — от атома до человека и человеческих сообществ и еще выше — до Царствия Небесного. Деятели могут быть материальными и нематериальными, видимыми и невидимыми, наличествующими в потенции, индивидуальными, коллективными.

Лосский пишет:

«В системе человека <…> центральный деятель есть человеческое я; ему подчинены непосредственно деятели, заведующие центрами мозга, <…> органами; этим деятелям подчинены клетки организма и т. д. вниз вплоть до <…> атомов тела. В свою очередь, человеческое я <…> входит в систему какого-либо социального целого <…>; далее эти социальные целые подчинены единому живому организму нашей планеты Земли, которая подчинена Солнечной системе. В конечном итоге, все эти союзы суть органы Вселенной как единого живого организма».

Для понимания «иерархического персонализма» требуется кардинально переосмыслить понятие телесности. Человек в системе Н. Лосского никоим образом не ограничивается только физическим телом, он словно бы плоится в совмещении множества монокуляров. Он и часть космического универсума, и совокупность процессов, протекающих на клеточном уровне. В каждый миг своего существования человек деятельно компилирует несметное множество измерений и планов, в которых всегда что-то происходит. Это миросозерцание отчетливо перекликается с философией всеединства, а по настроению оно ассоциируется со 103 псалмом, в котором описано бесконечное многообразие населяющих нашу планету существ (в молитвенной практике 103-й псалом иногда используют как щит против мук одиночества, состояния заброшенности, уныния).

Н. Лосский подвергает существенной ревизии наше обычное представление о теле как о физическом субстрате. В принципе, в самых общих чертах, нечто подобное можно обнаружить в поэзии (Пушкин: «Нет, весь я не умру…», Маяковский: «Чтобы, умирая, воплотиться // В пароходы, строчки и другие добрые дела»). Образно говоря, физическое тело человека рассматривается лишь как один из адресов (и, возможно, не самый главный), по которым прописана личность. Кроме того, постулируется как данность наличие некой многосоставной, структурной телесности; в качестве примера здесь можно привести так называемое «тело разговора».

«Профессор Карсавин, — пишет Н. Лосский, — говорит в своей «Философии истории», что даже какая-нибудь беседа нескольких лиц, едущих в одном и том же вагоне железной дороги, есть уже социально систематизированный процесс, руководимый, по его терминологии, «симфоническою личностью».

Соответственно, телесность такой симфонической личности будет составной, ее плотность распределена между телами участников разговора. При таком взгляде на вещи и трактовка личности становится предельно расширительной, покров личности распространяется не только на результаты деятельности (как в случае с разговором), но и на социально-исторические общности, такие как нация:

«Нация есть личность высшего порядка, чем человек. Национально-государственное я есть, как и человеческое я, сверхвременный и сверхпространственный субстанциальный деятель, представляющий собою душу нации. Человеческое я подчиняет себе клетки своего тела и использует их деятельность для таких функций, как восприятие, мышление, прогулка, беседа с другими людьми и т. п. Что же касается национального я, телом его служат все люди, составляющие народ, а также и территория. Поступки национального я, в составе которых координированы действия многих людей, предполагают высокую способность его управлять поведением подчиненных ему людей, служащих социальному целому как органы его государственной и культурной жизни» [1, стр. 58—59].

Далее следует замечание, представляющееся особенно ценным:

«Подготовка к такому типу жизни может начаться уже в нашем человеческом существовании в форме способности к социальному организаторству и умения управлять людьми» [1, стр. 59, выделено мною, — МБ].

Конечно, на основании одного только замечания, едва ли не оговорки, было бы неосмотрительно утверждать, что а) личность нации есть личность загробная, и b) чем скорее каждая из живых, индивидуальных человеческих частиц открепится от нее, выйдет из ее компетенции, тем быстрее человечество вступит в Царствие Небесное.

Н.О. Лосский столь далеко идущих выводов не делал, сосредоточив свое внимание на оттачивании терминологии, связанной с проблемой перевоплощения. Но эта идея, вырисовывающаяся поначалу как отдаленное, «периферическое» следствие из общего хода мыслительных построений философа, почти сразу же достигает необычайной напряженности и накала, словно бы приглашая к дальнейшей разработке. Мы же останемся пока что в рамках совершенно нейтрального утверждения: по отношению к человеческому я тип «жизни» национального я — иной.

[В авторской орфографии Н. Лосского слово «я» не закавычено, чтобы, по-видиому, избежать ненужной интерференции с переносным смыслом. Пример сей заразителен, и ему хочется следовать. Впрочем, можно сравнить пометку Лосского в конце первой главы (где «я» закавычено): «Теперь мы будем продолжать изучение основного ядра нашей личности, именно исследование того, что следует называть словом „я“ в точном смысле», с утверждением в начале второй (я раскавычено): «Я есть существо сверхвременное и сверхпространственное»].

Читая Н.О. Лосского, постоянно приходится сдерживаться, чтобы не дать себе увлечься разнообразными гипотезами, зачатки которых начинают стремительно развиваться, испытав на себе влияние благоприятной питательной среды. Позволю себе озвучить одну из них. Предположим, что нация, как личность высшего порядка, перестает проявлять себя в означенном и предопределенном отношении. Что же тогда станется с интегрированными в нее личностями «представителей нации»? Вероятно, на протяжении какого-то времени они, как ни в чем ни бывало, продолжат прежнее существование. Но рано или поздно отсутствие интеграла, удушливый вакуум вместо объединительной симфонии доведет их до эксцессов и катаклизмов, и «представители нации», как вариант, начнут рассредоточиваться в иных этнических субституциях, иных симфонических телах. Так, монгольские племена захватывают китайский трон, начинают править государством и, совершенно утратив этническое своеобразие, растворяются в нем без остатка. Но возможен и другой сценарий, в соответствии с которым чем меньше проявляет себя национальное я, тем больше и усиленнее взыскуется интеграция с ним. Всякая эскалация национализма — это агония, связанная с утратой глубинной идентичности национального я.

Н.О. Лосский обозначает подход к проблеме перевоплощения следующим образом: «Смерть есть расторжение союза между главным деятелем и подчиненными ему деятелями. Чаще всего она наступает тогда, когда по тем или другим причинам жизнь главного деятеля перестает удовлетворять подчиненных ему деятелей или наоборот. Субстанциальные деятели сверхвременны; следовательно, смерть не уничтожает ни главного деятеля, ни подчиненных ему деятелей; она есть только разрушение того, что временно, т. е. распад союза этих существ. После смерти главный деятель может начать привлекать к себе новых союзников и строить новое тело, соответствующее степени его развития и его интересам, возникшим в предыдущей жизни. Такой переход от жизни с одним телом к жизни с другим телом может быть назван словом перевоплощение».

Упрощенно говоря, если после смерти философа N. его последователи добиваются открытия библиотеки, названной его именем и собираются в этой библиотеке для обсуждения его идей, то всю совокупность собравшихся можно рассматривать как новое симфоническое тело философа N. Но тогда еще более ярким примером, с наличием рефлексии, переклички между такими «телом» и «душой» будет спиритический сеанс, однако деятельность сия подпадает под православное прещение.

Постулат «Смерть есть расторжение союза между главным деятелем и подчиненными ему деятелями» звучит устрашающе. Где же человеческая личность, и где индивидуальность?! Кажется, в человека залезли кабалистические «иббуры», о которых, кстати, сам же Лосский и рассказывает (см. ниже). Если поставить под сомнение человеческую индивидуальность, то жизнь — как земная, так и загробная — лишается всякого смысла. Душа становится механическим вместилищем качеств, самобытность в расчет не принимается. А ведь на протяжении жизни всяк человек свою жердочку на земле облюбовал и душой с ней сроднился. Один — в потомстве, другой — в музыке, третий — в строительстве храмов. Обязательно есть что-то главное, да, скорее всего, и не одно, что не может от души отняться там.

Персонализм Н.О. Лосского — метафизический, наверное, поэтому он не лишен трансперсонального звучания. Да, действительно, личность не неизменна. Она претерпевает различные колебания и флуктуации, вплоть до радикальных мутаций, способных возвысить ее или повергнуть в пучину беспросветного мрака. Приводя примеры глубинных межличностных конфликтов, происходящих на сцене одной души, Н. Лосский оперирует термином «потенциальные личности» и говорит о возможности «подселения» такого рода призраков, усматривая в этом косвенный аргумент в пользу теории перевоплощения.

«В Каббале есть учение об Ibbur. Так называется случающееся иногда присоединение к душе человека более высокой души с целью помочь человеку совершенствоваться. Этот гость так интимно сочетается с человеком, что образует с ним „едино сердце и едину душу“. Когда задача выполнена или когда не удается ее выполнить, душа гостя уходит от души хозяина тела. Такая душа есть как бы „добрый ангел“; но бывает также и присоединение злой души, которая содействует ухудшению характера человека. Каждое человеческое я имеет в своем теле субстанциальных деятелей, высокоразвитых, напр. заведующих высшими центрами мозга. Сотрудничество наше с ними, напр., при произнесении речи или при исполнении музыкальной пьесы, чрезвычайно облегчает нам эти деятельности. Но в случае расхождения интересов нашего я и этих помощников наших они становятся нашими врагами, и тогда возникают такие заболевания, как, напр., истерические неврозы. Один из таких деятелей или группа их завладевает какою-либо целою областью нашего тела и распоряжается ею самостоятельно, причем оно перестает подчиняться нашему я» [1, стр. 64].

Но, во-первых, представление о теле как о пустом вагоне, по которому свободно циркулируют пассажиры, логически несовместно с образом воскресения во плоти, понимаемым как новое телесное преосуществление души. А во-вторых, и это самое главное, в практике православия, опирающейся на понятия ответственности и покаяния, существует инструмент исповеди, ограждающий базис личности от необратимых мутаций.

27. 03. 2016, Melun