"Прямая Косвенная Речь. Леонид Аронзон"
Материал был подготовлен для сообщества «Неофициальное искусство в СССР» https://vk.com/public128594606
Максим Яров
2017
Мне выпала счастливая возможность пообщаться с братом Леонида Аронзона Виталием Львовичем Аронзоном, инженером, кандидатом технических наук, заслуженным изобретателем РСФСР, лауреатом Премии Совмина СССР, ныне живущим в США. Пообщаться и задать «несколько» вопросов о Леониде, на которые Виталий Львович (далее — ВЛА) любезно согласился ответить. Данная публикация состоит из двух частей: моего с ним разговора и отрывка из интервью Ильи Кукуя с Ирэной Орловой, датированного 1994 годом и опубликованного на ресурсе www.colta.ru.
Хочется добавить, что рубрика «Прямая Косвенная Речь», в рамках которой подразумевается общение с современниками и непосредственными деятелями «неофициального искусства» советского периода, по мере сил и возможностей будет продолжаться и дальше.
I
МЯ: В некоторых публикациях и интервью люди, знавшие ЛА лично, либо знакомые только с его творческим наследием, называют поэзию ЛА «религиозной», подразумевая, по всей видимости, не внешнюю обращенность к религиозной тематике, но некоторое экстатическое состояние, переживаемое и передаваемое автором посредством стихотворений, некоторую «воздушную», «надмирную» метафизику. В этой связи хотелось бы узнать, каково было отношение ЛА к религии в целом и к христианской традиции в частности? Был ли он знаком с Ветхим и Новым заветами или другими доступными религиозными текстами?
ВЛА: Леонид Аронзон (далее — ЛА) вырос в нерелигиозной семье. Однако, его родители росли в религиозных семьях, которые следовали еврейским религиозным традициям. В родительской семье бабушка Анна (Хая) Михайловна (Микелевна) Геллер соблюдала некоторые традиции в еврейские праздники. Остальные члены семьи: родители ЛА и братья мамы традиции чтили, но им не следовали, принимая участие лишь в праздничных застольях. Можно предположить, что в довоенное время семья ЛА была обыкновенной советской нерелигиозной интернациональной семьёй с социалистическими взглядами. Исключением могли быть взгляды младшего брата мамы — Исаак был репрессирован в 1932 году за иронический отзыв о Сталине (после 3 лет заключения судимость была снята, такое ещё было возможно).
На сознание детей (моё и ЛА), а мы росли в послевоенные годы, нерелигиозный настрой семьи сохранился, но отношение к советской власти стало в определённой степени критическим.
Разговоры о религии возникли уже в собственной семье ЛА, в богемной среде. ЛА интересовали восточные религии. По утверждению Алика Альтшулера они сыграли отрицательную роль в мировоззрении ЛА на жизнь и судьбу человека. Это были взгляды на некоторые стороны религии, но о религиозности в обрядовом понимании речи не могло быть. ЛА знал хорошо Библию, но сомневаюсь, что религиозный аспект книги его серьёзно занимал. Скорее всего он был безразличен к обрядам и концептуалогии религиозных конфессий, как христианской, так и других. Обращение к Богу в стихах ЛА, мне кажется, говорит больше о его мировоззренческих колебаниях о смысле бытия и сиюминутных эмоциях, чем о вере в Бога.
МЯ: Как Вы думаете, насколько сильно было влияние жизненной неустроенности, быта на специфику поэтического мира ЛА?
ВЛА: По своему характеру во внешнем его проявлении ЛА был жизнерадостным человеком. Возможно эта черта характера позволяла переносить тяготы жизни: инвалидность
МЯ: Часто ли он читал стихи на публике или в кругу близких?
ВЛА: Читал свои и чужие стихи часто в кругу семьи, друзей, на специально организованных мероприятиях. Имеются записи его авторского чтения. Известно, что он и Бродский любили записывать чтения своих стихов на моём магнитофоне «Нота» в период их увлечения творчеством друг друга. Записи сохранились и есть на дисках.
ЛА знал наизусть огромное количество текстов. Рассказывают, что во время поездки на целину в студенческие годы он читал своим коллегам-студентам по теплушке стихи часами без передышки.
МЯ: Как относились к его поэтической деятельности и вытекающей отсюда жизненной позиции родственники?
ВЛА: К стихотворному творчеству я и мои родители относились никак. Скорее с сожалением, так как в этом видели причину неустроенности жизни. Жена и друзья — с восторгом.
МЯ: Как близко ЛА был знаком с Алексеем Хвостенко? Были ли это близкие дружеские отношения, выходившие за рамки поэтического товарищества?
ВЛА: С Хвостом и Анри Волохонским ЛА был знаком хорошо, но я не был свиделем их отношений. Об этом лучше спросить Анри.
МЯ: Были ли у ЛА какие-то любимые писатели-прозаики и философы? Кто из них (помимо поэтов) на Ваш взгляд произвел наибольшее влияние на становление ЛА?
ВЛА: В юные годы доступность книг для чтения определила и предпочтения. ЛА любил стихи Маяковского, особенно «Облако в штанах», Есенина, традиционных классиков. В студенческие годы — Хлебников, Заболоцкий, Красовицкий.
Он очень ценил прозу Гоголя. Знал и цитировал «Моби Дика», Танах (Микра, Еврейская Библия — прим. МЯ).
МЯ: Какую музыку предпочитал ЛА? Быть может, у него были любимые композиторы, музыканты-исполнители?
ВЛА: Любил Баха. Из музыкантов ценил Глен Гульда.
МЯ: Лирика ЛА, помимо прочего, зачастую насыщенна разнообразными природными ландшафтами, пейзажами, насекомыми и другими живыми существами. В художественном мире ЛА они — полноправные персонажи наравне с другими.Была ли природа близка и знакома ЛА в реальной жизни, помимо периода работы в геологической экспедиции на Дальнем Востоке? Часто ли он бывал непосредственно «на природе»? Быть может, у него были любимые места в окрестностях Ленинграда, в области?
ВЛА: Любовь к природе возникла с детства. Ходили в лес в районе Всеволожской, Мельничного Ручья и Кирпичного завода. Тогда там были обширные леса. Мы любили лес, хорошо ориентировались в лесу, знали хорошо местные грибы и ягоды. В зрелом возрасте ЛА любил ездить на Карельский перешеек, в Лосево. Любил Крым. Но это без меня.
В последний раз мы виделись, когда вместе собирали грибы на Пороховых.
МЯ: Как ЛА относился к представителям «официальной культуры» и «официального искусства»? Возможно, были в среде «официальных» поэтов и писателей такие, которые вызывали его интерес?
ВЛА: Мне не просто ответить на этот вопрос. ЛА определённо уважал и ценил, как творческие личности, Эренбурга, Симонова, Вознесенского. Первым двум отправил письма и стихи. Получил ответ от Эренбурга, что он видит в ЛА мастера, но никакого содействия оказать в продвижении его текстов не может. Симонов ответил, что он (Симонов) отошёл от поэтического творчества. Об этих письмах я знал со слов мамаы и Риты. Письма не видел.
Для Вознесенского был подготовлен список стихов для прочтения, но, по-видимому, подборка отправлена не была.
С А. Кушнером учился в институте, но дружбы не было. О Бродском известно.
II
Отрывок из интервью Ильи Кукуя с Ирэной Орловой:
"… Тогда, у Наташи, я и поняла, что Леня для меня поэт, а Бродский не очень. Саша Межиров мне как-то сказал такую фразу: «Я не поэт, но я пишу стихи». Я говорю: «Саша, какой вы молодец, вот Бродский так никогда бы не сказал». Потому что, на мой взгляд — на мой тогдашний взгляд, — Бродский писал стихи, но поэтом не был. Поэтом был для меня Леня, потом Лена Шварц и Кривулин тоже… Конечно, мы любили Бродского, особенно как он читал, в этом была какая-то магия. Эти завывания, сокращения интервалов между строчками… Как музыкант я считала, что это замечательный талант. Но он пишет стихи, а Леня поэт.
— Мне всегда было интересно, что Бродский нигде и никогда не упоминал Аронзона.
— А чего его упоминать? Конечно, Ося прекрасно знал его стихи, как знал и то, что ему в этот поэтический мир — «Но листьев, листьев шум откуда?» — никогда не войти. При этом я не хочу сказать, что Бродский бяка. Это поразительный талант в сочетании слов, созвучий, но это все слова про эту жизнь, понимаете? У меня о них был постоянный спор с Давидом Яковлевичем Даром, уже в Иерусалиме, до самой его смерти, до последнего дня. Он очень сердился, когда я говорила, что настоящая поэзия — это Аронзон, и кричал: «Да что вы понимаете? Бродский — огромный поэт!» Да, конечно, но…
— Как вы считаете, невозможность печататься угнетала Аронзона? Он ведь пытался пробиться. Или он чувствовал себя комфортно в неофициальном кругу?
— Все это было очень больно, и официальные отказы его ранили. Я возила его стихи Межирову, но Саша, совсем ведь неплохой поэт и человек неплохой, обожавший поэзию, не заикавшийся, только когда читал стихи — а читать мог часов пять-шесть, не повторяясь, — сказал: «Слушай, но он ведь русского языка не знает. Он же делает грамматические ошибки». Я говорю: «Саша, но позвольте, это же поэтический ход». Но Саша совсем не был в восторге от Лениных стихов, не услышал, как и Женя Евтушенко. Это и неудивительно: с одной стороны, «Артиллерия бьет по своим» или «Как ни крутите, ни вертите, существовала Нефертити», а с другой — «На небе молодые небеса…» А вот Давиду Самойлову очень понравилось, но он не мог сделать ни-че-го. Абсолютно. А так Леня читал в Кафе поэтов и вообще старался читать где только можно.
— Ему важен был отклик?
— Исключительно важен. Чтобы он тебя полюбил, надо было сказать: «Леня, ты гений». Человек он был доверчивый, очень эмоциональный и на женщин зажигался, как спичка. Например, стихотворение «Неушто кто-то смеет Вас обнять…» посвящено не Рите (что ее просто бесило), а Римме Городинской, она потом вышла замуж за Лешу Хвостенко. Она была большая красавица, причем иностранного, шикарного типа: зажигалка, весь антураж восхитительный. Но Рита была Лениной абсолютной музой, и он безумно ее любил при всей сложности отношений.
— Кроме Риты ему был очень важен и узкий круг друзей, который постоянно присутствует в стихах, не правда ли?
— Леню обожал Михнов, это известно, и безумно любил Боря Понизовский, тоже гениальный человек. Я помню, как он читал на вечере памяти «Два одинаковых сонета», один за другим, и получилось как классическая соната, с репризой. Эта компания Лене была очень близка и дорога. Эти люди его действительно обожали. Жалко, что он так обиделся на Эрля, потому что то, что сделал Эрль для его стихов, переоценить невозможно "
ссылка на интервью: http://www.colta.ru/articles/literature/3348?page=4
