В “Анти-Эдипе” Делёз и Гваттари, обращаясь к размышлениям В. Райха о фашизме, задаются вопросом: “Почему люди борются за свое рабство, как словно бы речь шла об их спасении?”, “Почему люди на протяжении веков терпят эксплуатацию, унижение, рабство, так что в итоге хотят их не только для других, но и для самих себя?” 

Когда в психоанализе делается ставка на желание и говорится, вслед за Лаканом, “не предавай свое желание”, порой, в некоторых контекстах, это звучит как высказывание из области популярной психологии. Поскольку желание, бессознательное желание, о котором идет речь в психоанализе, не то чтобы является чем-то прекрасным, окрыляющим и освобождающим, как это соблазнительно бывает помыслить. 

Не стоит забывать, что в основании желания лежит фантазм — сцена, отображающая диспозицию субъекта перечеркнутого с его “объектом малым а”, то есть субъект в его отношении к объекту. Фантазм возникает как защита при столкновении с нехваткой в Другом, как защита от кастрации, и в нём заключен тот особый способ наслаждения субъекта, который и делает субъекта сингулярным, то есть единственным в своем роде. 

А что такое наслаждение? Наслаждение — есть боль + удовольствие, или, точнее, это то болезненное удовольствие, когда субъект преодолевает ограничение в виде принципа удовольствия, выходит за пределы этой шкалы. И если проследить дальше, куда же устремлена эта трансгрессивная сила, то обнаружится, что крайней точкой ее является смерть.

Таким образом, с одной стороны, фантазм задает субъекту ту диспозицию, в которой желание начинает функционировать, но с другой стороны, эта же диспозиция схватывает субъекта, фиксирует его в некоей болезненной неподвижности, заставляющей снова и снова испытывать болезненное наслаждение. 

Возвращаясь к вопросу “может ли желание желать собственного подавления?”, где-то в середине книги, Делез и Гваттари, рассматривая то, как менялись общественные формации на протяжении истории и какое место в этом отводилось желанию, говорят важную вещь о создании государства как деспотической трансцендентной абстракции, о том, что мы здесь оказываемся у чудовищного парадокса движения самого желания: 

“Желание государства, самая фантастическая машина подавления всё равно является желанием, желающим субъектом и объектом желания. Желание — вот операция, которая состоит в постоянном внедрении исходного Urstaat (нем. прагосударство) в новое положение вещей”. 

Выходит, что движение желания таково, что общество (на уровне государства), и субъект бессознательного (на уровне собственного фантазма), вновь и вновь воссоздают ту репрессивную систему, которая вытесняет и подавляет желание, вводит в желание закон и оборачивает его против самого себя, обнаруживая, в конце концов, его (желания) предельную нищету. 

Психоанализ всё же оставляет нам выход в виде возможности фантазм этот пересечь (фр. la traversée du fantasme), выйти за пределы фантазма и перестроить уже сложившийся способ болезненного наслаждения (но об этом позже)