(в эти трудные времена (а когда они были легкими?) нам всем нужно набраться муженственности).

вирджинию вульф однажды спросили, почему не удалось предотвратить мировую войну? — потому что никто не спросил у женщин, ответила она.

первые дни с рождения германа я думал о феминизации труда по уходу за ребенком, потом обнажились и поплыли сами границы между феминным трудом воспроизводства и маскулинным креативным и созидающим (ах если бы) трудом. в итоге, за месяц с малышом 0+ от этих границ мало что остается. но этого конечно недостаточно. из папиной груди не выжмешь молока. равенство «родитель 1/родитель 2», карикатуризируемое нашей пост-патриархальной властью как суррогат полноценных отца и матери, недостижимо в отдельно взятой нуклеарной семье, так как эта семья находится не в безвоздушном пространстве, а вписана во все реальные институты и повседневные практики. тут нужен радикальный пересмотр всей репродуктивной политики, невозможный в нынешних условиях узурпации власти апологетами биологической естественности, парадоксальным образом нормализующих и перекраивающих эту естественность под свои идеологические нужды, затирая следы своего грубого вмешательства разными квазирелигиозными догмами, как будто бы био- говорило само за себя безо всякого (фалло)логоса.

20 января.

с утра настя разбудила ранним звонком из роддома, начались схватки, будут кесарить. срочно собрал сумку и побежал в роддом, нужны компрессионные чулки, одноразовые пеленки и все необходимое после родов для младенца. впопыхах вбежал через проходную, все передал, проконтролировал, чтобы сразу отвезли. вышел из роддома и понял что всего трясет. ноги ватные, голова кружится, потоптался вокруг роддома, не выдержал, ноги начали сами наворачивать круги, потом не заметил как оказался у выхода в церковь андрея первозванного на 6-й линии васильевского. моя любимая барочная церквушка переливалась розовым светом на фоне морозного бирюзового неба. я вспомнил, как ежегодно заказывал тут панихидки по своим усопшим украинским бабушке и дедушке. вчера был праздник крещения, если бы герман родился в этот день, была бы такая алеаторика совпадений: крещение и кесарение, как разрезающий воздух/плоть жест — схождение духа и материи. не помню, как зашел внутрь, там шла утренняя службочка, хор девушек в платочках пел так сладкоголосо и вместе с тем жалостливо, что время будто бы остановилось для меня в этот момент, я ощутил переживание времени как такового, будто бы весь мир был поставлен на паузу… а потом я заплакал слезами какой-то неведомой природы, ибо то были сладкие слезы, а потом стало так легко и я понял, что все случилось, что настя родила германа. на часах было 11 часов утра. я вышел из церкви и внутри меня все пело, а в глазах летали маленькие золотокрылые путти. все тело охватил какой-то внутренний тремор, будто бы пульсирующие шарики счастья легонько лопались внутри и наружу через все мои отверстия — уши, глаза, рот, нос — вылетали разноцветные бабочки.

в 12.10 настя написала, что все закончилось, германа извлекли быстро и сразу приложили к груди, а потом насте удаляли кисту почти час под спинальной анестезией. позже я увидел в справке о рождении время: 10:56. именно в этот момент меня разрывало и трясло в церкви андрея первозванного, где я плакал под песнопения женского хора. это была реальная связь всей нашей витальной трепещущей материи друг с другом. дух — это кость, как писал гегель). дух вошел в германа. весь остаток дня тремор не проходил. я вел лихорадочные переписки, принимал корвалол, провел лекцию для школы вовлеченного искусства, делал все возможное, чтобы абстрагироваться от шока свалившегося счастья и не задохнуться.

неделя с рождения германа

время сжалось ускорилось нарезалось на мелкие фрагменты, к компу удается подойти урывками да и то никогда не полным погружением в текст, статью, письмо — всегда настороже, всегда в тревоге, здравствуй, немолодой родитель, отпела свое певчая пташечка, но это не то по чему должно сокрушаться, вовсе нет, даже самое любимое дитя превращает вашу жизнь в труд по социальному воспроизводству — его себя семьи быта повседневности… и вот уже все метафоры любви и разотчужденного труда меркнут перед наглядным ростом — прибавкой в весе — и кормлением кормлением и сменой подгузников , купанием , гулянием, обереганием сна, смену сдал смену принял, смотри как он тянется к тебе своими лапками, разве можно быть к этому безучастным, не дави на няшность, просто ему нужен постоянный контакт тело с телом, объятия бесценны все остальное можно купить за деньги, кстати мы же малоимущие и нам положены какие-то пособия. о да вперед за пособиями, штурмовать собес, фмс, пенсионный фонд и еще что-то там, итак даже самое любимое дитя развинчивает метафору любви — на трудовые операции мелкой и частой моторики — постоянная занятость, слышишь как проходит время, тик-так, но это же счастье, это самое счастливое время в твоей жизни, главное потом не вменяй в вину ребенку, что ты потратил на него время, а он такой неблагодарный, он даже не видит тебя сейчас, для него ты расплывшееся пятно, нависшая тень, он даже не просил тебя рожать себя в этот суровый жесткий мир, а коль родил, то будь добр осознай — перед тобой человеческий дитеныш, с ним все его выделения, потребности, мучения. это теперь твоя биополитическая миссия — ты ячейка, аппарат — мамапапагерман- сосательный рефлекс-сиська-соска-смесь-молокоотсос-накладка-прокладка-подгузник-пеленка-каки-пустышка-крик — неполадки в сети недопустимы, ряд акторов не должен прерываться — все существует только в действии, все зависит друг от друга и от слаженной работы всех шестеренок, где-то скрипнет, где-то недосмазано — вся конструкция летит к чертям, детальки не вытачиваются, сборка биосоциального тела сбоит, бриколлировали бриколлировали да не выбриколлировали, тяп-ляп, тетя врач пришла, какие вопросы, вопросов нет, мы сами один большой вопрос, лепка человечка продолжается, ах какой ты неподатливый и гуттаперчивый наш мальчик, человеческий пластилинчик, младенец не такой хрупкий как вам кажется не надо ля-ля, носик мамин, ротик папин, глазки мамины, бровки мамины, так пожалуй хватит, так что там с пособиями, путин любит детей, путин , мы самозанятые, но платим налоги вот и справки имеются — но финансы наши поют романсы, не вывозим, в общем на душу по 1,5 прожиточных минимума, а цены то цены …родина не просила вас рожать , господи ну зачем плодить нищебродов, чтобы сидели в своих нишах и не лезли не зная броду, но ведь это твоя кровинушка, соплинушка, ой он срыгнул, это нормально, не перекармливайте, но и не оставляйте голодным дольше 3-х часов, ох я кажется не вывожу, что нам скажет педиатр федор катасонов, как унять родительскую тревожность, никогда не знаешь где твое письмо прервется, так что пиши быстрее, и выруливай на мораль… но морали тут не будет, а будет только нехитрый тезис: даже если ваше дитя самое любимое, то любовь производится в ежедневном труде по социальному воспроизводству его голенькой жизни, ибо если такой труд по воспроизводству не производить, то и любить будет попросту некого. таким образом любовь есть труд, но такой парадоксальный труд-по-любви/труд любви, что его веками юзали как и не труд вовсе, а как природный инстинкт к размножению и продолжению рода, запеленутый в символические одежи метафор эпитетов и образов.

но дело не в только том, чтобы отделить труд от любви с помощью феминистской теории и сделать работу по обслуживанию более видимой и ценимой (вот например, хелен хестер вместе с мужем ником срничеком пишут книгу об автоматизации домашнего труда), это хорошо конечно, как и хорошо бы чтобы все научные исследования сегодня бились не над новыми ракетами и танками, а над созданием искусственной матки и отделения репродуктивной функции от женского тела, изобретения робота-няня и т.д. Дело не только в деторождении и воспитании, но в том узле, завязанном между любовью и трудом, как и например в искусстве, где до сих пор труд художника выделялся из общественно-полезного, а значит и оплачиваемого труда и вовсе не считался таковым, взамен приобретая ореол творческой автономии и уникальной способности претворять любовь в произведение искусства, приносящее остальным сильные чувства удовольствия/неудовольствия. узел между любовью и трудом может быть разрублен как гордиев александром макендонским, но не исчезнет ли вместе с трудом и любовь, и воцарится пост-труд пост-любви. или нам все еще нужны все эти узелки, чтобы мы ковырялись в них всю свою жизнь. дело (и тут я не даю рецептов ибо их не ту меня) дело в каком-то радикальном парадигматическом сдвиге, когда любовь и труд сольются в общей радости, но при этом без осадка от нереализованных возможностей, жизненных сценариев, потерянного времени, денег, планов, карьеры, семьи и т.д. , чтобы каждый из нас мог не выбирать между любовью и трудом, а заниматься и тем и тем — трудиться любя и любить трудясь, «любветруд» — как родовая цель человечества)

две недели с рождения германа.

получил в загсе петроградского района свидетельство о рождении. медаль с матерью и младенцем. а у меня была с лениным. все логично — семейные ценности дают обратку владимиру ильичу. в честь свидетельства герман впервые нассал себе в рот. дело было так. мы меняли подгузник на пеленальнике и я показал герману медальку из загса, а он тут же пустил тугую струю вверх и брызги попали в рот. герман поморщился, впервые познав вкус собственной урины. между тем график сна и бодрствования обретает хоть какое то подобие сетки трудового дня по уходу за младенцем на полставки. руки осваивают танец мелкой моторики. приготовление смеси на глазок, комфортная температура подмывания все более точны, смена подгузников превращается в последовательность операций выполняемых все более уверенно и абстрагированно от содержимого подгузника, хотя конечно же не до конца ведь всегда интересно что у нас там — пописы или покаки — и какова консистенция: цвет, количество и запах — конечно же запах — ребенок пахнет маминым грудным жирненьким и телесным молочком, но также пахнет присохшими к губам остатками смеси, пахнет срыгами, пахнет пописами и попуками, иногда покаками, а после громких попуков возникают вздохи облегчения — у ребенка — и тут же по закону телесной эмпатии у тебя, будто он весь и есть этот вышедший воздух из тельца, а после покаков младенец преврашается в философа, поджимает голову кулачком и смотрит в никуда (зачернуто) в экзистенциальный горизонт прозревая некую ведомую только ему одному истину. эмпирический трансцендендализм въяве — урчания, попуки и покаки как нерасчлененный от сущего зов бытия. Пишут что в организме человека от 4-5 кг. биомассы в желудке, от качества которой зависит настроение, поведение, самочувствие человека. младенец это пьеса пищеварительной системы. на второй неделе научаешься различать разные обертона, тональности этих криков визгов оров кряхтений урчаний хлюпаний сосаний — сразу вспоминаются мегавздутия мегавсхлипы леттристов, утробная поэзия жана вольмана, это все наш до-языковой до-вербальный неотделенный от тела и голоса язык, доступный только младенцу, но при должном длительном с ним пребывании, осваиваемый и родителем, когда он кричит то похож на звуковой раструб — 4 киллограмовая саунд-система от которой потерялся пульт управления, нажимаешь кнопки, а они не те, все перепутались и ты после судорожных попыток обретаешь дзенское спокойствие и претерпеваешь немиметическое становление с-другим, переживаешь параллельную ко-эволюцию двух разных существ — себя и младенца. тут главное не выдавать свои желания за желания другого, если уж выпало интерпретировать за неимением других возможностей распознать, то интерпретировать сонастраиваясь, дообъективно и телесно, удерживая границы между звуковой материй и ее семиотизацией. ведь природное/животное и человеческое в младенце слито воедино как ни в ком, антропологическая машина еще не выточила сей симбиотический ком, комочек живой перформативной материи. можно конечно интерпретировать и аллегорически. когда младенец вздрагивает и вздымает обе руки вверх, то настя говорит что он показывает что поймал вооот такую рыбу, а когда герман резко взбрасывает руку и поднимает головку, то воплощает собой ломоносова перед исполнением оды в тронном зале. когда младенец спит то мы называем его крошка-картошка, но не спрашивайте почему.

три недели герману

итак, что среди обретенных навыков?
а вы статью сверстать смогли бы одною левою рукой (рома, держа на руках младенца и верстая статью на «крапиву»).
ассамбляж рома-герман-еда-посуда: как позавтракать и помыть посуду, когда малыш ревмя ревет.
ой какая у папы сися, смотри (рома шутит). не обманывай, мальчишку — это бутылочка (настя против пост-правды).
ах вот вы какие утраченные объекты желания — наши маленькие, а = уголки пеленок, фаланги пальцев, кончики рукавов , ободки пустышек, ой и даже целые кулачки,– вот вы какие восполнители нехватки маминой груди. так, мама ушла, началась субъективация. пришла папа — началось тетешканье как первичная стадия социальной хореографии.
на фоне задержаний марии алехиной и дарьи серенко наш герман орал как резаный и настя чтобы его и нас успокоить придумала песенку: тра та та тра та та мы везем с собой кота, младенческие колики , нацистскую символику…

ритмизация микроповседневных жестов иногда достигает своего предела как в грайме, когда частота свыше 150 ударов в мин. и слова превращаются в кашу, вот и наши дни слипаются в пельмени 24/7, день не сменяет ночь, а слипается в денноночные бдения, как хорошо что постковидная дистопия подготовила наши организмы к такому трансцендированию границ между трудом и отдыхом, сном и явью. постмарксисты пишут что капитализм проник даже в наши сны и канализировал онейрические потоки наших желаний в свою кубышку, так что когда мы спим, то тоже трудимся на дядю сэма. это значит настало время освобождения сна! я сказал освобождения сна, а не ото сна! но было поздно. лозунги уже прибиты к рейкам как спички вставленные в глаза. внутренний пролетарий уже прорвался на трибуну и глаголит: ударим депривацей сна по капитализму! переприсвоим себе свои сны! одно решение — смерть сновидению! ну что ж, и то правда, когда наконец вы доползаете до постели или засыпаете там, где вас предательски подстережет морфей, то никаких желаний у вас уже действительно не остается, никаких, кроме одного — желания перезагрузки всей своей биосоциальной матрицы. ха-ха, поздравляем. вы прошли курс по усвоению всех производственных циклов. к альтюссеру не ходи — вы уже внутри идеологии социального воспроизводства. вы ее бессознательный адепт на уровне моторных импульсов и повседневных микропрактик. такую идеологию уже не разоблачить символической негацией и критическим дистанцированием, попробуйте дистанцироваться и выскочить из своего тела, интериоризировавшего в себя все несчастное сознание угнетенной твари.

андрей платонов писал что душа человека это промежуток между принятием пищи и каловыми массами. эй, промежуток, где ты, чтобы тебя обнаружить, понадобится какая-то иная инфрапрактика — тончайшая различительная со-настройка с биоритмами маленького зависимого от тебя другого.
наш мозг это конечно мультизадачная и пластичная сеть, но постоянные непредвиденные переключения тумблеров могут перегреть его и превратить нашу голову в бурлящий гудящий котел, откуда расплавленной лавой вытекает серое вещество недодуманных в спешке отброшенных всуе срыгнутых в неузнавании полумыслей.
настя говорит ну вот рома молодец ты такой, подошел к плачущему герману (которого начали корежить колики) тут подоткнем, там подложим, вот так пустышку в рот, вот тут кулачком придержать — вот и сделал шаверму из ребенка. лежит как шавуха бери не хочу.
я говорю: настя, а ведь когда ты говоришь ребенку да ёб твою мать, ты ведь это себе говоришь… после первой прогулки с коляской настя резюмирует: кругом апокалипсис снежный, дохлые крысы и голуби, потом менты кого-то в наручниках из наркологии тащат, дальше снег прям на голову сбрасывают — погуляли заебись.

месяц герману

мальчик мой
там за окном падает лед
но твои глаза прикроет моя ладонь
и никто не умрет
мальчик мой
как это страшно когда
язык умирает быстрее чем провода
доносят мое послание (кстати куда?)
я забываю кому я пишу и зачем

мальчик мой
как трогательно это все
уголки твоих губ дрожат
и я тоже дрожу
ведь я так дорожу твоим сном
как никто никогда

мальчик мой
и пускай умиляются люди навстречу тебе
я скрещу свои пальцы и сплюну затем
чтобы никакая сука не сглазила бы тебя
чтобы никакой кобель на тебя не нассал

мальчик мой на одном дыхании это пишу
никто потом не поверит когда расскажу
как ты смешно сопел у меня на груди
под биение моего сердца
будто бы слившись с ним

мальчик мой как неловко сейчас
ловлю себя на исповедальных нотках
я просто не знаю как начать говорить о том
что я чувствую когда становлюсь отцом

мальчик мой
когда ты вырастешь ты удивишься
прочтя эти стихи
зачем я писал тебе их
зачем изображал из себя пазолини
пытаясь через них тебе донести
«ту жестокую искренность,
которая свойственна поэзии»?

мальчик мой
прости меня
я писал их для себя
чтобы дожить до того момента
когда ты сможешь меня об этом спросить

______

Роман Осминкин — поэт, теоретик современного искусства и поэзии, художник-перформер, куратор; член редколлегии журнала «Транслит», соредактор он-лайн журнала «КРАПИВА». Член Союза писателей С-Петербурга с 2007 г. Закончил Российский Институт истории искусств, кандидат искусствоведения: исследование коллективного перформанса и акционизма. Преподает в Школе вовлеченного искусства Что делать, Московской школе Новой Литературы, Академии им. Вагановой и др. Участник музыкального кооператива «ТЕХНО-ПОЭЗИЯ» и группы «Лаборатория поэтического акционизма». Автор книг стихов и прозы «Товарищ-вещь» (2010), «Товарищ-слово» (2012), «Тексты с внеположными задачами» НЛО, 2015, «Not A Word About Politics!», Cicada Press, 2016. Тексты переводились на английский, голландский, итальянский, немецкий, польский, словенский, украинский, чешский, финский и французский языки. Живет в Санкт-Петербурге.