Заметки о сексе, разлуке и любви

Воскресенье

На фотографии в тиндере ты танцуешь в ночном клубе с поднятыми руками. Кисть левой руки намечает такой изящный изгиб, как будто ты машешь платочком уходящему в даль поезду, и желтый свет от прожектора, и блестки на твоем лице переливаются всеми цветами радуги. Я кликаю на картинку, чтобы узнать о тебе что-нибудь еще. Высшее образование, три языка, trans, pédé, queer. И потом, в самом низу профайла : « Je suis kinky. Plutôt sub et maso. Ma manière de lâcher prise ».

Я пишу тебе сообщение как ныряют в холодную воду. С разбега и задержав дыхание. Я говорю, что мне очень хочется играть на русском. «Не подумай, что я экзотизирую. Просто раньше мне доводилось играть только на французском, и мне не терпится почувствовать эту силу и власть, которую я получаю во время сеанса подчинения/доминирования, в моем родном, в моем больном языке».

И вот ты сидишь напротив меня и улыбаешься так, как будто смотришь на большой, розовый, обильно украшенный кремом и фруктами деньрожденческий торт. И по твоему выражению лица, по вопросам, которые ты мне задаешь, по телесной дистанции, которую ты держишь, а вернее не выдерживаешь со мной, стараясь приблизиться еще, а потом еще немного, по всем этим по отдельности ничего не значащим пунктирам влечения в эту первую встречу я понимаю (чувствую? узнаю?), что наше притяжение взаимно. Что, если я, еще не видя тебя, уже думал_а о том, какую позу я заставлю тебя принять, чтобы как следует отшлепать тебя за плохо выполненное домашнее задание, ты тоже умираешь от желания — пойди пойми почему — встать передо мной на колени и умолять, чтобы с высоты моего великодушия я вынес_ла тебе строгий, но справедливый приговор. Короче говоря. В начале робкой и недоуменной весны 2021-ого года, когда только-только закончился локдаун, магазины еще закрыты, действует комендантский час, и люди с большими предосторожностями выползают из зимнего плена своих уютных, припудренных ароматным тальком квартир, мы сидим плечом к плечу на зеленом холме в городском парке и идеально подходим друг другу, как идеально сцепляются вместе детали из одного набора инструментов, как ты ищешь нужную насадку для дрели, ищешь-ищешь, никак не находишь, куда-то она запропастилась, наверное, в последний раз закатилась под диван, и вдруг оказывается, что вот же она, нужная насадка, что надо было просто навести порядок в этом чемодане, все равно реорганизация давно напрашивалась, вот и теперь у тебя есть и дрель, и дырка в стене, и инструменты все аккуратно сложены. И от этого чувства удовлетворенности, от твоего смеха, от бутылки пива с похмелья, от солнца, греющего щеки, от ветра, вклинивающегося за отворот пальто, от всего этого света, нежности, возбуждения, я охуеваю, не зная, что сказать. «Ну, спишемся тогда, ладно?» «Давай встретимся в четверг», — отвечаешь ты.

Четверг

«Добрый вечер, Лена. Спасибо за приглашение. Я принес бутылку Просекко и манговый сок. Надеюсь, что ты любишь либо одно, либо другое, но, если нет, то ничего страшного, мы напоим вином голубей».

Так глупо приходить в гости и снимать маску, не знать, куда ее положить. Так странно приходить в квартиру к человеку, которого ты видишь второй раз в жизни, зная, что ты пришел, чтобы отдать ему в распоряжение свое тело. И нет, это совсем не похоже на hookup. На секс-дейт ты приходишь с пониманием, что, может, большого удовольствия и не получишь, но, по крайней мере, можно будет поставить галочку в каком-то мысленном календаре, что, вот, мол, в этот день я ебался. Ты приходишь, вы целуетесь, раздеваетесь, трахаетесь, потом ты одеваешься и уходишь. И если все идет нормально, если ты не напал_а на какого-нибудь насильника или мудака, по большому счету ты сохраняешь контроль над ситуацией. Это всего лишь трах. Мы все ебемся. Некоторые начинают раньше, кто-то позже, кому-то это, в общем, не интересно, кто-то в этом более или менее приуспел_а и даже знает, как получить оргазм во время первого раза с новой партнершей или партнером. Но, так или иначе, секс — это как пописать. Отряхнулся и пошел.

Во время игры ты отдаешь другому власть над своим телом и головой. Ты уменьшаешься, по мере того как другой возвеличивается. Ты уходишь в subspace и не знаешь заранее, куда заведет тебя этот лабиринт наслаждения и боли, и только твой top обладает силой и властью сопроводить тебя и, когда игра закончится, вывести тебя обратно на свет.

Я думаю о книге американской писательницы, ведьмы и философини Starhawk, которая называется «Dreaming the Dark: Magic, Sex and Politics». Starhawk пишет о том, что люди забыли темную материю: изнанку мира, на которой все держится, и из которой все и состоит. Что люди боятся тьмы. Боятся магии. Что люди противопоставляют тьму свету в неуместной и губительной дихотомии, в которой тьма — это что-то грязное, порочное, разрушительное, тогда как свет ассоциируется с чистотой и невинностью. Но все самые страшные, самые разрушительные вещи совершаются на свету. Войны. (Политическое) насилие. Угнетение. И — власть. Но Starhawk различает две категории власти. «Власть над» и «власть изнутри». В других феминистских текстах эта вторая категория власти еще называется «власть с». И если «власть над» (кем-то) — это власть политиков и убийц, власть, обладающая разрушительной силой, то «власть изнутри» (меня, изнутри каждой из нас) — это способность созидать, способность создавать вещи, это сила, которая может быть бесконечно разделена с другими, не теряя в интенсивности. «Власть изнутри» создана для того, чтобы делиться ею с другими, она и есть — совместное действие. И эта власть — магия, эта власть — страсть, эта власть — творчество, и мы черпаем ее из глубины мира, чтобы с ее помощью вместе преобразить мир.

Когда мы играем, ты добровольно отдаешь мне свою «власть над». На определенный срок и в строго оговоренных рамках (я никогда не сделаю ничего, о чем бы мы не договорились и никогда не нарушу твоих границ, о которых ты заранее мне рассказал), ты соглашаешься вступить в пространство, в котором у тебя больше нет ни над чем власти. Я же, с твоего разрешения, принимаю над тобой власть. И в этой добровольной передаче «власти над», в этой уступке, в этом даре, в этом жесте бесконечной уязвимости, хрупкости, искренности — совместно мы припадаем к неисчерпаемому источнику «власти изнутри».

У тебя теплые руки. Замечаешь ли ты, что я боюсь к тебе прикасаться? Я завязываю тебе глаза черным платком, и только потом, удостоверившись, что ты не видишь моего смущения, я наконец могу дотронуться до тебя. Но я не спешу. Я веду тебя по коридору с завязанными глазами, в полной тишине. На подходе к спальне я останавливаюсь и отступаю от тебя на пару шагов. Слышишь ли ты мое дыхание? Знаешь ли, где ты сейчас находишься? Где я сейчас нахожусь. Как ты можешь быть уверенным, что я все еще рядом с тобой? Что я не оставил_а тебя одного в темноте и не ушл_а? Куда. «Сделай один шаг в моем направлении». Ты неуверенно шагаешь, покачиваешься. Хорошо. «Сделай два шага». Ближе. «Три шага». Ты почти в моих руках. Я открываю дверь в спальню. Беру тебя за руку. У тебя теплые руки. Я закрываю за тобой дверь и прижимаю тебя к стене. На пару секунд оставляю тебя стоять одного. Включаю музыку. Это «Стук бамбука в одиннадцать часов», альбом «Легкое дело холод». Такая ночная, нежная музыка. Вот. И теперь. Теперь я снова подхожу к тебе, на этот раз очень близко. Так близко, что я в первый раз чувствую твой запах. Как его описать? Эта неописуемость запахов. По запаху я узнаю, какая именно между нами связь. «Мне нравится твой запах» — эти слова еще ничего не значат. «Ты вкусно пахнешь» — скорее всего, у нас будет или уже был секс. Сравните. Я чувствую твой запах и не могу ничего сказать. Я просто уже навсегда запомнил_а его. Я знаю, что буду тебя по нему узнавать. С закрытыми глазами. На своей собственной коже. Через несколько дней, когда с утра я возвращаюсь от тебя домой, снимаю футболку и понимаю, что она насквозь пропиталась твоим запахом. Запах, которому ты говоришь «останься со мной еще немного» перед тем как идти в душ.

Дальше? Я раздеваю тебя, я учусь узнавать на ощупь твое тело. Губами и языком. Родинки. Постоперационные шрамы. Какой формы твои предплечья? А бедра? А что будет, если провести тыльной стороной ладони в том месте, где талия переходит в пах? То, как разжимаются твои губы, когда я подношу пальцы тебе ко рту.

Дальше? Веревки, их жесткая и шершавая материя. «Мне нравится прикосновение этой материи к моему телу». — «Тебя не спрашивали. Заткнись». То, как ты вздрагиваешь, когда я привязываю твои руки к ножкам кровати и вдавливаю тебя в матрас. Горячий воск, текущий по твоим бедрам. И пламя свечи. Я хочу, чтобы ты видел это пламя, поэтому я развязываю тебе глаза: ты можешь смотреть. Смотри на меня. Вот я, держащ_ая над тобой горящую свечу. Вот ты, привязанный к кровати в неудобной позе, не в силах пошевелиться. Вот я, стою над тобой в полный рост, таким образом, что ты лежишь у меня между ног. Вот ты, снова закрываешь глаза: от унижения и страха. Вот ты, снова закрываешь глаза: от удовольствия и боли. Вот я, хочу прижаться к тебе всем телом, такая нежность переполняет меня до краев, такая нежность по отношению к твоей беспомощности, к твоему доверию, к твоей красоте.

«Лена». — «Да». «Можно, я положу голову тебе на колени?». — «Да». Ещё.

Зачем молиться, когда можно читать стихи?

Наши отношения с Ви совсем другие. Ви одержима. И прекрасна. Она так давно знала о своем мазохизме и так долго не решалась дать ему зеленый свет, что теперь, когда после долгих лет воздержания она начала играть, ее ничем не остановить.

Ви говорит: «Я больше никогда не буду заниматься ванильным сексом».

Ви говорит: «Я смотрю тебе в глаза, но я не замечаю, как ты одет_а».

Ви говорит: «Да, Моя Госпожа» или «Да, Мой Господин». — Это, в общем, главное, что Ви мне говорит.

В субботу утром я приезжаю к ней на трамвае, на набережную канала Урк, пить кофе и читать книжку на укутанной еще прохладным весенним солнцем веранде. Мне хочется погрузиться в её quotidien. Проскочить незамеченн_ой в её повседневность, подсмотреть: как живёт без меня человек, которого я раз в две недели избиваю до синяков, которые на следующий день она с любовью присылает мне по WhatsApp. У Ви регулярно случаются панические атаки. Она любит мастурбировать, но не даёт никому другому притрагиваться к своему клитору. Вместо этого она предпочитает анальный секс. Пока мы стоим у плиты и ждем, когда кофеварка зафырчит, я прячу лицо в её шею, целую ямочку между её ключицами и нежно, но настойчиво прижимаю её бедра к своим. Ви шепчет мне на ухо: «Je veux que tu me baise dans le cul contre le vitre. Je veux jouir avec tes doigts dedans ». J’ai le temps de penser : moi je veux que tu jouisses carrément avec ma bite dedans, baby. Но я улыбаюсь: «Я тоже очень хочу». «В следующий раз, Ви». «Un de ces quatre on fera ça, je te le promets ».

Ви выучила для меня стихотворение Рене Вивьен. Стихотворение о желании и страсти, в котором поэтесса описывает возбуждение, овладевающее её любовницей от её прикосновений, и ожидание и страх, примешивающийся к наслаждению от любовной игры. Наша игра состоит в том, что Ви в роли ученицы должна как можно лучше прочитать условленное стихотворение, а я, её учитель, заставляю её повторять заученные наизусть строчки снова и снова в поиске недостижимого совершенства.

Мне особенно запомнилась сцена, которую мы поставили однажды вечером. Я приш_ла к Ви поздно, после работы, после целого дня занятий в Зуме. Я был_а уставш_ая, и мне хотелось какой-то медленной, медитативной и наполненной сакральным смыслом игры. Сначала я долго заставлял_а Ви убирать раскиданные по квартире вещи. Затем я заметил_а, что на журнальном столике остался влажный след от стакана, который Ви мне принесла, когда я только пришл_а, и несколько капель воды тут и там. Я попросил_а Ви вытереть воду. Она взяла вафельное кухонное полотенце, попыталась вытереть им со стола, но стол от этого только стал еще более мокрым, и теперь вода красовалась влажными разводами прямо у Ви перед носом. Я взял_а ее за шею и, резко надавив на затылок, прижал_а щекой к мокрой поверхности стола. «Ты думаешь, что это называется «вытереть со стола», Ви? Тебе кажется, что ты хорошо выполнила то, о чем я тебя попросил?» «Нет, Мой Господин. Я чувствую, что стол еще влажный». «Вот именно, Ви. Вот именно». «Теперь сними свой свитер и вытри этот стол насухо, чтобы на поверхности не осталось ни одного мокрого пятна. Ты поняла меня?» «Да, Мой Господин». И Ви стала раздеваться и вытирать стол. А я наклонял_а стакан и снова проливал_а воду на только что вытертую поверхность, еще и еще. Я заставлял_а ее снимать одну за другой свои вещи и вытирать эту воду со стола сначала свитером, потом джинсами, потом футболкой, трусами. Пока она не осталась совсем голая. Тогда я приказал_а Ви аккуратно сложить мокрую одежду на стул, взять подушку для коленей и встать передо мной на колени посреди комнаты. Я сказал_а Ви: «Послушай, настоящая поэзия — это молитва. Ты будешь читать стихотворение с таким трепетом и с такой любовью, как будто ты обращаешься к Богу с самой сокровенной и самой насущной своей мольбой. Раскинь руки в стороны в форме креста. Вот так. Видишь пламя этой свечи? Пока ты читаешь стихотворение, я буду лить горячий воск на твои ладони, руки и предплечья. От кончиков пальцев правой руки до кончиков пальцев левой. Если ты ошибешься, я остановлюсь там, где ты остановилась, и начну сначала. И так пока молитва не будет услышана. Пока Бог не благословит тебя. Тебя и это стихотворение. Ты поняла?» «Да, Мой Господин». «Теперь читай».

Эта сцена так и стоит у меня перед глазами. Ви, обнаженная, посреди тускло освещенной комнаты на фоне тяжелых замшевых занавесок. Звук ее голоса, мелодично повторяющего чувственные строки Рене Вивьен, то шепотом, то срывающийся от боли и переходящий почти на крик. Желтая подушка на полу. Ее раскинутые в сторону руки. И красный воск, стекающий по предплечьям на пол, на грудь, между лопаток, к основанию спины.

«Ви». «Да, Мой Господин». «Терпи. Я знаю, что ты выдержишь. До Бога осталось совсем немного».

Я ухожу, оставив Ви дрожащими руками прижимать к сердцу потухшую свечу.

Вот на что я дрочу

Вот на что я дрочу. На то как ты, связанный, лежишь на полу в собственной моче, крови и грязи. Я вынимаю кляп у тебя изо рта для того, чтобы тебя поцеловать. Я достаю тебя из этого дерьма, осторожно помогаю тебе подняться и веду в душ, где нежно и методично под горячей водой смываю с тебя все следы закончившейся игры. Я дрочу на то, что это только игра. На то, что я могу с тобой сделать, и на то, что моя власть над тобой небезгранична. Я дрочу на то, что, «избив» или «изнасиловав» тебя, я здесь с тобой, рядом, для того чтобы укутать тебя в одеяло, для того чтобы принести тебе горячий чай, для того чтобы удостовериться — по-настоящему удостовериться — в том, что твоя психика в порядке, что твоя вагина в порядке, что ты в порядке, и что ты снова слышишь, видишь, понимаешь меня. Я дрочу на то, что одновременно могу быть злодеем, который тебя убивает, и героем, который спасает тебя, на самом деле не являясь ни тем, ни другим. Я дрочу на то, что могу быть твоим партнером, просто твоим партнером, любящим и нежным парнем, на которого можно положиться, и который знает, что ты предпочитаешь на завтрак. И на то, что я могу быть твоим ночным кошмаром, твоим тайным эротическим желанием и твоим страстным любовником одновременно. Я дрочу на нашу нежность. На нашу отвагу. На наши слабости и наше безумие тоже. Я дрочу на то, что, я знаю, в другом контексте могло бы свести меня с ума. Я дрочу на собственный страх. Я дрочу на свои травмы. Я дрочу на то, что никто никогда не сможет сделать для меня. И на то, что, вопреки всему, ты для меня и делаешь. Ты даешь мне почувствовать себя сильным, спокойным и могущественным в сценарии, в котором в реальности я вижу себя застывшей в панике, слабой и беспомощной перед кем-то, кому нет до меня никакого дела. Ни до меня, ни до моей крови, боли и мочи. Я дрочу на то, что ты мне позволяешь снова и снова переиграть, переписать этот сценарий. И на то, что нам всегда есть друг до друга дело. Что только до этого нам и есть дело в этой игре.

Конфеты «Мамба»

Но проблема в том, что за пределами игры есть я и ты. Твой запах, с которым я ухожу домой. И мои чувства, которые делают меня предательски уязвим_ой, заставляя в рабочее время, вместо того чтобы проверять контрольные студентов, писать этот текст. Проблема в том, что, раз за разом прижимая тебя к груди после двухчасового сеанса садомазохизма, я начинаю все сильнее привязываться к тебе. Потому что ты доверяешь мне свои самые секретные желания. Потому что я позволяю тебе смотреть на меня dans tous mes états. Потому что, шучу я, «ты похож на эльфа с этими сиреневыми волосами». Потому что ты говоришь на всех моих языках. Потому что. Ночью в парке мы лежим на пустынном стадионе, и вкус твоих губ напоминает мне жевательные конфеты «Мамба», за которыми мы бегали с одноклассницами после уроков в ларек у метро.

И проблема в том, что однажды утром ты говоришь мне: «Ленни, я очень хочу проводить с тобой время, но я не влюблен, прости меня, мне кажется, что я не влюблен в тебя, а ты…» «А я — да».

И я ухожу, еду на красном велосипеде вдоль канала, вдоль трамвайных путей под промозглым апрельским ливнем. В ушах звенит и в голове пусто. Я бы так хотел_а, чтобы все это было как-то по-другому. Это игра. Это всего лишь игра, Ленни. Но нет. И я завожу велосипед в гараж, промокш_ая до нитки. Я так хочу тебя. И все это так по-идиотски, так привычно, так глупо и несправедливо хрупко.

Среда

Рандеву с Ви.

_______________________

Ленни Смирно (1988) — автор_ка прозы и стихов, исследователь_ница, переводчик_ца. Ленни иденцифицируется как персона с подвижным гендером и в данный момент находится в сердце трансперехода из «Ж» в неизвестность. Ленни родился и вырос_ла в Ленинграде, в 2014 году эмигрировал_а во Францию. Статьи и переводы публиковались в журналах Критика Феминистична, Сеанс, Просторы, а также в других изданиях на русском, французском и английском языках.

Предыдущая публикация на Ф-письме: Смерть Дантеса