Хорошо спится, хорошо спится, хорошо спится!

А на полу подушки серые. И у лисы лап четырнадцать. Лишь бы в лесу не наткнуться на мину. 

Я не был в Тбилиси. Это ночь была. Честно.

Звёзды лопались. Синий потолок давил на город. И Гига сидел напротив меня. Он был совсем плох. Дарил увесистые слёзы воевавшей скатерти. 

Почему? Думал я. И делился на кислые части, уговаривая темноту ответить. Думал. Но зачем было думать? Так решил кто-то. И всё. И не лезь не в своё дело.

Но не было дел. Не было ни одного. И я лез. Не в своё. Маленькое дело. Разве так нельзя? Разве так? И неуверенная фигура голоса моего падала замертво. Маленькое дело.

Маленькое! А у меня была маленькая дырка на рубашке. Красной рубашке. В самом низу. Не видно было остальным.  И что? А мне видно. Я чудовищно расстраивался. И тоже хотел плакать. Как Гига. Но не мог. 

Я искал нитки. Не иголку. Хотя бы нитки. Белые. Зашить бы эту пропасть крошечную… Думал я. Дай ей волю. Проглотит небось. И не заметят. Исчезну. А кто меня будет искать? Гига? Ну нет. Он совсем плох. У него свои дела. Пусть и маленькие. 

Я рубашку в покое оставил. Оставил, признаюсь. Пришлось. И подошёл к Гиге. Не хотел. Заставила совесть. Как ежевичный плевок. Заляпал стену. И крыльцо. Замучила меня. Эта совесть. Гости дорогие. И благодарность выстрелила мимо. Спросил. 

— Это как ты сидишь?

— Никак.

— Так не бывает.

— Бывает.

Бывает! Он так сказал. Я удивился и захотел Гигу ударить. Потому что так не бывает. Какой тёплый ноябрь. Холода за бока кусают. 

Сидеть смирно.

Бывает! Это глупость, конечно. Всем известно. Просто Гига совсем плох. И не понимает. Что бывает, а чего не бывает. Всё не так. 

Раньше был он весел и легок. И почти повесился на заводе, грыз металл и красил кожу. Сломал ногу, передвигая шкаф. Сморкался в подснежник, гордо расхаживал по коврам под палящим солнцем пространства. И жёлтым карандашом рисовал каски. Целовал бархатные щели, в пожаре тонул корабль, плавились пилы в камине. Последний парад на прилавке. 

Пожалуйста, будь нежнее! Режь!

 А сейчас… В горе уменьшился и потерялся. Мне стало за Гигу обидно. И стыдно за себя. Так быть не должно. 

Я пожал ему руку. Шершавую и холодную. Он в этой руке когда-то держал шоколадную гранату. Держал. Она угрожала беспомощностью атаки. Зачем? Не было в ней взрыва. Только детвора восхищалась её приторным величием. Я помню. Где он взял гранату? Где он взял гранату? 

Гига.

Где ты взял гранату?

Спросил Я.

И спрашивал-спрашивал. Гига не ответил. Не ответил, потому что не ответил. Никаких почему. Я уже говорил. Гига был совсем плох. И плакал. Плакал. Сколько можно? Хотел спросить я. Но не спросил. Не злой я человек. Это доказать несложно. Только доказывать некому. Не страшно! Часто бывает страшно. Сейчас. Часто бывает. Гига. 

Где он взял гранату?

Гига вдруг вскочил, обозначив горячку. Безумными глазами уставился на меня. И вверх поднял руку левую. Не было на ней двух пальцев — безымянного и указательного. Я удивился сначала. Пальцев нет! А потом удивляться перестал. Что тут? Нет пальцев. Но есть колени и уши, нос и локти. И всё. Правда.

Испортилась погода. Пошёл малиновый дождь. Во дворе безликом поскользнулся и умер незнакомец. По имени. Имени.   Выругалась осень. Вот бы вернуться домой. И похвастался рукой Гига. И я его хвастовство принял. Впитал. Ответить не смог. Стало тошно и страшно. Гига плакал и тряс рукой. А я сидел мёртвым воробьём, исключив возможность шевелиться. Но словами торговал. 

— Где же пальцы, Гига?

— Не знаю. 

— Потерял. И не знаешь?

— Не знаю.

— Не дело!

— Почему это? Привык.

— Привыкать нельзя. Два пальца! Найдем.

— Вернём?

— Вернём.

— Скучаю я по ним. 

— Как же не скучать?

Где могли пальцы спрятаться? Где угодно. Проворные и смелые. Почему они сбежали? Подлецы. И по утрам зарядка.

Гига плакать продолжал. И я понимал его. Без пальцев становилось тоскливо. Зажимал я указательный и безымянный, делая вид, что не так давно тоже лишился двух. 

Может оторвало их той шоколадной гранатой? Но она обещала не взрываться. Можно ли верить обещаниям? Обещаниям и сравнениям. 

Или забрала пальцы алая звезда? Суровая и острая. Звезда-пила.

Я путался и злился. Гига плакал. Мы искали пальцы. Как они выглядят? 

— Помнишь пальцы свои?

— Не помню.

— Как же так?

— Понятия не имею.

— Вспоминай.

— Вспомнить не смогу. Я их отпустил.

— Отпустил?

— Отпустил. Они гуляют по площади. 

Поехали, Гига. Поехали. Мы провалились в метро. Гига плакал. И тряс рукой. И тряслись с рукой вагоны. И тряслись рожи, вдавливаясь и выступая. 

Я не хотел помогать.

Помочь хотел.

Сначала хотел. 

Потом чужим стал и чёрствым.

Гига не знал. Он плакал. И тряс рукой. Жалость во мне не просыпалась. И во сне напивалась желчью. Лишь бы жить. Я спасти желал. Но не успевал. Или не желал успеть. Догонял пальцы. Безымянный и указательный. Ловкие. 

Зачем Гига им свободу дал? Это пальцы! Им свобода не нужна. Пускай живут, как все. Решили. Если найдем, непременно накажем. И Гига их не отпустит. Никогда.

Метро нас выкинуло. Площадь. Идём. Гига плачет. И трясёт рукой. Я его стараюсь утешить. Это, конечно, глупость.  Утешай-утешай, а тоскливо без двух. Снова зажимаю указательный и безымянный, чтобы понять Гигу. Понимаю, кажется.

А Гига понять меня не хочет. Как это? Я  ему помогаю искать пальцы. Его пальцы. А он плачет. Не плачь, Гига. Мешаешь. Я не железный. 

Я из грязного фарша и теста. 

На площади тяжело дышать. Народ собирается в змею. И ползёт на нас. Все смеются. И я смеюсь. А Гига плачет. 

Я говорю. Давай купим новые, Гига!

Ты про что? Пальцы. Какие пальцы? Дело не в пальцах. Дело в площади. Где мы? А? Дело в этом. 

И в красивой лестнице.

К нам подбегают пожилые близнецы. Слева — Ко. Справа — Ба. Подайте! Просим! Подайте. Просим! Подайте. Просим!  Кричат они. Я молча смотрю на их рыхлые лица, разбавленные ацетоном. 

А Гига не плачет. Он толкает Ко с лестницы. 

Это плохо.

 Ко падает и голова его раскалывается на две части. На ступенях остаётся бордовая каша. Собаки слизывают кровь с поверхности. И тело выбирает спокойствие. Так бывает? Не знаю. 

Что вы наделали? Что натворили? Милиция! Ба размахивает руками. И прыгает перед Гигой. А Ко не прыгает. 

Гига снова плачет. 

Толпа разглядывает труп. Убийца! 

Ба показывает пальцем на Гигу. 

Убийца! 

Невезение. Думаю я. Поганый день. Пога-а-а-ный. 

Убийца! Скандируют зеваки. Убийца! 

Подайте! Просим!

Ба приседает и стонет. Мёртвый Ко дёргает его за уши. 

Убийца! 

Гига облизывается, расстёгивает ширинку. И аккуратно вытягивает обыкновенный секатор.