В Москву приезжает, вероятно, самый известный современный лютнист, голландец с нью-йоркской пропиской Йозеф ван Виссем. Его выступления — больше, чем просто концерты: это, по выражению самого музыканта, сеансы «освобождения лютни». Этим делом ван Виссем занимается в хорошей компании: несколько его альбомов сочинены и записаны в соавторстве с кинорежиссёром Джимом Джармушем, а за саундтрек к его фильму «Выживут только любовники» композитор получил награду в Каннах. Кроме того, в его резюме — написание музыки к картине «Послы» Ганса Гольбейна по заказу лондонской Национальной Галереи и «озвучка» компьютерной игры Sims Mediaeval. В столице ван Виссем также даст не вполне обыкновенный концерт: дело будет происходить в лютеранском соборе, а в программе, помимо его собственных произведений, значатся сочинения видных композиторов XVI-XVII вв.

Концерт Йозефа ван Виссема состоится 6 ноября в Кафедральном соборе святых Петра и Павла, билеты можно приобрести онлайн.

— Начнём с предстоящего концерта. Насколько я понимаю, в нём прозвучат не только ваши композиции, но и музыка таких композиторов, как Монтеверди и Каччини. Насколько типичен для вас такой способ построения программы — или это новый опыт?

— Нет, не новый — со мной такое иногда случалось. Я хорошо отношусь к подобным временным перекличкам, тем более что между старинной музыкой и моими композициями немало общего. Например, ладовая основа — в противовес более поздним представлениям о тональной системе.

— Помнится, на альбоме «A Rose By Any Other Name», вышедшем несколько лет назад, вы играли анонимную лютневую музыку времён Ренессанса и Барокко. А известные композиторы тех времён, такие как Монтеверди, тоже писали для лютни или она считалась слишком «низким» инструментом?

— Нет, лютня тогда была буквально повсюду. На ней играли во всех слоях общества, её звук можно было услышать и в тавернах, и при дворах королей и герцогов, и в домах самых обычных людей. В сущности, это был наиболее демократичный инструмент той эпохи — одновременно и народный, и вполне рафинированный. Кстати, звук хорошей лютни больше похож на звук клавесина, а вовсе не гитары.

— На многих ваших дисках написано, что вы играете на ренессансной лютне и на барочной лютне. В чём разница?

— Во-первых, в настройке — барочная лютня настраивается от ре-минора, а в эпоху Возрождения лютни обычно настраивались в мажоре. Ну и плюс, разный размер: ренессансные лютни более компактны, чем барочные.

— Интересно, что в эпоху Возрождения и затем в эпоху барокко лютня была очень популярна, а потом как будто отрезало. Я вот пытаюсь вспомнить какие-то значительные классические или романтические произведения, в которых бы она звучала, — и не могу. Неужели она правда исчезла?

— Именно так. Исчезла на 250 лет, как будто её засосала чёрная дыра. В следующий раз о лютне заговорили только в 1920-е годы в Германии, в связи с движением, которое называлось «Вандерфогель» — но и тогда это были не аутентичные инструменты, а своеобразные гибриды лютни и гитары. Тем не менее, поскольку это движение пропагандировало возвращение к природе, прочь от джаза и вообще городской культуры, то и лютня здесь пришлась кстати. Жаль только, что через десять лет члены клубов «Вандерфогель» благополучно влились в гитлерюгенд.

— Насколько я знаю, вы называете свою деятельность «освобождением лютни». Можно чуть-чуть подробнее — от чего вы её освобождаете? И насколько успешно идёт процесс?

— Я освобождаю лютню от груза постылых ассоциаций, который за ней волочится. И от не менее постылой академической интерпретации, согласно которой её место — разве что в музее. На деле же лютня — народный инструмент; это история для людей и про людей, а вовсе не нечто узкоспециальное, интересное горстке историков. Что касается процесса, то да, мне кажется, что он потихоньку идёт — но, конечно, ещё далёк от завершения.

— Вы уже довольно давно живёте в Нью-Йорке и именно здесь стали играть на лютне, а не в родной Голландии, где это кажется более естественным занятием: в конце концов, лютня европейский инструмент. Почему так вышло?

— Дело в том, что на многие вещи интереснее — и перспективнее — смотреть снаружи, а не изнутри. Переехав в Америку, я смог под другим углом взглянуть на Европу — и в конечном счёте это привело меня к игре на лютне. Кстати, знаете, какие первые слова мне сказал мой местный преподаватель? Он сказал: если всерьёз хочешь играть на лютне и сделать это делом своей жизни, сочиняй свою собственную музыку для этого инструмента. В Европе я бы никогда в жизни не услышал такое от учителя музыки — там совсем другое отношение к процессу. Подозреваю, что европейские лютнисты-«классики» до сих пор считают меня наглым выскочкой. Хоть и довольно известным — но всё же выскочкой.

— Как пишется музыка для лютни? Я знаю, как это зачастую происходит у гитаристов — они просто сидят, перебирают струны, импровизируют, и в какой-то момент рождается перспективная идея. А у вас дело обстоит похожим образом или совсем по-другому?

— Я обычно начинаю с того, что играю старинную музыку — и именно из этого репертуара черпаю идеи для собственных композиций. Многие из них устроены по принципу зеркального отражения: берётся некая барочная тема, я записываю её в лютневой табулатуре, а затем проигрываю задом наперёд.

— А теперь, с вашего позволения, короткий бытовой вопрос: каково это, путешествовать с лютней? Много ли она весит, можно ли брать её в ручную кладь или приходится сдавать в багаж?

— Нет, к сожалению, её нельзя взять в ручную кладь. Только в багаж — ну, или выкупить под неё отдельное место.

— В целом, ваши гастроли с лютней — не сродни ли они странствиям менестрелей по Европе в ренессансные времена? Разумеется, с поправкой на XXI век и увеличившиеся расстояния: из Нью-Йорка до Москвы нет сухопутной дороги.

— Мне нравится это сравнение. Я очень люблю гастролировать — в тот момент, когда я оказываюсь в поезде или в самолёте, мой мозг как будто переключается в режим путешествия: именно в этот момент, задолго до выхода на сцену, я уже начинаю погружаться в состояние концертного транса. Кроме того, мне импонирует само мировоззрение менестрелей: бунтарское, не признающее авторитетов… Я думаю, что художники и музыканты — это последние люди на земле, способные бросить вызов культу денег. Правда, мало кто в действительности так поступает.

— С недавних пор вы не только играете на лютне, но и поёте. Означает ли это, что чисто инструментальная музыка всё же неспособна передать всю ту информацию, которую вы стремитесь донести?

— В каком-то смысле да: тексты моих композиций — это действительно сообщения, которые я предназначаю слушателям, своего рода слоганы. Но в общем и целом, я пою лишь затем, чтобы привлечь большее внимание к лютне. Я совершенно не считаю себя одарённым певцом — да и мои любимые вокалисты это, в основном, те, кто толком не умеет петь.

— А вопрос аутентичности перед вами стоит? Для многих из тех, кто в той или иной степени занимается старинной музыкой, это, насколько мне известно, довольно важный вопрос: как сделать так, чтобы композиция XV или XVI века и звучала так, как она звучала «при жизни».

— Но у меня сразу возникает контрвопрос — а что такое «аутентичность»? Кто решает, аутентично то или иное исполнение или нет? Знатоки старинной музыки? Но разве они были живы в XVI веке? Или у них есть возможность послушать записи тех времён? Я такой возможности точно лишён.

— Хорошо, тогда спрошу иначе. Представим, что человек из XV века — тот же самый менестрель — с помощью машины времени перенёсся в наши дни. Как вы думаете, ваши композиции для него встали бы в один ряд с его собственным ренессансным репертуаром? Или они насыщены современным содержанием, которое он не смог бы понять?

— Я бы сказал, что моя музыка — вне времени. Но слова — другое дело. Здесь, боюсь, у него не было бы шансов. Например, в одной из композиций я использую словосочетание «посадочный талон»!

— В числе прочего, вы известны саундтреками — прежде всего к фильму «Выживут только любовники» Джима Джармуша. Как вы работаете над киномузыкой: просите ли прочесть полный сценарий или даже показать вам уже отснятые сцены или вам достаточно, чтобы режиссёр просто дал понять, какое «настроение» ему нужно для того или иного отрывка?

— Хороший вопрос. Я пришёл к выводу, что любой видеоряд только отвлекает меня, когда я сочиняю музыку. Что касается сценария, то я пробежал глазами сценарий «Любовников», но при работе решил с ним не сверяться. Вместо этого я писал музыку, исходя из общего ощущения, которое я получил от текста, а также вообще от фильмов Джима. Мне кажется, что создать саундтрек под конкретную картинку смог бы и ребёнок. Я же действую по-другому.

— Напоследок вернёмся к вашему концерту, который в этот раз пройдёт в церкви. Насколько привычен для вас этот антураж и каким вы видите идеальное место для исполнения вашей музыки — клуб, концертный зал или, может быть, как раз церковь?

— Я довольно часто играю в храмах, там хорошая акустика. Идеальное место — да, пожалуй, это как раз и есть церковь средних размеров, где много воздуха и реверберации. Благодаря этому, не приходится долго выстраивать верный звук. И без звукорежиссёра тоже можно обойтись!

— А разве в эпоху Возрождения, когда лютневая музыка переживала расцвет, инструментальную музыку как таковую не запрещали исполнять в церкви?

— Нет-нет, это в Средние Века действительно считалось, что инструментальная музыка — порождение дьявола, и в храмах допускалось лишь вокальное многоголосие. Но к XV веку ситуация изменилась! Так что, давая концерт в церкви, я не нарушаю никаких законов — в том числе и ренессансных.

Московский концерт Йозефа ван Виссема состоится 6 ноября в Евангелическо-Лютеранском Кафедральном соборе, начало в 21.00.