Как тварь сделалась тленною, когда тело твое стало тленным, так и тогда, когда тело твое будет нетленным, и тварь последует за ним и сделается соответственною ему (Иоанн Златоуст. Беседы на Послание к Римлянам, XIV, 5)

…Поставлен он господином и царем всех тварей… по его пленении, пленена уже с ним вместе служащая и покорствующая ему тварь; потому что чрез него воцарилась смерть над всякою душою… (св. Макарий Великий. Беседа 11)

Тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучается доныне (Рим. 8, 19-22)

Наверное, моя собака — единственное, что заставляет меня жить. Мне привиделись глаза моей собаки, когда в очередной раз я лежала и воображала, как перерезаю себе вены левой руки опасной бритвой. Мне представлялось, как я лежу с окровавленной рукой, забыв закрыть дверь комнаты, и собака подходит ко мне медленно, кладет голову на кровать и смотрит этими протяжными собачьими глазами. Потом бы она залаяла в нетерпении и растерянности. Мне становится стыдно.

Каждый день, я стараюсь обещать себе не думать эти пагубные мысли. Тем не менее, надо признать, что в способах достижения исхода я весьма ограничена: под рукой лишь колющие и режущие предметы, включающие в себя материнский арсенал кухонный утвари и опасную бритву друга. Не смотря на огромное количество электрических розеток в доме (хотя бы только в одной моей комнате величиной не более 13 квадратных метров их 10 штук) все они в моем деле бесполезны. В медикаментах я ничего не смыслю, а вынужденно осваивать фармакологию слишком тоскливо. Никаких крючков, отвесов, перекладин в доме нет, даже лестница — и та без перил. В большой деревянной комнате, которая задумывалась как «зимний сад», а теперь завалена ненужными книгами, аппаратурой, гамаком, зеркалами, подушками, сыну человеческому, списавшему и себя в утиль, увы, голову преклонить негде. Ведь даже для того, чтобы приспособить гамак, три года лежащий там, меняя лишь углы своего нахождения, необходимо ввернуть в потолок крюк, а потолков под весь этот вес не находится.

Перебирая домашние предметы, я их, неповинных, желающих мне только добра, словно обижаю своей неучтивой инвентаризацией. Будто стоит за ними всеми кто-то очень маленький и слабый, некий хрустальный младенческий дух, не могущий сдвинуть с места груду душного, спертого, отравленного воздуха, дабы вернуть вещам новую подлинную жизнь, в которой они все так нуждаются… Но что и говорить: в доме, где грудятся самые разные вещи, привольнее всего гуляет эхо. Странно вообразить себе эхо, разрастающееся по типу грибковой плесени, захватывающее себе все новые и новые свободные комнаты, даже самые маленькие. Только свободные от чего? В каждой комнате — эхом гул. Будто сказанное некогда слово продолжает носиться где-то под потолком и оседает только в том случае, если становится понятным. Только тогда его останки можно с чистой совестью вымести с прочим каждодневным сором. А на чердаке, недосягаемом для моего трусливого существования, гниет заживо больной ангел, некогда случайно залетевший туда. Он лежит там весь в сочащихся струпьях, и черви бесшумно падают с его ресниц. Ангел чёрной меланхолии, ангел злой печали. Такие долго не умирают. Они умирают неспешно.

И вот в этом большом доме — собака. Моя собака. Другие, в большинстве своем, способны заметить в ней лишь собаку, просто собаку, которая «друг человека», безымянную собаку, которую жалко, но, впрочем, можно заменить другой собакой. «Каждый кот — это один и тот же кот». То же самое они говорят про собаку. «У тебя ведь была такая же собака в детстве?» Поднимите глаза свои с места, на котором стоите, возьмите постели ваши и отправляйтесь в поисках собаки — чтобы только взглянуть ей в глаза! Вдохнуть аромат ее мудрого детского взгляда. Может быть тогда откроются вам и лицо коня, и улыбка рыбы, и песня дрозда, и крик муравья, и скромная душераздирающая красота медузы, выброшенной на берег. Был дождь. Много зонтиков, все глядели в пол, и я глядела, и мне навстречу двигались собачьи лапы, обутые в синие галоши. Собака цвета молочной пенки, большая, лохматая, шлепала по лужам терпеливо, с простотой утомившегося животного, так ласково и доверчиво, что я вдруг заплакала от болезненного чувства неуловимой красоты и какой-то неотменимости. Простые жесты честного природного тела — благая весть, непереводимая на языки мира.

Как-то мы шли по полю, было уже темно, много комаров, и я заговорила про долготу дней человеческих, вспоминая 89 Псалом: «70 при большей крепости 80»; а один как бы между прочим сказал, будто бы за мою собаку: «а у меня только 20». Невыносимо. Они говорят: разве можно так беречь ее, это же не ребенок, «я бы сбежал», говорят они. Не понимают. Я могу им рассказать, но почему-то стыдно; потому часто и звучит словно оправдание: «ну вы понимаете, просто много опасностей, а он не слишком воспитан, да и подраться любит, а не умеет» и так далее в таком же духе. А надо бы просто: «вы не понимаете и потому думайте себе, как знаете». А как можно не понять? — Ведь не мохнатый же заводной механизм перед тобой машет хвостом, не средство передвижения, не инструмент прикладного ума. Но — подумать только — некто отзывчивый к моему голосу, тончайшим образом умеющий, даром наделенный слышать. Живое разумное зеркало простеца. Чистой воды лужа, найденная в непроходимом лесу. И если лес может быть городским, то это именно такой лес. Среди всей этой огромной помойки, грязи, сора и мучительной тесноты на меня смотрят и спасают глаза моей собаки, в которых одна только душа.

Молчаливые, терпеливые животные быть может одни на всем свете безукоризненно от начала жизни выполняют самую важную заповедь памяти о мире. Неподдельное собачье веселье, радость от встречи с другом — видели ли вы как радуется собака? Как она, пританцовывая в своей собственной манере, бежит вам навстречу? Как дико было бы не заметить и не ответить на эту радость хоть толикой доброжелательности. Дайте ребенку собаку — он будет расти под опекой добра, под защитой нежных чувств. Не отнимайте и не лишайте ребенка зверя. Собака-поводырь это не профессия, а тайный ответ на людские стенания о жестоком мире. Собака — поводырь в мире, в котором каждый привык быть один. Животные несут тайную, великолепно благородную миссию — научить человека отношениям. И они несут ее так игриво и весело, потому что нет ничего легче, ничего веселее и проще на всем белом свете, чем рай.