Она брала журнал, переворачивала его и начинала листать страницы с конца. Она никогда не листала журналы в одиночестве — для этого всегда требовался зритель. Содержание Vogue не имело значения, нужно было только перевернуть журнал, начать листать с конца, сделать удивленное лицо, рассмеяться, будто бы не осознавала, что делаешь, и сказать: "Ну вот опять листаю с конца". В первый раз люди обычно либо обращают на это внимание, либо хотя бы делают вид, что их интересует такой заурядный факт, как листание журнала с конца. Они задают краткое: "Почему с конца?", или говорят другие дежурные фразы. Но, наблюдая одно и то же действо во второй или пятый раз, они только странно косятся и бросают в ответ какое-нибудь "ага" из вежливости. Снова и снова она повторяет спектакль где придется: на работе, в парикмахерской, дома. Зрители, несмотря на свою необходимость, могут быть любыми, годятся как малолетние дети, так и незнакомки с фольгой на волосах. Она даже не вполне слушает их "угу" и "ага" — любой реакции достаточно, дальше она додумает сама. Когда-то, очень давно, она впервые взяла в руки журнал и случайно открыла его с конца. Кто-то, кто именно — она не помнила, обратил.а на это внимание. Она была еще ребенком, а женщина (пускай будет женщина) сказала что-то вроде: "Вот это да… как ты с конца-то читаешь, ну даешь, чего удумала". Эти слова сдвинули у нее внутри что-то объемное, пазл сошелся, ей вдруг стало всего хватать. На здоровый организм эта доза внимания не произвела бы такого сильного эффекта, но ей хватило. Короче, она подсела. Некоторым подсевшим везет сочетать ломку с навыками, талантами или хотя бы потенциалом их развития. Ей не повезло — доза приземлилась на выжженное поле. После первого детско-журнального прихода она, в погоне за повторением, начала неосознанно пополнять свой фантастический репертуар, но к окончанию института почти перестала придумывать новые сценки. Вместо этого она видоизменяла старые сюжеты, додумывая еще и еще, а потом еще немножко. Переворачивание глянцевых страниц превращалось в историю о том, как она на алгебре решала примеры с конца учебника, а злая училка ругалась на нее за это. Образ училки в данной истории должен был создать противопоставление, подсветить ее особенность и проиллюстрировать конфликт с окружающим миром. Только она ничего этого не осознавала — она подсела слишком рано, чтобы сохранить долю критики. Я слушала про феноменальные спортивные и научные успехи, про чудесные спасения и уникальные таланты. Избежать ее монологов можно было только полным отсутствием реакции. Но когда ломка становилась слишком сильной, не спасали даже демонстративно вставленные в уши наушники. В таких случаях игнорирование порождало обратный эффект — драма накалялась, здравый смысл окончательно растворялся в парах клея Момент. Признаюсь, иногда я специально не реагировала, чтобы посмотреть, до какого уровня она дойдет. Затем я засыпала ее вопросами, демонстрирующими несоответствия и дыры в ее рассказах. В ответ она резко меняла тему. В свое оправдание могу сказать, что тогда я не осознавала, что наблюдаю за обломками человека. Сейчас ей за 50, и она легко находит зрительниц в очередях, в своем офисе, в купе поездов и самолетах. Всеми своими чувствами она ловит их невнятные мычания и снисходительные полуулыбки. Ловит настолько старательно, что иногда находит их там, где не было и краешка взгляда.

Лена Гимпель