— Я могу читать книги по истории часами.

— А что ты сейчас читаешь?

Бат‐Эль сидела на парте. Джинсовая юбка, кофта до локтей, ее одежда отвечала требованиям цниюта. В руках книга, видимо по истории. Это был первый семестр, самое его начало. Я ни с кем особо не общалась, но делить стол в библиотеке со своими сокурсниками было неписаным университетским правилом. В этот раз наша группа нашла целый свободный класс. Большинство делало дз по химии.

Мухамад ходил от одной группки к другой и сравнивал со всеми свои ответы. Он был одним из самых молодых на потоке, кажется, ему не было и 19 лет. Может, поэтому он как будто бы не чувствовал себя чужим. Он, безусловно, не мог не знать о своей чужеродности, но одно дело — знать, другое — успеть как следует прочувствовать на себе.

Бат-Эль рассказывала про морешет — исторические курсы по выбору, которые вы обязательно должны сдать, чтобы получить диплом в Ариэльском университете. Как я позже выяснила, в списке были и довольно неплохие вещи, а многие преподаватели старались донести до студентов разные точки зрения. В тот семестр я не успела записаться ни на один курс морешет. Бат‐Эль продолжала говорить о том, как интересен учебник по морешет. Ее воодушевление заставило меня зайти в Moodle: — Пост-сионизм — История евреев в царской России до большевистской революции — Философия Рамбама — Медицина и врачевание в Танахе — Еврейство Йемена — Кашрут Список продолжался, все курсы были связаны исключительно с еврейской историей и культурой. Если бы я немного подумала над названием "Морешет Исраэль", что дословно переводится как "Наследие Израиля", мне бы это стало очевидно. Но я не подумала. — А что, все курсы только про евреев и иудаизм?

— Да. Это не было попыткой начать политический спор или высказать спорное мнение, это было искреннее удивление, a genuine question. Я, конечно же, была в курсе конфликтов в израильском обществе, но вот чтобы так в открытую, прямо в университетской программе черным по белому разделять, отсекать, да попросту игнорировать — меня это удивило. — И учащиеся с нами арабы тоже обязаны их сдавать? — Да — она поняла, куда я клоню, ее "кен" стало медленнее. — Почему они обязаны учить про нас, в смысле только про нас? А мы про них? — Потому что это наша земля, земля евреев, — ее голос остался ровным, это не первый подобный разговор в ее жизни. — Но ведь они тоже тут живут, — хотела я продолжить свою мысль. — Да, живут, но это наша земля, поэтому они должны подстраиваться под нас, а если не хотят, то пусть уезжают отсюда, по крайней мере я так считаю, это мое мнение — Бат‐Эль перебила меня. Я не стала спрашивать, почему люди, которые точно так же, как и она, родились тут, и у которых точно так же, как у нее, никто не спрашивал, где бы они хотели родиться (и хотели ли вообще), должны куда-то уезжать. Она продолжила читать. Бат‐Эль хорошо училась, получила больше декановский грамот чем я. Она не оспаривала теорию эволюции, как некоторые другие религиозные студентки. Уж не знаю, было ли это результатом ее осознанной приверженности научному методу или ей хватило наличия преподавательниц в тюрбанах, чтобы не сомневаться в изменчивости организмов. Она подружилась с Ноа — самой старшей на потоке, матерью пяти детей. На втором году обучения мы с Ноа попали в одну группу на лабораторных, и она несколько раз со смехом замечала: «Ну ты прямо как Бат Эль, вы обе чем-то напоминаете мне мою старшую дочь, своей прямолинейностью что ли». Я так и не узнала, какие исторические книги она читала как романы.