«Социология базируется, прежде всего, на репрезентативности, выборка должна быть качественной», — сказал ещё в марте 2012 года директор Института приоритетных региональных проектов Николай Миронов, имея в виду то обстоятельство, что фактов нарушений, обнаруженных Лигой Избирателей на последних президентских выборах в России, «слишком мало», чтобы сделать уверенный вывод о том, что в целом по стране «выборы прошли нелегитимно».

Прошло больше четырёх лет, но — действительно, трудно возражать против того, что любая выборка в социальных исследованиях, как с количественным, так и с качественным дизайном, должна быть качественной, т.е. репрезентативной. Репрезентативность выборки означает соответствие её характеристик характеристикам изучаемой популяции (генеральной совокупности), а следовательно — возможность переносить выводы, сделанные при исследовании выборки, на всю популяцию (осуществлять генерализацию). «Классическая» количественная выборка — т.н. «простая случайная», когда неизбежная в любом выборочном исследовании ошибка репрезентативности (расхождение между выборочным и генеральным показателями) контролируется:

(1) тем, что все объекты изучаемой популяции имеют равные шансы попасть в выборку, и

(2) использованием статистического аппарата, позволяющего в точном виде выразить вероятность совпадения выборочных данных с данными популяции.

Поэтому вывод всякого количественного социального исследования имеет форму: «Изучив выборку (объёмом) n, с вероятностью p можно сделать вывод, что в популяции N имеет место распределение (изучаемого признака) X».

Объективность статистического вывода является непреложным гигантским достоинством количественных методов. (А также их подкупающая строгость рефлексии собственной неполноты, ведь с вероятностью 1–p полученный результат может оказаться неверным.) Из которого происходит второй их плюс — воспроизводимость: любой человек, вне зависимости от его социального, культурного, биографического бэкграунда, сможет применять эти методы, обучившись «статистическому анализу социологических данных». Количественные методы гарантируют успех, если используются согласно установленным в них правилам. Поэтому третье их достоинство — методологичность.

Выражение методологичность методов воспринимается как тавтология, но это не должно смущать, т.к. исследовательские техники, которые принято называть методами, могут не являться методологичными. Вообще все малоформализованные (= качественные) методы социальных исследований трудно расценить как методологичные, т.к. они представляются не наборами инструкций и правил, каковым необходимо строго следовать для достижения исследовательского успеха, а, скорее, перечнями советов и наставлений по созданию определенной коммуникативной ситуации. Здесь дело идёт не о методах как таковых, а скорее о подходе, о некоем взгляде на социальную реальность. Один из самых главных недостатков качественных методов видят в отсутствии доказательности и обоснованности: как можно проконтролировать ошибку репрезентативности в выборке, не опирающейся на случайный отбор? Может быть, выводы, сделанные на основе исследования «качественной» (в смысле невероятностной) выборки, были получены в результате случайного совпадения? Мы, по сути, изучили только несколько конкретных случаев, но мы не сможем узнать, чтó «на самом деле» происходит в популяции, т.к. попросту не способны измерить степень уверенности, с каковой можем генерализовать выборочные данные. Поэтому, говорят, «качественные исследования» — «не наука», а, самое большее, некие описания жизней и мнений, кусочки смальты, не складывающиеся в цельную мозаику социальной реальности. Некоторые социальные учёные, принимая подобные обвинения достаточно серьёзно, пытаются, оставаясь в русле качественного подхода, некоторым образом уподобить его количественной методологии. Напр., как в «обоснованной теории», квантифицируют качественные данные. Или стараются увеличить разнообразие случаев, попадающих в выборку (т.н. «выборка максимальной вариации»), — видимо, в надежде на то, что подобный прием повысит ее репрезентативность, а значит, и «научную достоверность» исследования в целом. Так, в выборке всего из полутора десятков человек могут разом присутствовать: женщины, мужчины, молодые, пожилые, бедные, «представители среднего класса», с высшим образованием, со средним образованием и т.д. [Гладарев 2006. Стр. 69]

В учебнике «Методы социологического исследования» И. Девятко говорится: «Иногда социологи вынуждены применять не основанные на вероятностях выборки» (курсив мой) [Девятко 1998. Стр. 139]. Качественные, нестатистические методы социальных исследований как будто бы предстают последним горьким средством, к которому исследователь прибегает в крайнем случае, от методологической безысходности. В каких же случаях социологу не остается иного, кроме как применять невероятностные выборки и качественные методы анализа полученных с помощью них данных?

Перефразируя Гегеля, можно сказать, что «сова социологии вылетает в полночь», т.е. тогда, когда в обществе уже сложились и укрепились, достигли статистически значимого «социального процента» структуры и тенденции, которые социология собралась исследовать. «Количественная» социология имеет дело только с устойчивым, наличным, ставшим социальным бытием, всегда опаздывает к социальным трансформациям и практически не способна не то чтобы предсказать их, но хотя бы качественно проанализировать. Ярчайшим — хоть и давним, но слишком быстро забытым — примером, показавшим ограничения статистических методов в социальных науках, стал совершенно неверный прогноз ВЦИОМа результатов выборов в Российскую Государственную думу первого созыва, прошедших 12 декабря 1993 г. Общероссийский опрос, проведенный ВЦИОМом и результаты которого были опубликованы (правда, без указания выборки) в газете «Сегодня» 11 декабря 1993 г., т.е. за сутки до выборов, предсказывал победу, с результатом 25%, проправительственному блоку Гайдара–Панфиловой–Чубайса «Выбор России». ЛДПР давали максимум 15%, КПРФ — менее 5%. Действительные результаты выборов: ЛДПР — 22,9%, «Выбор России» — 15,5%, КПРФ — 12,4%.

В. Шляпентох, разбирая это социологическое фиаско, подмечал, что «российские социологи… никогда не были посрамлены так, как в декабре 1993 г.»

Данное фиаско можно было бы объяснить неправильным применением (нарушением правил) количественных методов [Шляпентох 1995a. Стр. 20; 1995b. Стр. 4–6]. Но возможно и другое предположение — методы эти не являются универсальными, и резко обедняются в своих когнитивных возможностях, когда сталкиваются с социальной реальностью, переживающей бурные, катастрофические изменения, когда происходит становление и борьба новых структур и процессов, когда социум находится в состоянии фазового перехода (как это было свойственно российскому обществу, испытывающему шок после разгона Верховного Совета в октябре 1993 года).

Здесь на помощь может прийти качественный подход, чья стихия — миноритарные, локальные, маргинальные, нарождающиеся, зыбкие, динамичные — и поэтому невидимые статистическому взгляду сообщества и типы людей.

Качественный подход и не должен претендовать на прерогативу количественной методологии, не должен пытаться распространить свои наблюдения и выводы на некую «генеральную совокупность». Качественный подход пытается нащупать и постигнуть новые, только появляющиеся социальные тенденции. Или процессы уже, быть может, устоявшиеся, но малозаметные, необычные, странные: скажем, особый жизненный стиль небольшой группы людей — или даже «отдельно взятого» индивида. Из специфичности объекта исследования произрастает и особый подход к формированию «качественной выборки». В определенных исследовательских ситуациях не приходится (и даже не следует!) говорить о «репрезентативности» выборки, поэтому вместо термина «выборка» в контексте качественного подхода, на наш взгляд, лучше пользоваться термином «целевой отбор».

В стремлении к репрезентативности исследователи иногда забывают о более глубоком, фундаментальном основании, обеспечивающем «качественность» выборки. Прежде чем озабочиваться тем, чтобы выборка как можно более точно представляла популяцию, нужно поставить вопрос о том, соответствует ли вообще реальному, эмпирическому социальному явлению сконструированный исследователем объект исследования. Иначе говоря, выборка должна быть валидной прежде того, как она станет репрезентативной. Валидность количественной выборки в большинстве случаев базируется на «естественности» социальной структуры, усматриваемой нерефлексивно, на уровне фонового знания. Скажем, в случае проведения общегородского школьного опроса исследователь при проектировании выборки априорно полагает, что индивидуальные школьники совершенно «естественным» образом группируются в учебные классы, поэтому «натуральной» единицей отбора будет выступать класс. (Принадлежность школьника к тому или иному классу находится в так же абсолютно «натуральной» зависимости от переменных возраста и успеваемости.) Классы, в свою очередь, объединяются в школы, школы — в городские районы. Не менее «естественным» образом все люди распределяются по оппозициям: делятся на два пола, мужской и женский; на работающих и иждивенцев; на городских и сельских жителей; на мигрантов и имеющих ПМЖ, и т.д.

В каких-то случаях можно оправдать подобную некритично воспринимаемую «натуральность» исследовательскими задачами и соображениями удобства (социологу выгоднее посещать места «естественной» концентрации школьников, чем отлавливать их по улицам и жилищам). Или же — ригидностью социальной структуры, которая заинтересована в том, чтобы сокрыть собственные искусственность и историчность и представить себя в виде натурального порядка вещей (именно так работают ложное сознание по Марксу и миф по Барту). Потому если явная функция количественной социологии — собственно «научная» («незаинтересованное», объективное познание социальной реальности), то ее латентная, вытесненная функция — политическая (поддержание, легитимация и воспроизводство установившегося порядка этой социальной реальности).

…Представим, что социальный ученый решил провести изучение некоторой «субкультуры» Санкт-Петербурга. В качестве гаранта валидности отбора (и своего исследования вообще) он решил избрать документы совершенно определенного жанра — «отчеты» Комитета по делам молодежи, полицейские сводки или «научно-методическое пособие» «Неформальные молодежные сообщества Санкт-Петербурга: Теория, практика, методы профилактики экстремизма» под редакцией А. Козлова. Если речь пойдет, допустим, о «готической субкультуре», то подобными документами будут выступать посвященные ей статьи С.И. Левиковой, представляющие собой трансляцию заезженных штампов об этом сообществе и оформленное в манере советского гуманитарного дискурса описание некоей «системы готических ценностей» («фетишизация смерти», «пристрастие к кладбищам» и т.д.) — см., напр., [Левикова 2006]. Можно допустить, что тогда в результате выйдет не научное исследование, а очередное «социологическое фиаско», причем исполненное в духе медиапсихотической идеологии, ибо перечисленные источники не имеют практически никакой связи с подлинными молодежными жизнями, и задача их заключается не в расширении знаний о социальной реальности, а как раз в сохранении, воспроизводстве и защите водворившихся властных диспозиций. И тем же самым будет заниматься наш незадачливый социальный ученый, даже не осознавая занятую им идеологическую позицию.

Настоящий качественный подход — это непрерывная критика и беспрестанный скептицизм по отношению к любым дискурсам и мнениям любых уровней на любом этапе исследования. Качественный исследователь должен быть скептически настроен и к своим собственным, индивидуальным убеждениям. Но это не означает, что он должен пытаться тотально элиминировать любое предварительное знание о своем «объекте», любые предрассудки, мифы, мнения, теории и данные более ранних исследований; или собственные взгляды и ценности. Наоборот, чем больше у него в распоряжении будет этого предварительного знания — тем лучше. Ведь новые и миноритарные социальные тренды и структуры начинают обнаруживать себя в дискурсах СМИ, в слухах, в разговорах, страхах, надеждах обычных людей, в Интернет-мемах, в искусстве, т.е. в мире мнений, или «доксы», как выражался Бурдье. И этот повседневный, приземленный мир, где хаотично, «в пределах статистической погрешности» кипят, рождаются и умирают микросмыслы, количественная социология склонна игнорировать. Качественная же социология, вопреки известной максиме Бурдье, не обязана стараться «порывать с миром докса». Напротив, она должна быть плотно укоренена в сеть людских мнений, в живую ткань популярной культуры, если предполагает стать действительно актуальной наукой, быть на переднем крае социальных изменений, а не плестись в их хвосте и всякий раз оказываться в ситуации, когда социологическое осмысление приходит спустя долгие времена.

Качественный подход способен и должен быть не последним средством, к которому иногда вынуждены обращаться социологи, а самым что ни на есть первым средством, социологической службой горячих новостей — или даже социологической стратегической разведкой.

Внимание качественного подхода направлено на область социально проживаемых и экзистенциально переживаемых человеческих смыслов. Смысл является, по сути, единственным «объектом» качественного подхода, и любой качественный метод — это всегда метод семиотический и толковательный. Все, о чем говорят люди, и все, что они переживают, всегда имеет смысл, который исследователь принципиально может разгадать или хотя бы реконструировать.

Главная задача качественного подхода — отделение настоящих, генуинных социальных смыслов от симулированных, поддельных. К этому, собственно, и сводится его критический заряд.

…Что же было делать нашему «изучателю субкультур», которого выше мы оставили безрадостно занимать неосознаваемую им идеологическую позицию? Еще на дополевом этапе работы ему следовало собрать как можно более полную коллекцию предварительного знания об изучаемом сообществе. Получившийся т.о. «перечень» является репрезентацией т.н. «индексального поля» социальной группы. Индексальное поле (indexical field), в терминологии британского исследователя молодежи Пола Уиллиса, — это совокупность взаимоотношений сообщества с (внешними) культурными объектами (cultural items). Индексальное поле мы бы определили в расширительном смысле как некое «пространство» материально-смысловых структур, которые устанавливают место группы в системе социальных различений и с помощью которых другие группы (и общество «в целом») опознают эту группу (напр., стрижка ирокез/могавк или знак анархии многие ассоциируют с «субкультурой панков»). В «индексальный перечень» равноправно попадают мифы, слухи, нарративы, мнения, циркулирующие в популярной культуре и властных дискурсах, теоретические знания, статистические данные — напр., результаты количественных опросов, показывающие структуру «вкусового выбора» или «жизненных ценностей» группы. (Надо отметить, что сам Уиллис изначально определял индексальное поле более узко: как набор по преимуществу статистических данных о культурных предпочтениях группы: напр., о длительности, частоте и местах использования культурных объектов [Willis 1978. P. 190].) Этот гетерогенный корпус предварительных сведений и выступает гарантом валидности исследования и отборов; именно он позволяет исследователю быть убежденным в том, что «объект» его исследования каким-то образом действительно существует. Ведь социальное явление существует постольку, поскольку о нем говорят (придают ему смысл) люди, и не важно количество этих людей, и не важен способ говорения, и не важен даже способ существования этого явления; все это станет важным на более поздних этапах исследования.

«Индексальный перечень» играет роль схематично набросанного первоначального путеводителя по миру изучаемого сообщества. На следующем, собственно полевом, этапе исследования — этапе «социосимволического анализа» (также термин Уиллиса) — исследователь, когда он столкнется непосредственно с живой, эмпирической реальностью изучаемой группы, должен будет готов полностью отказаться от любого предварительного знания, которое он с таким старанием накопил. Он должен быть готов и к тому, что вообще все исследование может потерпеть провал: поле может попросту отторгнуть социолога; люди откажутся идти с ним на контакт; у него самого может не хватить терпения, компетенции, воображения, чтобы извлечь из общения с людьми нужную информацию, и проч. В качественных исследованиях такое случается достаточно часто; бывает, что их научным результатом оказывается не новое знание о каком-то сообществе, а уже сам факт того, что социолог с большими усилиями смог получить доступ к «трудному» полю.

Громадная сложность, с которой приходится сталкиваться исследователю на этапе социосимволического анализа, — то обстоятельство, что участники сообщества часто не осознают истинных смыслов, которые они придают культурным объектам и вообще своим социальным жизням. Так, байкеры, которых изучал Уиллис в 70-х гг., объясняли свое пристрастие к ношению кожаных курток чисто утилитарными причинами (удобством, практичностью), однако более глубокий анализ вскрыл гомологию (структурное соответствие, конгруэнтность) между кожаной курткой как культурным объектом и ценностями, исповедовавшимися байкерами: маскулинностью, «крутостью», неприятием норм среднего класса, желанием отождествиться со «смазчиками» (greasers) — «бунтарской» американской «субкультурой» 50-х гг. и т.д. Британские байкеры 70-х носили кожаные куртки как знак какого-то глубокого смысла, и не осознавали этого, но однако же смысл этот был их сугубо собственным, генуинным. Исследователю необходимо выдерживать тончайший баланс между:

(1) массивом предварительных смыслов, которыми он нагрузился на дополевом этапе,

(2) своими собственными реконструкциями смыслов сообщества,

(3) интерпретациями, которые ему преподносят в явном виде изучаемые им люди, и

(4) живыми, но глубоко запрятанными смыслами, которые высвечиваются в повседневных групповых практиках сообщества.

Искусство подобного четырехстороннего балансирования чрезвычайно трудно, и, к сожалению, здесь у нас нет места, чтобы подробнее обсудить эту проблему. Но исследователю следует помнить, что «совы не то, чем они кажутся», и любое общественное явление (да и вообще любое явление или событие) всегда есть знак (симптом) чего-то другого, не видимого с поверхности социальной жизни.

Качественный подход неметодологичен в том же плане, в каком неметодологичны рекомендации о том, как завести настоящих друзей или как счастливо прожить свою жизнь. Не может быть никакого метода, который бы гарантировал проведение идеального качественного исследования. Социологу «в поле» приходится интуитивно искать новые подходы к своим собеседникам, идти на компромиссы, разрешать конфликтные ситуации — здесь все зависит от его индивидуального мастерства понимания другого человека. Следовательно, качественный подход невоспроизводим. Известно, что лучше всего исследования определенных сообществ удаются людям, имеющим соответствующий бэкграунд, т.е. тем, которые располагают наиболее полным предварительным знанием и чьи экзистенциальные структуры гомологичны социокультурным структурам сообщества. Конечно, в силу властных «структурных ограничений» — в частности, неравного доступа к образованию и академическим ресурсам — не всяким сообществам позволено изучать самих себя. Бездомные не проводят социологические исследования бездомных, психиатрические пациенты — психиатрических пациентов, школьники — школьников. Хотя для последнего есть любопытное исключение: так, американский автор Александр Паттерсон в начале 2012 г. опубликовал (заметим, что на собственные средства) небольшую книжку «Подростковая социология» [Patterson 2012], которую начал писать, будучи еще учащимся средней школы. В ней изложены результаты «полевых наблюдений» школьной иерархии глазами самого школьника и элементы довольно острой критической теории «современного нарциссического общества».

И хотя социологи могут заверять, что «любой обыкновенный человек — социолог» и что «единственное отличие социолога состоит в том, что он способен на саморефлексию относительно того, что является основой взаимодействия людей в обществе» (курсив автора) [Паченков 2009. Стр. 121], мы знаем, что реальное отличие профессионального социолога от «обычного человека» в том, что первый имеет способность и возможность опубликовать свои наблюдения, мысли, результаты исследований и проч. в соответствующих изданиях, рассказать о них обществу. Т.е. в том, что социолог занимает властную позицию в академическом мире, а подросток, бездомный, психиатрический пациент, «секс-работник», «трудовой мигрант» — нет. Этот вопрос требует отдельного большого обсуждения, поэтому мы оставим его открытым.

Подведем итог. Принято считать, что качественный подход — «субъективен», а количественный — «объективен». Но это не означает, что они полностью противоположны и исключают друг друга. Имея общую цель — познание социальной реальности, — они идут к ней разными путями. В западном социальном знании, в рамках плюралистической «смешанной методологии» (mixed methodology), уже давно пытаются отбросить т.н. «тезис о несовместимости» позитивизма (количественного подхода) и интерпретативизма (качественного подхода). Социологическое исследование даже с сугубо количественным дизайном не может быть чисто количественным, ведь после того, как выявлена скрытая структура данных, сделаны статистические выводы, опровергнуты/подтверждены гипотезы, и проч., наступает этап интерпретации. Социологу необходимо будет объяснить причины появления и развития выявленных им закономерностей (в противном случае он будет не социологом, а статистиком), и это объяснение делается эвристически, с опорой на социологическое воображение, личные кругозор и компетенцию ученого; «ненаучно» т.е. — «качественно», «интерпретативистски». Количественный и качественный подходы могут и должны сотрудничать друг с другом; никакого конфликта между ними нет.

В качестве награды читателю, если он дочитал этот текст до конца, мы можем предложить небольшой обзор самой «субъективной» и «ненаучной» выборки (целевого отбора), использующейся в западных социальных (и даже естественнонаучных) исследованиях. Этот обзор может быть полезен, напр., студентам-социологам, которые пишут курсовую или диплом и которые уже завершили сбор эмпирических данных (т.е. взяли интервью у нескольких своих друзей и родственников), но не знают, как «научно» обосновать свою выборку. В этом случае они могут заявить что-то вроде: «Тут у меня выборка на основе субъективного суждения. Репрезентативность ее не играет особой роли, а валидность основывается на моей широкой исследовательской компетенции». Заодно будет полезно использовать термины «триангуляция» и «насыщенное описание.

…Итак, judgmental (purposive) sampling (далее — JS), или «выборка на основе субъективного суждения» («целенаправленная выборка»), представляет собой особый вид целевого отбора. В некоторых источниках термин «целенаправленная выборка» служит родовым понятием, объединяющим все типы невероятностных выборок [Simon, Katz 2003. P. 143; White 2008.P. 86]. Наряду со статистическими выборками JS широко применяется не только в социальных, но и в естественных науках, напр., в инженерном деле [Masson et al. 2003. P. 14], экологических исследованиях [Zhang 2007. P. 52–53], археологии [White 2008.P. 86]. В социальных исследованиях JS используется в тех случаях, когда у исследователя наличествует предварительное знание (в идеале — экспертное) об изучаемой популяции, и единицы отбираются из неё на основании личного (но обоснованного) убеждения исследователя в том, что они окажутся наиболее информативными и что изучение их будет максимально отвечать исследовательской задаче [Babbie 2009. P. 193]. Как и все невероятностые выборки, JS не предназначена для того, чтобы делать уверенные и обоснованные выводы относительно популяции; обычно она используется в разведывательных дизайнах для того, чтобы иллюстрировать имеющиеся или генерировать новые исследовательские гипотезы, которые позже можно проверить «жёсткими» методами в отдельном исследовании или в рамках смешанного. Обычно JS применяется в трёх ситуациях [Newman 2006. P. 142–143]:

(1) Когда исследователь отбирает уникальные случаи, которые представляются ему особенно информативными. Напр., он хочет провести контент-анализ печатных журналов с целью выявить некие культурные смыслы. Для этого он выбирает несколько конкретных наименований журналов, которые, согласно его исследовательской интуиции, культурной компетенции или полученного в предварительных экспертных интервью знания, представляются ему в качестве «носителей» этих смыслов. Статистические показатели (вроде тиража или рейтинга) здесь могут не играть никакой роли.

(2) Изучение закрытых, труднодоступных, малых популяций: напр., работники секс-индустрии, (полу)криминальные организации, люди с психическими состояниями.

(3) Когда выбираются отдельные случаи для глубокого изучения и понимания на их примере интересующей исследователя социальной тенденции, практики и т.д. Напр., случаи для исследования методом кейсов отбираются, чаще всего, на основе JS («в кейс-стади, где [исследовательская] цель состоит в более глубоком понимании или проникновении в случай, отбор будет строиться на основе субъективного суждения» [Simons 2009.P. 34]), или т.н. «информативно-ориентированной выборки» [Fyvbjerg 2006.P. 230]). Вероятностная выборка становится бессмысленной, а JS — незаменимой в кулхантинге, изучении лидеров мнений и т.н. «трендсеттеров», т.е. социальных акторов (людей, организаций), которые внедряют некие материальные или нематериальные новшества (инновации), пытаются стать основателями новой тенденции.

Литература:

Гладарев Б. Женщина, мужчина и мобильный телефон // Социологические исследования. 2006. №4. С. 68–76.

Левикова С. О готах, готике и больном российском обществе // Общественные науки и современность. 2010. №4. С. 155–165.

Девятко И. Методы социологического исследования. Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 1998.

Паченков О. Несовершенная инструкция для участвующего наблюдателя // Уйти, чтобы остаться: Социолог в поле. СПб.: Алетейя, 2009.

Шляпентох В. Предвыборные опросы 1993 г. в России (Критический анализ) // Социологические исследования. 1995a. № 9. С. 14–22.

Шляпентох В. Предвыборные опросы 1993 г. в России (Критический анализ) // Социологические исследования. 1995b. № 10. С. 3–11.

Masson, R.L., Gunst, R.F., Hess, J.L. (2 Statistical Design and Analysis of Experiments, with Applications to Engineering and Science. Second Edition. New York: John Wiley & Sons, 2003.

Newman, W. L. Basics of Social Research: Qualitative and Quantitative Approaches. Second Edition. Boston: Allyn & Bacon, 2006.

Patterson A. Teenage Sociology. Bloomington: Xlibris, 2012.

Simon, J., Katz, J. The Art of Empirical Investigation. Piscataway: Transaction Publishers, 2003.

Simons, H. Case Study Research in Practice. Thousand Oaks, SAGE Publications, 2009.

White, N.M. Archaeology for Dummies. New York: Wiley, 2008.

Willis P. Profane Culture. L.: Routledge & Kegan Paul, 1978.

Zhang, C. Fundamentals of Environmental Sampling and Analysis. New York: Wiley-Interscience, 2007.