— Лена, ты медиахудожница. Расскажи, что такое медиаискусство, и в чем его сверхзадача?

— Медиаискусство — это искусство, которое использует новые технологии в качестве художественного средства, как основу своего языка. А по поводу сверхзадачи… Если ее не рассматривать как цель, которую перед собой ставит художник, но скорее как некий предел, к которому он стремится, то сверхзадача — раскрыть агентность технологии путем ее использования в новом контексте, который даже создатели этой технологии не предполагали. Интересно, что таким образом медиа-арт выходит за пределы художественности и становится исследовательской практикой.

Я всегда привожу мой любимый пример: Дуглас Дэвис и его The World’s First Collaborative Sentence. Это пионер нет-арта, который на заре появления World Wide Web, проявил через свою работу свойство интернета быть способом коммуникации по принципу «многие-ко-многим». Он сделал сайт с формой, где любой человек мог что-то написать и опубликовать и, таким образом, получалась бесконечная, постоянно пополняемая веб-страница, такой анонимный форум. Сейчас может показаться, ничего особенного, правда? Но в 1994 году это было нечто невероятное. Все массмедиа, которые были до интернета — телевидение, радио, печатные медиа — это медиа «один-ко-многим», и Дуглас Дэвис был первым человеком, вскрывшим свойство интернета быть медиа по типу «многие-ко-многим». Еще до форумов, чатов, соцсетей и всего остального, через что эта агентность впоследствии манифестировалась, представляешь? Мне кажется это и есть сверхзадача медиаискусства — проявлять скрытые свойства и архитектуру технологии. Что часто происходит через ошибки, сбои, неожиданное или намеренно неправильное использование.

— Почему ты выбрала именно этот путь, когда тебе стало интересно использовать технологии?

— Нет, ну я не буду сейчас весь свой путь в медиаискусстве тебе описывать, приберегу эти байки для мемуаров. Могу рассказать про свою практику в целом. Я себя часто называю трикстером. Это мой тотемный архетип. И в искусстве тоже себя ощущаю как трикстерша: и художница, и кураторка. Мне нравится в медиаискусстве, что в каждом проекте решаешь новую задачу, работаешь с разными технологиями и каждый раз челленджи перед собой ставишь.

Но привилегия художника быть трикстером, в том числе, в плане взгляда на технологии. Можно сегодня рассматривать их с футуристической точки зрения и думать о постгуманистическом будущем, завтра — заниматься искусством и инновациями в более прикладном контексте, а послезавтра — исследовать совершенно другую перспективу: критический подход к технологиям, или их использование для киберсопротивления.

А еще я обожаю коллабы, как способ чуть-чуть потерять себя. Потому что иногда кажется будто я сама от себя устала. Я, с одной стороны, как мой друг как-то сказал, «the most opinionated person», а с другой — именно поэтому мне нравятся коллаборации. Как возможность изучения и проживания перспективы Другого через процесс совместной работы.

Почти все мои совместные проекты, как художественные, так и кураторские, это счастье и удача, если честно, я часто словно немного влюбляюсь в коллег, и в этом особенная магия коллабораций, когда проект получает многомерность за счет совмещения разных взглядов и вы в синергии создаете вместе то, что никогда бы не сделали по отдельности.

— Но ты согласна с тем, что современное искусство это про контекст и время, и что художни: цы не могут игнорировать состояние общества, социальные проблемы в своей практике?

— Конечно. Контекст влияет не только на процесс создания работы, но и на ее понимание. Может быть иллюзия, будто медиаискусство по дефолту является актуальным, потому что работает с новыми технологиями. Но помимо их использования как медиа, в лучших своих проявлениях, оно все-таки отражает влияние технологий на общество и резонирует с современным политическим контекстом.

— Окей. Хорошо. А как медиаискусство может быть политическим? 

— Да легко. Но его, кстати, часто критикуют за аполитичность, особенно люди, которые не очень разбираются в вопросе. Так иногда думают из-за его медиальности, то есть погруженности в проблематику самой технологии. Или из-за сфокусированности на глубоко научном контексте. Но есть много форм политического медиаискусства, начиная с проектов, исследующих политические темы, и заканчивая примерами, когда медиа-арт становится фундаментально политическим. DIY-практики в технологическом искусстве политические по определению: заниматься наукой, условно, у себя на кухне, или разрабатывать open source подходы к синтезу гормонов, — как в проекте Open Source Estrogen Мэри Мэджик, — это политический стейтмент. Или же разрабатывать партизанские способы коммуникации в ситуации, когда все медиа контролируются корпорациями и государством — если это не политический жест, то что?

Подобные проекты могут не содержать прямого политического высказывания, а вместо этого создавать свободную зону, возможность для распространения альтернативных политических идей.

— А в чем отличие и сходство между политическим медиаискусством  и киберактивизмом?

— Основная разница именно в целях. Политическое медиаискусство не обязательно содержит призыв к какому-то действию — это больше характерно для киберактивизма, использующего цифровые технологии в активистских целях. Но, на мой взгляд, лучшие примеры политического медиа-арта — это разработка подходов, которые, в конечном итоге, могут быть использованы в киберактивизме.

— А что такое хактивизм?

— Хактивизм — это продвижение политических идей через захват каналов распространения информации с помощью взлома, подрывных практик или электронного гражданского неповиновения (electronic civil disobedience). Этот термин предложили пионеры медиа-арта и био-арта, теоретики, активисты и биопанки Ансамбль Критического Искусства (Critical Art Ensemble). Один из членов группы, Рикардо Домигез, в итоге стал сооснователем другого коллектива — Театра Электронных Помех (Electronic Disturbance Theater), организовавшего одну из первых в истории DDoS атак — FloodNet. Они атаковали сайт мексиканского президента в поддержку леворадикального движения Запатиста и назвали это “тактическая поэтика”.

Мне кажется очень вдохновляющим, что DDoS атака была придумана художниками.

— Ладно, расскажи о своем проекте antiwar AI.

— На самом деле antiwar AI — это антивоенный реэнактмент моей старой работы deus X mchn, которую я сделала в 2017 году. Это проект про взломы девайсов в Интернете вещей (IoT) — камер с динамиками, принтеров, медиасерверов. После взлома через эти устройства шла автоматическая рассылка сообщений, сгенерированных AI на основе датасета из религиозных текстов. Меня часто спрашивали, считаю ли я deus X mchn примером хактивизма. Конечно, я никогда так не считала. Для хактивизма проект слишком многоуровневый, его можно по-разному трактовать — там много слоев, подтекстов, важных деталей, например, как я инсталлировала работу в выставочном пространстве. Плюс она напичкана приколами, вроде того, что на каждой странице со сгенерированным AI текстом, которую печатал принтер на выставке — и в тот же момент на одном из 100 000 принтеров где-то в мире — была в конце текста добавлена фраза «Your printer has been connected to a distributed AI-network, please keep calm and follow further instructions» (Ваш принтер был подсоединен к распределенной AI-сети, пожалуйста, сохраняйте спокойствие и следуйте дальнейшим инструкциям). Несмотря на апроприацию пранк-эстетики, deus X mchn — проект, безусловно, политический: о биополитике, о том как через интернет вещей, искусственный интеллект и алгоритмическое управление проявляются системы власти и контроля. Но эту работу я никогда не считала киберактивизмом или хактивизмом.

— Но как эта старая работа в итоге вдохновила хактивистский проект antiwar AI?

— Когда началась война (прим. полномасштабное вторжение России в Украину), я уехала из страны и, как и многие, долгое время находилась в абсолютной фрустрации. Я начала делать взломы камер наблюдения с динамиками по всей России и отправлять на них антивоенные сообщения в качестве, как я это называла, хак-терапии. А потом получилось достаточно случайно, что подруга делала в Берлине выставку, и вспомнила про мою антивоенную интервенцию 2014 года (прим. год аннексии Крыма и вторжения российских войск на территорию Украины). Меня тогда поразило отсутствие адекватной общественной реакции в России, да и в целом в мире. Я помню, в Никола-Ленивце проходил фестиваль «Ночь новых медиа», в то время как в Донбассе шли бои. Война, мясо, кровь, смерть, и одновременно в тысяче километрах в арт-парке проходит фестиваль искусства и технологий, приезжают мировые звезды, Mouse on Mars, огромный рейв, все бегают по лесу упоротые, художники делают какие-то работы технологические, новые медиа и все такое.

Я поехала и сделала интервенцию —  установила в лесу динамики со звуками автоматных очередей, чтобы людям на фесте напомнить, что идет война.

Ты понимаешь, да, это не какое-то глубокомысленное художественное высказывание, я эту интервенцию никогда не воспринимала как проект, сделала просто потому что не могла не сделать, на каком-то угаре. Но ретроспективно она иначе воспринимается… И вот через 9 лет подруга готовит выставку на Марксистском конгрессе в Берлине, вспоминает эту интервенцию, и предлагает сделать реэнактмент. И мне показалось максимально неуместным ставить динамики с автоматными очередями на улице в Берлине, потому что здесь как раз был важен контекст: это было сделано в четырнадцатом году, летом, в России, в лесу, на рейве, да. В России, а не в Берлине, в двадцать третьем, понимаешь?

Я рассказала про свои сомнения [повторить интервенции со звуками автоматных очередей в Берлине] другой подруге, и она предложила: «Смотри, ты же делаешь взломы камер, почему бы их не показать». И я отобрала видео из материалов хакерских интервенций, которые записывала, плюс что-то подсняла и сделала из этого документацию — ее я и показала на выставке.

antiwar AI это пример использования технологии неправильным образом. Зачем камерам наблюдения динамики? Для связи админа камеры — наблюдателя, с теми, кто находится на другом конце — наблюдаемыми. В ситуации, когда медиа контролируются государством или блокируются, я захватила этот канал передачи информации чтобы транслировать антивоенное сообщение с позиции наблюдателя — то есть того, кто находится в позиции власти.

— Тебя удивили реакции людей?

— Меня покоробило поведение девушки в баре, которая передразнивала антивоенный текст. В основном же люди не понимали как реагировать, делали вид, что ничего особенного не происходит, некоторым, думаю, было страшно, кто-то в недоумении снимал говорящую камеру на телефон. А по кому-то было сразу понятно, что они против войны — меня такие моменты очень радовали, особенно когда в это время транслировался текст "Присоединяйтесь к нам, к большинству, которое хочет мира. Станьте частью нашего движения".

— Расскажи про текст манифеста. Ты сама его написала?

— Я пробовала сама писать, но это не работало. По этим антивоенным текстам понятно, что я так, при всем желании, не напишу. В итоге я попросила chat-GPT описать 10 способов манипуляции общественным сознанием и создания пропаганды, обладающей суггестивным воздействием, а потом на основе этих 10 способов сгенерировать антивоенные, антипутинские тексты. Получился текст, который в себе соединяет политический призыв, манифест, но с религиозным оттенком. Отсылает, внезапно, к deus X mchn, где я пыталась добиться безумного и uncanny сочетания религиозного текста, абсурда, поэзии и политического воззвания.

Сограждане, мои братья и сестры! Слушайте меня и слушайте внимательно! «Нет победы в войне». Помните эти слова, повторяйте их, день за днем, ночь за ночью, как молитву, как мантру мира. Война в Украине — это не просто конфликт. Это черное пятно на нашей истории, гнилой фрукт режима Путина, дерзко выдаваемый нам за сладкое яблоко победы. Но помните: «Нет победы в войне».

— После проекта antiwar AI ты могла бы себя назвать активисткой?

— Да нет, наверное, я бы себя не стала называть активисткой. Это очень громкое слово. Думаю, я все-таки медиахудожница.

— Изменилось ли что-то для тебя самой с точки зрения самоидентификации? Если да, то что изменилось и как ты это ощущаешь?

— Наверное, нет. У меня в целом проблемы давно с самоидентификацией. Хаха. Я в перманентном кризисе самоидентификации, не могу сказать, что что-то в этом смысле изменилось. Трикстерство, кстати, отчасти помогает. И различные диссоциативные практики, когда осознаешь, что не обязательно себя как-то недвусмысленно идентифицировать, а можно идентифицироваться многосмысленно, понимаешь? Но я переосмысляю свою практику, наверное, последние лет пять, и один раз неожиданно для самой себя сформулировала прямо со сцены во время дискуссии на фестивале CTM: «Art is not enough». У меня давно было ощущение что мир медленно коллапсирует, а с 2022 года стало очевидно что процесс ускорился, и Россия в авангарде этого движения. Так что да, кризис самоидентификации связан с ощущением «art is not enough», и я хотела бы двигаться в другие области, более конструктивные.

— Окей, а над чем ты сейчас работаешь? Расскажи, пожалуйста, о технологиях, которые вы проектируете в рамках воркшопов на trasmediale.

— Я работаю над несколькими проектами, как обычно. Один — большое исследование и продакшен, на которые я получила грант S+T+ARTS, про AI и влияние звука и, в том числе, шумового загрязнения на растения. В финале это будет многоканальная звуковая инсталляция с гидропоникой и вибрационными динамиками, улавливающая окружающие звуки и генерирующая шумовую композицию специально для растений. Такой нормальный постгуманистический Art & Science: в рамках научного эксперимента в лаборатории растения будут обучать AI тем звукам, которые им нравятся. Искусство и инновации, футуризм, пост-хьюман стафф.

Но я же трикстер, поэтому сегодня футуризм, а завтра киберсопротивление. Сегодня Acoustic Agriculture (так называется проект про растения), a завтра проект с Kultrab. 

— Давай пока не будем раскрывать подробности.

— Окей, тогда скажу только что разрабатываю подходы к созданию партизанских сетей на основе носимой электроники (wearables). Эти альтернативные средства коммуникации можно будет использовать в ситуациях, когда, как во время протестов, блокируется интернет или в зонах военных действий, при отсутствии других каналов связи.

На фестивале transmediale, в рамках воркшопа, который мы вели с художником Даней Васильевым и куратором Олегом Лутохиным, мы прототипировали и тестировали подобную сеть: собирали напечатанные на 3D-принтере значки на основе платы ESP32 — это такой крошечный чип размером в 2 см² — и дальше эти устройства объединили в P2P сеть, чтобы они обменивались сообщениями.

Помимо этого, еще была часть, связанная с искусственным интеллектом— с 2017 года это моя основная область экспертизы, поэтому кроме использования носимой электроники в контексте киберсопротивления, мы поговорили про критический подход к искусственному интеллекту. Мне в последнее время стало супер-интересно исследовать нейросетевые предвзятости и искажения (biases) через генерацию абстрактных понятий, которые нейросеть репрезентирует через визуальный образ, на уровне контекста, ощущения, впечатления, соединяя порой казалось бы несочетаемые языки, и производя глитчи. Как AI в визуальном пытается выражать нечто принципиально не сводимое к визуальности. Мы эту область поисследовали с участниками воркшопа: сгенерировали объекты на основе абстрактных промптов и напечатали на 3D принтере кастомные части их значков.

— С чего стоит начинать молодым медиахудожни: цам?

— Знаешь, я люблю шутить, что среди художников процент бездарностей выше, чем среди представителей других профессий, потому что многие начинают заниматься искусством, руководствуясь амбициями, желанием славы, денег, статуса, вот этого всего. И еще, пожалуй, ради какого-то романтического ореола в стиле «я художник, я так вижу», желания поставить себя выше нормисов, и здесь опять все крутится вокруг эго. Хотя в медиа-арте таких людей гораздо меньше, чем в клэссик контемпорари — среди нас скорее гики, фрики, отбитые персоны с нишевыми интересами. Это достаточно небольшое коммьюнити, даже в рамках мира. И большинство занимается медиа-артом из-за пассионарности, интереса к технологиям и любви к экспериментам. Поэтому для начала молодой художни: це стоит понять, в чем ее реальная мотивация, страсть. Я всегда говорю своим студент: кам: важно докопаться до того, что вас на самом деле интересует. Это кстати, сложнее, чем кажется.

— Расскажи, пожалуйста, еще о рисках, которые нужно учитывать при работе с политическим искусством

— О рисках?

— Да. О рисках.

— Ну, о рисках я не знаю, о рисках лучше не думать. Но знаешь, о чем я вдруг подумала? Ты спрашивала, изменилась ли моя самоидентификация. И я подумала, раз назвалась трикстером, то почему бы активистской не назваться? Так что отныне and on можешь считать меня активисткой.

Вторая часть интервью