Темой данного философского эссе является тот обыденный факт, что мы вполне способны рассказать., передать другому человеку содержание своего сознания — несмотря на то, что оно в некотором смысле принципиально непередаваемо, и мы замкнуты внутри своего Я — так что солипсизм традиционно называют неопровержимым.

Проблема сравнения двух приватных опытов

В современной философии часто говорится, что наш сознательный опыт — то, что также можно называть «содержанием сознания» — приватен. Это означает, что он эксклюзивно доступен только одному человеку- носителю сознания, а все остальные люди ваши переживания и ощущения получить не могут. Невозможно «влезть в голову другого», невозможно увидеть и почувствовать мир так, как его чувствует другой человек. Из этого следует, что нельзя в принципе исключать, что самые, казалось бы, элементарные и простые вещи другой человек видит или чувствует совсем не так, как мы.

Если бы в результате какого-то чуда или невероятного научного достижения мы могли бы «просмотреть» чужой сознательный опыт, теоретически могло бы оказаться, что отдельные цвета в чужой голове выглядят совсем не так, как в моей и, предположим, тот цвет, который я привык называть синим, чужой человек видит как мой зеленый и наоборот.

Однако, если эта подмена проведена корректно, если все синие предметы со всей гаммой оттенков и эффектов смешения цвета аккуратно подменены зелеными и наоборот, то в реальной жизни мы никогда не узнаем о различиях нашего цветового зрения. Мы будем называть этот цвет одинаково, мы будем относить к этому цвету одни и те же предметы — таким образом, у нас не будет повода обнаружить различие в восприятии.

Однако есть множество случаев, когда другой человек может подтвердить или опровергнуть наше наблюдение, когда мы действительно можем проверить, видим ли мы что-либо одинаково или различно. Например , дальтоник не просто видит цвета иначе, но он их, с нашей точки, зрения путает. Другой человек всегда подтвердит или опровергнет, какое количество предметов мы с вами видим.

Есть множество случаев, когда люди получают — или не получают — подтверждение совпадения своего опыта с опытом других людей и при наличии большого числа или высокого авторитета таких подтверждений могут полагать свой опыт отражающим «объективную» или, по крайней мере», интерсубъективную» реальность.

Чтобы подумать о том когда и почему это происходит, надо, прежде всего проанализировать то, как человек может рассказывать о своем приватном опыте, не имея возможности дать другим к нему непосредственный доступ.

Указывая на вещи, рассказываем об отношениях

Прежде всего, стоит отметить, что человек рассказывает с помощью тела, поскольку и слова, устные или письменные, в конечном итоге генерируются телесными органами, включая мозг, пальцы и голосовые связки. Таким образом, мы рассказываем о своем внутреннем опыте с помощью телесных жестов.

Это означает, что транслируемость нашего приватного опыта зависит от возможностей тела. Мы можем достаточно уверенно сказать, что содержание нашего сознания в этом смысле довольно неоднородно — то есть разные элементы нашего опыта различаются по отношению к возможности рассказать о них языком тела. То, на что можно указать пальцем — более транслируемо, чем то, на что нельзя показать. Звук, наверное, более транслируем, чем цвет, поскольку мы способны к звукоподражанию и в целом можем рассказать как, по нашему мнению, квакает лягушка или кукует кукушка. В этом (и только в этом) смысле можно говорить, что разные составляющие нашего приватного опыта имеют разную теперь транслируемости вовне — а значит и как бы раз разную степень приватности (разумеется, это не отменяет абсолютную приватность сознания).

Что получается у нашего тела лучше всего, так это жест указания — и, таким образом, выделение объекта, на который указали. Действие по выделению какого-то объекта нашего опыта (и, соответственно, указанию на него) наверное, можно считать самым фундаментальным, самым базовым сигналом всех видов нашей коммуникации, от жестикуляции до языка. Жесты указания (выделения) создает бинарный язык, в его основе 1 и 0, то есть «выделено» и «невыделенно», а все остальные смыслы возникают из составления цепочек выделенных и невыделенных элементов опыта.

И обучение детей слову «синий» происходит не через непосредственную трансляцию ощущения синего из сознания в сознание, а через демонстрации связи между словом «синий» и некоторым количеством синих предметов.

Этот пример демонстрирует нам тот факт, что наиболее транслируемым являются уловленные нами связи, отношения между элементами опыта.

Первым философом, который зафиксировал особую значимость отношений в нашем мышлении, был Дэвид Юм, и он же сформулировал три главных типа связи: сходство, смежность и причинность. Впрочем, он же фактически редуцировал причинность к смежности. Поэтому, наилучшим образом нам удается передавать отношения смежности и сходства между элементами опыта и о синем цвете в нашем сознании нам удается рассказать как о моменте сходства между ясным небом и цветком цикория.

И если отношения смежности и сходства между выделяемыми объектами есть наиболее транслируемое в нашем восприятии, то мы вероятно должны сконструировать противоположный полюс — наименее транслируемое.

О структурном и бесструктурном аспектах опыта

Видимо можно сказать о том, что в нашем приватном опыте есть структурный и бесструктурный аспекты. Структурный аспект есть информация, возникающая благодаря сопоставлению разных элементов опыта друг с другом и выяснению их отношения друг к другу: они находятся рядом в пространстве, следуют друг за другом во времени, сходны между собой и т.д. Именно по поводу структурных аспектов опыта люди могут наиболее эффективно коммуницировать, договариваясь о едином взгляде на внешний мир. Мы не знаем, каков синий цвет в сознании ближнего, но мы можем с ним договориться, что цвет неба сходен с цветом цветка цикория.

Бесструктурный аспект опыта является для нас информативным вне зависимости от его сопоставления с чем-либо — например, цвет как таковой. Даже если бы наше зрения было таково, что нам не были видны никакие цвета кроме разных оттенков синего, и синий нельзя было ни с чем сравнить — все равно он обладал бы для нас определенной спецификой.

Бесструктурный аспект опыта — самодовлеющая специфика чувственных и иных впечатлений. Ее транслировать чрезвычайно трудно, если вообще возможно, поскольку всякое впечатление находится внутри моего сознания, а указать мы можем только на предмет находящийся вовне — с расчетом, что он также отражен в чужом сознании. Любая попытка рассказать о своем внутреннем переживании оказывается всего лишь указанием на объект, так или иначе сходный с моим переживанием — то есть, опять же, демонстрацией отношения сходства.

Наш язык и все средства коммуникации выражают, прежде всего, соотношение разных элементов опыта. Там, где для нашего впечатления не находится ничего сходного во внешнем мире — говорят о непередаваемых чувствах, ощущениях и т. д.

В то же время, стоит отметить, что хотя смыслу слов мы учимся, сопоставляя различные обозначаемые этими словами предметы либо различные ситуации использования слов, но когда научимся, то уже вкладываем в слова смысл, забывая про эти предметы и ситуации. Таким образом, часто слово в наших устах связано именно с элементами нашего приватного опыта, и слово «синий» связано именно с субъективное ощущением синего. Таким образом, слово «синий», как и многие другие слова, экспрессивно по отношению к приватному опыту, то есть оно как бы пытается выразить его непосредственно — однако, понятным окружающим оно является только благодаря наличию возможности сопоставления выделенных нашими указаниями синих предметов.

Умножать доказательства сходства субъективностей

Приведенный в начале эссе пример с подменой синего цвета, который другой человек видит зеленым, говорит о том, что различие в восприятие цвета останется незаметным в том случае если это подмена носит корректный, а главное, систематический характер и касается всех элементов опыта, в которых присутствует синий цвет. Если, различие в восприятии цветов как в случае чужого дальтонизма, несистематично, то его достаточно легко обнаружить. Таким образом, чем более систематически, чем по большему кругу объектов сравниваются показания двух людей об их восприятии, тем больше вероятность, что они обнаружат различия в восприятиях друг друга — либо, наоборот, уверятся в их сходстве.

Из этого следует, что совпадение или сходство нашего приватного опыта с чужим нам кажется более достоверным и надежным, если другой человек может рассказать о свом опыте разными способами, конвертируемыми (переводимыми) друг в друга. Например, говоря, что перед ним на столе именно два яблока, другой человек может сказать это словами, написать цифрами, показать два пальца, указать на два других предмета в разных вариациях. Увеличивая количества парадигматически разных рассказов об одном и том же, он как бы доказывает, что не просто этот элемент (два яблока на столе) у нас в опытах одинаков, но что вообще наши мировосприятия имеют многочисленные и систематические сходства, что между двумя яблоками в субъективном восприятии нашего визави имеется масса отношений сходства со множеством объектов, обладающих двойственность, т.е. выражающих число «два» и в его, и в моей картине мира, а это косвенно доказывает совпадение самих картин мира.

Таким образом способность рассказать о своем опыте разными способами увеличивает доверие к рассказам другого о своем опыте — доверие к чужим «ментальным высказываниям».

Значимо ли различие бесструктурных содержаний?

В завершении этого эссе хотелось бы остановится на очень тонкой и сложной проблеме, поставленной перед автором петербургским философом Александром Болдачевым.

Вопрос этот заключается в том, можно ли привести примеры, когда различие в восприятии бесструктурных реалий опыта — например, цвета — имеют практическое значение, когда их надо иметь ввиду в своем взаимодействии с другими людьми?

Прежде всего, стоит отметить, что, как понятно из вышесказанного, этот вопрос является сложным, только если различие в восприятии имеет систематический характер, в противном случае, как, например, в случае дальтонизма и кинестезии, это легко обнаруживается и действительно может мешать взаимодействию.

Но в каких случаях имеют значения систематические различия восприятия?

Прежде всего, вполне вероятно, сознательные впечатления, порожденные сходными причинами (например, сходными воздействиями на органы чувств), у разных людей все же действительно одинаковы или сходны, а если так, то просто невозможно привести пример значимости их несовпадений — потому что несовпадения в эмпирической реальности не встречаются;

Более того: такой пример трудно сконструировать даже в порядке мысленного эксперимента, поскольку чтобы точно выявить качественное несовпадения ощущений двух людей, нужно чтобы эти люди совпали по физиологическом и психологическому состоянию, по воспитанию и по ракурсу по отношению к ощущаемым предметам.

Заметим, что в реальности люди чрезвычайно разнятся по своим впечатлениям от одних и тех же предметов, и поэтому тем более трудно среди этого моря несовпадений выделить такие, которые нельзя объяснить физиологией и психологией.

Что собственно значит несовпадение содержания сознания в бесструктурном аспекте?

Все что мы знаем об устройстве человека позволяет предполагать, что приватные впечатления сознания возникают, будучи коррелятами определенных нейрофизиологических явлений, грубо говоря — возбужденных нейронов. В обычном случае у людей имеются разные взгляды на реальность потому, что из–за различных , индивидуальных для каждого обстоятельств у них возникают разные нервные импульсы и возбуждаются разные констелляции нейронов.

Для того, чтобы — конечно, не в реальности, но в мысленном эксперименте — «увидеть» различие на уровне бесструктурных содержаний сознания, нужно чтобы у людей были достаточно сходные, в идеале одинаковые комбинации нервных импульсов, достаточно одинаковые возбужденные нейроны — чтобы различие в их субъективных осознанных впечатлениях нельзя было объяснить различием происходящего в их мозгах. Иными словами: выделить такие несовпадения ощущений, которые различаются разными способами конвертации одного и того же нервного импульса в субъективное ощущение, а не различием самих нервных импульсов — которые у всех всегда различны.

В каких случаях это различие имеет практическую значимость сказать трудно, хотя, можно предположить, что художник или композитор хотели бы, чтобы зрители и слушатели воспринимали их произведения именно так, как из воспринимают авторы.

Но предположим обратное, что различие в способах восприятия бесструктурных впечатлений не имеют никакого значения. Это означает, что при прочих равных условиях человек будет вести себя одинаково независимо от того, какие ощущения находятся у него в сознании. Это значит, что мы рассматриваем сознание как эпифеномен, и поведение человека можно объяснить только на уровне физиологии (или на уровне информации в «кибернетическом» смысле слова). То есть, таким образом, мы признаем неотличимость философского зомби от человека.

Если мы не признаем концепцию философских зомби, то какое-то различие поведения у людей, сходных на физиологическом уровне, но гораздо более несходных на уровне приватного сознательного опыта должно быть.

Разумеется, это различение предполагает каузальную разомкнутость физического.