Адам Кларк Вроман — железнодорожник, коллекционер книг, археолог-любитель и фотограф, соединяет два великих периода западной фотографии. Он принадлежал к небольшому числу любителей, продолжающих традицию полевой фотографии, которую в 1860 году начали Тимоти О’Салливан, Дж.К. Хиллерз и Уильям Генри Джексон. И стал предтечей меткого, отточенного и чуткого стиля таких фотографов ХХ века, как Эдвард Уэстон и Анзел Адамс.

Его лучшие работы были созданы в период с 1895 по 1904 годы в Южной Калифорнии, Аризоне и Нью-Мексико — на территориях, определенных как Юго-Запад его другом Чарлзом Флетчером Луммисом, прошагавшим из Новой Англии 3075 миль сквозь весь континент за 143 дня, чтобы стать издателем лос-анджелесского Times. Подобно Луммису, который также увлекался фотографией, целью Вромана было задокументировать страну, живших там индейцев и реликты испанского колониализма. Прочие разделяли это устремление: Джордж Уортон Джеймс, писатель, и Эдвард С. Кёртис, посвятивший свою жизнь фотографическому документированию жизни индейцев Соединенных Штатов.

Это поколение полевых фотографов столкнулось лицом к лицу с проблемами, неведомыми их предшественникам. Запад уже не был диким. Туристы заполонили страну, подначиваемые возможностью совершать путешествия посредством железных дорог, развитием отелей и торгово-промышленных палат. Фотография перестала быть прерогативой владеющих мастерством сложного процесса проявления мокрых коллодиевых пластин, для которого требовался темный тент, а также оборудование вроде громоздкой трехногой камеры и тяжелых стеклянных пластин. Изобретение сухих пластин свело процесс фотографирования к простому нажатию на кнопку. Кодак, Камарет, Фоторет, Бычий глаз, Хитормиссит, P.D.Q. (Photography Done Quickly), Куэд, Альвиста, Вено, Премо, Поко — ручные камеры сделали фотографию доступной всем и каждому. У большинства туристов было минимум по одной камере, и в своей жажде запечатлеть они меняли уклад жизни индейцев, с помощью денег вынуждая тех позировать и смущая настолько, что это изменило даже их церемонии. […]

Парадоксальным образом, эта самая простота, привнесенная в фотографию техническими усовершенствованиями, сделала съемку юго-запада все более сложным процессом — и все более необходимым, поскольку обычаи начали отмирать. Вроману посчастливилось решить эту непростую задачу. Он избежал сентиментальности, заумности и банальности. Его снимки — простые, ясные, проникнутые симпатией.

Возникновение его интереса к фотографии остается такой же тайной, как и причины, по которым он стал коллекционером книг — странное увлечение для железнодорожника. На протяжении 17 лет он работал в Чикаго, Берлингтоне и на Железной дороге Куинси в Рокфорде, Иллинойс, в качестве оператора, агента, диспетчера поездов и продавца билетов — совокупность обязанностей, которая, как свидетельствует Люциус Бибе, известный историк железных дорог, была делом вполне обыденным.

Родился он в Ла Салле, Иллинойс, 15 апреля 1856 года, в семье Хендрика Мьюза Вроомана, чьи предки прибыли в Америку из Голландии в 1664 году. Когда одна из родственниц, в поисках информации для генеалогического древа, обратилась к нему, он смог лишь скупо рассказать о том, что отец его родился в Нью-Йорке и перебрался в Иллинойс в 1835. Он объяснял: «Знание наше недостаточно, поскольку я, покинув дом в возрасте 16 лет, не интересовался делами семейными вплоть до его смерти».

В 1892 году Вроман женился на Эстер Г. Грист. Она была больна туберкулезом, и, в попытке поправить ее здоровье, пара перебирается из Рокфорда в Пасадену, Калифорния. Точная дата их прибытия неизвестна, однако на следующий день после Рождества они останавливаются в Эхо Маунтин Хауз; муж подписывается как «Мистер и Миссис А.К. Врооман», воспроизводя исходное написание фамилии.

Однако переезд был тщетным. Состояние миссис Вроман ухудшилось; казалось маловероятным, что она проживет долго; гнетущая поездка через весь континент вернула ее домой во Флора Дэйл, неподалеку от Медии, Пенсильвания. Там, в сентябре 1894 года, она скончалась.

Вернувшись в Пасадену, Вроман продал свое собрание дорогих книг, чтобы сколотить капитал для книжного магазина, который он на пару с Дж.С. Глэсскоком открыл 14 ноября 1894 года.

Будучи фотографом-любителем, в Калифорнии и на юго-западе Вроман обрел «обетованную землю возможностей». Он не соглашался со своим другом Луммисом, который, будучи опытным фотографом, писал в своей «Земле poco tiempo»:

«Нью-Мексико, подобно любимой женщине, невозможно запечатлеть на пленку адекватно. Кто-то воспроизводит ее черты, но не характер — ориентиры, но не чарующий свет, который есть душа нагого юго-запада, что поет осанну лику равнин… Никак не поймать фокус в этом солнечном свете и тишине».

Но именно это удалось сделать Вроману. Кажется даже, что он воспринял жалобы Луммиса как вызов. Свое первое путешествие в земли Хопи, Аризона, он совершил в 1895 году; величественный пейзаж Twin Buttes стал пробным шаром. Он также посетил Тева, а в Вальпи сделал снимки, которые Луммис опубликовал в своем журнале The Land of Sunshine в качестве иллюстраций к статье «Танец змеи племени Моки» за авторством Х.Н. Раста.

Индейцы стали его друзьями. Он никогда не забывал привезти обещанные снимки, и они год за годом ждали его возвращения. Его фотографии — это портреты личностей, а не перепись аборигенов. Индивидуальности, а не характерные типы. И смотрят они прямо в объектив камеры, не мигая, не боясь, хотя и были научены своими отцами верить в то, как писал Луммис, «что фотография снимает не только их, но от них; и что, при достаточном количестве отпечатков, они растратят себя до ничто».

Какой контраст обычным фотографам, занятым поисками «живописностей»! Джордж Уортон Джеймс фотографировал в тех же пуэбло, которые посещал Вроман. В статье «Фотографии индейских детей» в Camera Craft он воспроизводит снимок индейского мальчика племени хопи, держащего на руках младенца. Волосы спадают на лицо, как у пастушеской собаки; малыш корчится от нетерпения; гротескная тень этих двоих диагональю рассекает снимок. А вот что написал Джеймс:

«Где еще в мире мог быть сделан это очаровательный снимок? Только посмотрите на это — “поймай меня, если сможешь” — выражение на лице маленького носильщика. Поглядите на руки малыша, на его ножки, которыми он сучит туда-сюда […] А теперь посмотрите на губы мальчика. Пусть его глаз и не разглядеть, губы его сложились в гримасу столь уродливую, что вы можете ощутить огонь негодования и ярости, что источают его глаза (если бы он не отвел их в сторону), огонь, сверкающий сквозь спутанные волосы, спадающие прямо на лицо. […] Все вместе составляет снимок, за который мы должны чувствовать благодарность; поскольку здесь — радость и веселье; — а чего еще — профессионалу или любителю — остается желать?»

И все же Джеймс проповедовал симпатию в отношении индейцев, равно как и необходимость скорейшего документирования их неумолимо исчезающих обычаев. Многие из его снимков, в частности фотографии, запечатлевшие обряд Танца змеи в Ораиби, соперничают с теми, что сделал Вроман, в отношении технического и документального качества.

Вроман мало что мог в своих статьях для Photo Era сказать о технических особенностях съемки. Почти все негативы его снимков представляют собой стеклянные пластины 6 ½ х 8 ½ дюймов. Их он использовал для съемки форматной камерой. Должно быть, он сталкивался с теми же проблемами, что и Джеймс, который использовал камеру аналогичного размера.

Вроман крайне высоко оценивал качество света на юго-западе, который Лумис описывал как «фотографический свет, который едва ли встретишь в любой другой цивилизованной стране. Он освещает пустыни Египта, пампасы Андов, разливается над льянос в Нью-Мексико. Даже глаз самый беспечный и ненаметанный заметит что-то в этом свете; однако фотограф тотчас увидит, что здешний солнечный свет, в техническом отношении, совершенно иной, чем свет в Нью-Йорке или Англии […] Свет этот выявляет […] чудо детали, подлинно раскрывает антитезу света и тени — жесткую, но не жестокую […]».

Облака — «такие прекрасные облака, которые может сотворить только ясный чистый воздух юго-запада» — особенно привлекали Вромана, и чтобы запечатлеть их, он использовал изохроматические пластины Картера. Пластины эти, предшественницы современной ортохроматической пленки, были более чувствительны к зеленому и желтому, и менее — к синему, чем обычные пластины. В каталоге 1892 года нью-йоркского фотомагазина E.& H.T. Anthony они числились в разделе новой продукции — хотя другие марки со сходными характеристиками были доступны уже с 1883 года. Повышенная цветовая чувствительность изохроматических пластин позволила Вроману затемнять небо, прикрывая линзу желтым или «рентгеновским» фильтром.

Он прекрасно сумел воспользоваться этими новыми материалами, чтобы заснять пустынные пейзажи юго-запада; лучшие его работы стали предвестниками кадров, сделанных Полом Стрэндом и Анзелом Адамсом под этими же небесами, примерно тридцать лет спустя.

Негативы свои он отпечатывал на платиновой бумаге. Этот прекрасный материал, производство коего кануло в небытие, придавал снимкам утонченность в сочетании с богатым спектром тоновых переходов серого. Бумага вступала в контакт с негативом, размещенным в рамке, и подвергалась воздействию солнечного света.

[…]

Хотя Вроман был агентом по сбыту в Eastman Kodak Company и существенную часть средств на содержание книжного магазина получал от агентства, для большинства своих работ предпочитал он традиционную карданную камеру. […] Но широкоформатная камера была его любовью. И она требовала от него множества усилий. Доктор Фредерик Уэбб Ходж, возглавлявший Бюро американских этнологических экспедиций в пуэбло в 1897 году, припоминает, что «Вормановская экипировка — камера, тренога, негативы, провиант — весили по меньшей мере пядьтесят фунтов, и все это он нес на себе. В действительности он и не дал бы никому пальцем притронуться к своему оборудованию. Думаю, что и спать он укладывался в обнимку со своей техникой».

Его выбор был продиктован логикой. Толькой крупноформатной камерой ему удалось бы запечатлеть богатство деталей, необходимое для придания его снимкам документальной ценности. Ему нравились четкость, точность фокусировки и полнота воплощения его снимков.

Впрочем, разглядывая фотографии Вромана, нельзя упускать из виду преследуемую им цель: он был фотографом-документалистом. Каждый снимок он делал в первую очередь ввиду его информационной ценности. […] Пусть и будучи любителем, он был нанят в качестве официального фотографа двух экспедиций Бюро американской этнологии. В 1897 году он ассистировал доктору Ходжу в восхождении на вершину Катзимо, Меса Энкантаде, документально засвидетельствовав достоверность индейской легенды, согласно которой давным-давно на этом месте располагалось поселение Акома. История восхождения и археологических споров, сопровождавших его, изложена самим Вроманом в статье, опубликованной в Photo Era и приведенной [фрагментами] ниже.

Едва ли наберется к 1897 году сотня человек, которые бы слышали о Mesa Encantada, известном большинству как Зачарованный Холм, или, как его называют местные, Катзимо. На протяжении трех с половиной столетий он славился как «неприступная скала», начиная с хроник времен Коронадо и вплоть до Отчетов о государственных изысканиях […]
Что-то около двенадцати или четырнадцати лет назад мистер Чарлз Ф. Луммис, из Сент-Николаса, опубликовал статью, в коей впервые обратился к легенде Акома. — То есть: несколько веков назад на вершине Катзимо располагалось селение Акома, и в один из дней, когда все, кто мог работать, находились внизу, занятые жатвой, случился шторм, сиречь проливной дождь, и вода смыла гигантскую лестницу, выделанную в камне и бывшую единственным ходом на вершину. Потоки воды низвергались вниз с величайшим шумом, оставляя двух старух, мальчика по имени Аките и его мать, бывших в пуэбло, на вершине холма, отрезанными от окружающей долины. На протяжении нескольких дней жители обходили кругом скалу, которая отныне не была уже их домом. Стены были столь отвесными, что не было ни малейшей возможность построить какую бы то ни было лестницу. Держали совет, и совершали жертвоприношения, но и так не явилось никакого пути домой — и посему решено было возвести новую Акому, известную нам сегодня, в трех милях на юго-запад, на холме, в отличие от Катзимо, ниже на полторы сотни футов. Здесь в 1540 году Коронадо основал пуэбло Акома, которое мы можем наблюдать и по сей день.

До выхода этой книги фотографии Вромана были мало известны. Репродукции некоторых из них были опубликованы в Photo Era, The Land of Sunshine, а также в книгах, столь дешевых, что качество снимков никуда не годилось. Вроман держался в стороне от сообществ любителей фотографии. Мы не найдем его имени в тематической периодике ни в качестве члена клуба, ни в качестве участника выставок. В 1898 году он написал письмо в Калифорнийский клуб в Сан-Франциско, в котором просил совета относительно организации фотоклуба в Южной Калифорнии. […] Однако когда в декабре 1900 года был образован Лос-Анджелесский фотоклуб, его имени в списках членов не значилось.

Это и неудивительно, поскольку фотоклубы западного побережья были всего лишь бледной тенью фотоклуба в Нью-Йорке, который, под деятельным руководством Альфреда Стиглица, был в авангарде любительской фотографии вплоть до создания в 1902 фотосецессиона. Судя по репродукциям из Camera Craft, снимки калифорнийских фотолюбителей представляли собой лишь бледную имитацию стилистического разнообразия фотосецессиона, при полном отсутствии вкуса, технических навыков и убеждений.

В 1909 году Вроман отправляется в Японию и на Дальний Восток для пополнения коллекции ориентального искусства. Его коллекция резных фигурок нэцуке была приобретена Музеем Метрополитэн. Во время путешествия он фотографировал ручной камерой. Однако негативы по качеству едва ли были сопоставимы с его прежними работами.

Умер он в возрасте 60 лет от анемии, в Альтадене, Калифорния, 24 июля 1916 года.

Перевод с английского — Клим Гречка. Публикуется с сокращениями.

Перевод выполнен по Beaumont Newhall, Adam Clark Vroman (pp. 9—21); фрагмент о селении Акома — A.C. Vroman, The Enchanted Mesa в книге «Photographer of the Southwest. Adam Clark Vroman, 1856 — 1916». — The Ward Titchie Press, 1974.

Переводчик благодарит Д.В.